Войти в почту

«Такие женщины мне прежде не встречались»

Ему 19, ей — ближе к 50-ти. Они вместе играют в теннис. Спортивное партнерство перерастает в роман. Роман — в семью. Он вынужден повзрослеть раньше своих ровесников. Она — оставить мужа и оказаться в неловкой ситуации перед взрослыми дочерьми. Впервые на русском выходит «Одна история» — новейший (опубликован в Британии в феврале 2018 года) роман прославленного Джулиана Барнса, лауреата Букеровской премии, командора Французского ордена искусств и литературы, одного из самых ярких прозаиков современной Британии. Книга появится в апреле. С разрешения издательства «Иностранка» «Лента.ру» публикует фрагмент текста. Наверное, вы предвосхищаете события, но я вас не виню. Услышав историю нового знакомства, мы привычно помещаем ее в готовую рубрику. Со стороны виднее, где общее место, где банальность, тогда как сами участники событий видят лишь то, что глубоко лично и могло произойти только с ними. Мы говорим: до чего же предсказуемо; они говорят: как неожиданно! В ту пору, да и много лет спустя при мысли о нас двоих меня вечно преследовала нехватка слов — во всяком случае, уместных — для описания наших отношений. Кстати, это, видимо, распространенная иллюзия: влюбленным свойственно считать, будто их история не укладывается ни в какие рамки и рубрики. Моя мама, естественно, не страдала от нехватки слов. Как уже было сказано, я подвез миссис Маклауд до дома — и ничего не произошло. Такое повторилось еще раз, потом еще. Впрочем, «ничего» можно понимать по-разному. Не было ни прикосновений, ни поцелуев, ни признаний, не говоря уже об интригах и планах. Однако уже тогда, судя по одним лишь нашим позам, еще до того, как миссис Маклауд со смехом бросила мне пару фраз, прежде чем уйти по дорожке к дому, между нами зрел сговор. Заметьте: не сговор о каких-либо действиях. А просто сговор, в силу которого и она, и я в большей степени становились самими собой. Будь у нас на уме интрига или план, мы бы держались иначе. По всей вероятности, назначали бы тайные встречи, шифровали свои намерения. Но мы были сама невинность, а потому меня поразило, когда мать, нарушив невыносимую скуку домашнего ужина, вдруг спросила: — Мы теперь подрабатываем частным извозом? Ответом ей был мой недоуменный взгляд. Мать вечно прижимала меня к стенке. Отец по характеру был мягче и не судил слишком строго. Всегда надеялся, что проблемы рассосутся сами собой, не будил лиха, пока оно тихо, и не гнал волну; мать же, напротив, смотрела правде в глаза и не заметала мусор под ковер. Именно таким набором затертых клише я и характеризовал скрипучую телегу родительского брака в свои бескомпромиссные девятнадцать лет. Впрочем, коль скоро берешься судить, надо признаться, что «скрипучая телега» — тоже затертое клише. Но в студенческие годы я ничего такого не признавал, а потому испепелил мать молчаливой враждебностью. — Миссис Маклауд того и гляди растолстеет, если ты не оставишь ей возможности ходить пешком, — желчно гнула свое моя мать. — Она постоянно играет в теннис. — Я изобразил небрежность. — Миссис Маклауд, — продолжала мама. — Как ее по имени? — Понятия не имею, — солгал я. — Ты знаком с Маклаудами, Энди? — В гольф-клуб ходит некий Маклауд, — сказал отец. — Коротышка, толстяк. По мячу бьет с ненавистью. — Не пригласить ли нам их на бокал хереса? От такой перспективы я содрогнулся, но папа ответил: — Да как-то повода не предвидится. — Ладно, там видно будет. — Но мать не собиралась отступаться. — Мне казалось, у нее велосипед есть. — Сколько ты всего о ней вдруг знаешь-то! — фыркнул я. — Ты как со мной разговариваешь, Пол? — Мать залилась краской. — Оставь парня в покое, Бетс, — беззлобно сказал отец. — Это не я должна оставить его в покое. — Мамочка, можно, пожалуйста, выйти из-за стола? — заскулил я тоном восьмилетнего мальца. Если со мной тут обращались как с ребенком, то... — А может, и стоит позвать их на бокал хереса. Я не понял: то ли отец вообще ничего не соображает, то ли причудливо иронизирует. — И ты придержи язык! — взвилась мать. — Он не от меня нахватался дерзостей. Назавтра я опять пошел в теннисный клуб и через день тоже. Без всякого настроения играя микст с двумя Каролинами и одним Хьюго, на корте позади нас я заметил Сьюзен. Пока она была у меня за спиной, все шло обычным порядком. Но когда мы поменялись сторонами и я сквозь пару соперников увидел, как она раскачивается с пятки на носок, готовясь к приему подачи, счет нашей партии тут же перестал меня интересовать. Потом я предложил ее подвезти. — Только если ты на машине. Я промямлил нечто маловразумительное. — Чтоский, мистер Кейси? Стоим лицом друг к другу. Мне не по себе — и одновременно легко. На ней все то же теннисное платье, и меня гложет вопрос: эти зеленые пуговки действительно расстегиваются или нашиты для красоты? Такие женщины мне прежде не встречались. Наши лица — на одном уровне: носы, губы, уши. Она явно думает о том же. — На каблуках я бы возвышалась над сеткой, — говорит она. — А так мы на равных: глаза в глаза. Не могу взять в толк: это с ее стороны уверенность или нервозность, обычная ли это манера или адресованная мне одному. Судя по разговору — флиртует, но тогда я этого не ощущал. Складной верх своего «моррис-майнора» я опустил. Если, черт побери, я занимаюсь частным извозом, пусть Деревня, будь она трижды проклята, полюбуется на пассажиров. Точнее, на пассажирку. — Да, кстати, — начинаю я, сбрасывая скорость и переключаясь на вторую передачу. — Мои родители, кажется, хотят пригласить вас с мужем на бокал хереса. — Силы небесные! — Она зажимает рот ладонью. — Мистера Слоновьи Брюки я никуда с собой не беру. — Почему вы его так называете? — Да как-то само собой вышло. Развешивала его одежду, и в глаза бросились эти серые шерстяные брюки, причем несколько пар, широченные, я подняла перед собой одну пару и подумала, что в таких штанах он может изображать на маскараде заднюю часть слона. — Он бьет по мячу с ненавистью, как говорит мой отец. — Да, пожалуй. Что еще говорят? — Мама говорит, что вы располнеете, если я постоянно буду вас подвозить. Ответа нет. Я торможу возле ее дома и смотрю вдаль. Она сидит с озабоченным, если не мрачным видом. — Порой я забываю о других. Об их существовании. То есть о посторонних. Прости, Кейси, быть может, мне следовало... ну, не то чтобы... господи... — Ерунда, — твердо заявляю я. — Вы же сами сказали, что у молодого человека вроде меня должна быть хоть какая-то репутация. Похоже, сейчас у меня репутация таксиста. На лето ее хватит. Она все еще подавлена. Через некоторое время тихо произносит: — Прошу, Кейси, не ставь на мне крест. Да с какой стати, если я по уши втюрился? Вообще говоря, какие слова можно подобрать в наше время для описания отношений между девятнадцатилетним юнцом, еще даже не вполне зрелым мужчиной, и сорокавосьмилетней женщиной? В таблоидах мелькают штампы типа «любительница свежатинки» и «карманный мальчик». Но в ту пору этих выражений еще не было, хотя почва для них готовилась заблаговременно. Можно вспомнить и французские романы, в которых немолодые женщины обучают юношей — о-ля-ля! — «искусству любви». Однако ничего французского в наших отношениях, да и в нас самих не наблюдалось. Взращенные Англией, мы использовали только эти морализаторские именования: блудница, распутница. Но в Сьюзен не было ровным счетом ничего от блудницы, а впервые в жизни услышав слово «распутница», она подумала, что это искаженное «распутица». Сегодня мы свободно обсуждаем коммерческий секс, рекреационный секс. В прежние времена рекреационного секса не было. То есть, может, и был, только назывался по-другому. В то время, в том месте была любовь, был секс, а порой встречалось их сочетание, иногда неуклюжее, иногда гладкое, у кого-то удачное, у кого-то наоборот. Вот мой разговор с родителями (читай: с матерью), типично английский разговор, в котором абзацы враждебности ужимаются до пары фраз. — Но мне девятнадцать лет. — Вот именно — всего девятнадцать. Каждый из нас оказался у другого вторым: по сути, мы хранили квазицеломудрие. Я прошел инициацию — обычную смесь уговоров, тревог, суеты и оплошностей — с университетской подружкой в конце первого курса; Сьюзен, которая четверть века была замужем и родила двоих детей, не намного опередила меня в этом плане. Оглядываясь назад, можно сказать, что, будь у нас больше опыта, все могло бы сложиться иначе. Но кто из влюбленных станет оглядываться назад? И вообще, что я подразумевал: «больше опыта в сексе» или «больше опыта в любви»? Впрочем, не буду опережать события. В тот первый день, когда я в белоснежной форме вышел на корт с ракеткой «Данлоп максплай», в тесном помещении клуба устроили чаепитие. Как я понял, «костюмчики» все еще оценивали меня с точки зрения приемлемости. Проверяли, с учетом всех деталей, на степень принадлежности к среднему классу. Кто-то прошелся насчет длины моих волос, прихваченных головной повязкой. И почти сразу вслед за этим мне задали вопрос о политике. — К сожалению, политика меня даже отдаленно не интересует, — ответил я. — Значит, ты из консерваторов, — за ключил один из членов правления, и мы все посмеялись. Пересказываю этот разговор Сьюзен: она кивает и говорит: — Я голосую за лейбористов, но помалкиваю. Вернее, помалкивала до этой минуты. Что вы скажете на сей счет, пернатый мой дружок? Отвечаю, что меня это никак не касается. Перевод Елены Петровой

«Такие женщины мне прежде не встречались»
© Lenta.ru