Какие виды шуб существуют
Шуба еще лет 150 назад понималась как одежда мехом внутрь, покрытая сверху тканью. Если она выглядела по-другому, ее и называли иначе. Теперь эти слова удивляют читателей старых книг. Мехом наружу шубу стали носить с конца XIX века. До этого ее так надевали только для участия в маскарадах и обрядах, где нужно было придать себе сходство с медведем. «В сенях встречает молодых мать жениха в вывороченной шубе», — описывал в 1842 году свадьбу этнограф Вадим Пассек. А шуба мехом внутрь, не покрытая тканью (то есть дубленка) называлась «нагольной». Какие еще названия шуб греют душу читателям русской классики? Романовская шуба — мужская нагольная шуба из шкуры овцы романовской породы (выведенной в Романово-Борисоглебском уезде Ярославской губернии, ныне Тутаевский район). Отличалась черным цветом и тисненым узором по борту и краям карманов. В романе Сергея Сергеева-Ценского «Преображение России» (1931) говорится про одного героя: «Черный романовский полушубок очень к нему шел: от него он казался еще белее лицом». Ротонда — длинная женская накидка без рукавов, с прорезями для рук. Возможно, названа в честь круглого садового павильона-ротонды. В 1877 году Федор Достоевский хотел заказать эту модную новинку для своей супруги Анны. Приказчик пошутил, будто «ротонду выдумал портной, желавший избавиться от жены» (видимо, в прорези задувал ветер, и легко было простудиться). Достоевский сразу передумал: «А я вовсе не хочу избавляться от своей жены, так что сшейте ей по-старинному, ... с рукавами!» Салоп — очень просторная женская накидка с пелериной и широкими рукавами (а иногда и без рукавов). Классический салоп был на подкладке из лисицы или соболя, покрыт бархатом, сукном или шелком. В дворянской среде салопы были в моде в первой трети XIX века, а в купеческой — до самого конца XIX века. Шуба на лирах — подбитая мехом лиры, то есть пятнистого скунса (Spilogale). Этот мех был в моде в России с конца XIX века по первую треть ХХ века. В «Золотом теленке» Ильфа и Петрова говорится, что с наступлением в 1922 году нэпа на улицах появились «скоробогачи» «в шубках, подбитых узорным мехом «лира». Чтобы сшить из мелких шкурок со сложным узором красивое полотнище, надо было обладать чувством гармонии. На это намекал Илья Сельвинский (кстати, профессиональный меховщик) в поэме «Пушторг» (1928): «Я в шубе на точно подобранных лирах .../Увижу лирический беспорядок». КАФТАН С ШУБОЙ ВСТРЕТИЛСЯ В четверг, 15 февраля, отметили Сретение Господне. Название праздника означает на церковно-славянском языке «встреча». Произошла встреча между человеком и Богом. Человек доживал последние дни, а Богу было чуть больше месяца от роду. На сороковой день после рождения Иисуса мать принесла его в Иерусалимский храм. Там младенца увидел образованный старец Симеон. В свое время он переводил книгу пророка Исайи и удивился словам, что Спаситель будет рожден «девой». Он даже потянулся исправить это слово на «женой». Но явился ангел и, удержав его, пообещал, что тот не умрет, пока не увидит исполнения пророчества. В храме Симеон взял младенца на руки и заявил, что теперь может спокойно умереть, ибо видел спасение, которое Господь приготовил для людей. Праздник Сретения у всех славян воспринимался как встреча весны. Южные славяне считали, что в этот день зима кончается. Восточные и западные полагали, что этот день — ровно середина зимы. После него неизбежен поворот к теплу и переход на более легкую одежду: «На Сретение кафтан с шубой встретился». А в некоторых русских деревнях в этот день мамы... продавали младенцев. Старушка-соседка вставала под окно, мать протягивала ей ребенка. Принимала деньги. А через минуту старушка, войдя в избу, возвращала малыша маме. — Живи на мое счастье, — объявляла бабулька, умильно глядя на спеленутый кулек. Прямо как в Библии: чужой старик подержал на руках младенца... Только там младенец должен был погибнуть ради спасения всех людей. А здесь — остаться в живых ради счастья одного человека. Считалось, что этот ритуал поможет уберечь малыша от безвременной смерти. Деньги, заплаченные за ребенка, оставались в семье. На них покупали свечи. И когда младенец заболевал, их зажигали — верили, что это привязывает ребенка к жизни».
