«Авторка», «нянь» и другие феминитивы

Максим Кронгауз, лингвист, профессор Высшей школы экономики: Последнее время в социальных сетях постоянно возникают конфликты, а иногда и скандалы по поводу слов, называющих женщин. Есть даже специальный термин: «феминитивы», но я не буду его использовать (может быть, пару раз). В чём проблема? Почему об этом так ожесточённо порой спорят? Трудно говорить о феминистках, потому что, конечно, феминизм не представляет собой единое идеологическое течение. Есть очень много разных мнений внутри него. Тем не менее, есть часть феминисток, которые считают, что для каждого обозначения человека должно быть парное — в женском роде. Вот я позволил себе странное высказывание, противопоставил человека и женщину. Но действительно часто слова мужского рода обозначают человека вообще: и мужчину, и женщину. Например, когда мы говорим «шофёр» или «генерал», мы можем иметь в виду человека любого пола. Если возникает слово женского рода (например, «шофёрша»), то, разумеется, оно обозначает только женщину и противопоставлено не мужчине, а именно человеку. Но это уже лингвистические нюансы. А требование состоит в том, что для каждого слова, обозначающего человека мужского рода, должно быть соответствующее название женского рода, которое будет использоваться только для женщин. Есть и более жёсткая позиция в рамках данного направления. Бытует мнение у более узкого круга феминисток, что такие слова («феминитивы») должны образовываться с помощью суффикса «-к». И очень часто спор ведётся по поводу отдельных слов. Например, одно из самых конфликтных слов — «авторка». Это слово звучит немножко смешно. Почему? Оно непривычно. Есть другое слово — «авторша», и от такого типа слов женский род скорее образуется с помощью суффикса «-ш». Но феминистки настаивают на единообразии и показывают на соседние языки — польский, украинский, где «авторка» уже существует и функционирует нормально. Если обобщать данную позицию, то можно сказать, что феминистки призывают начать использовать слова «авторка», «режиссёрка» и тому подобнее, считая, что мы привыкнем и уже не будем улыбаться, когда произносим их. Противоположная точка зрения (можно назвать её антифеминистской, но она касается только узкого круга языковых проблем, и ни в коем случае не идеологии феминизма, и уж точно не выступает против равных прав женщин и мужчин) заключается в том, что мы не хотим использовать слова, которые нам непривычны и вызывают улыбку. Использование языка должно быть естественным. Я не думаю, что этот спор можно решить. Он слишком завязан на идеологических проблемах. Но выскажу всё-таки своё лингвистическое мнение: дело в том, что язык на самом деле сам движется в этом направлении. По мере эмансипации женщин, по мере развития процесса (в частности, овладевания женщинами всеми профессиями, которые существуют в мире) язык, так или иначе, отражает это. Приведу хорошо известный вам пример: скажем, слово «доктор». Профессия в XIX веке была сугубо мужская. Слово «докторша» обозначало не женщину в этой профессии, а жену доктора. Но если мы сегодня произнесём слово «докторша», едва ли мы это будем подразумевать. Конечно, это будет фамильярное, просторечное название женщины-врача. Это означает, что язык сам развивается в данном направлении — может быть, не так радикально и автоматически, как того хотели бы феминистки, требующие немедленного равноправия в языковом отношении. Чем это равноправие неудобно мне, как лингвисту? Дело в том, что язык можно рассматривать, как некий инструмент познания мира. По тому, какие феминитивы уже образованы, мы можем судить, насколько это равноправие установлено в мире. И наоборот, рассматривая изменения языка, мы можем следить за динамикой и скоростью социальных и культурных изменений. Если мы издадим декрет о немедленном образовании всех феминитивов, едва ли мы достигнем реального культурного и социального равенства, однако можем потерять язык, как инструмент анализа. Это, пожалуй, моё главное возражение именно как лингвиста. Сейчас я поясню это на конкретном примере. Если мы посмотрим назад в прошлое, то увидим, что русский язык в начале ХХ века был в этом отношении даже свободнее, нежели язык сегодняшний. Приведу один пример, связанный со словом «депутат»: сегодня слово «депутатка» встречается, но, как правило, в ироническом контексте. «Депутатка» используется в том случае, если о женщине-депутате хотят сказать что-то ироническое или даже сомнительное, подвергнуть сомнению её профессиональные способности и компетенцию. Такие заголовки встречаются даже в газетах, но всегда за этим чувствуется лёгкая (или даже нелёгкая) ирония. А в начале ХХ века «депутатка» встречалась, как абсолютно нейтральное слово. Приведу вам ещё один пример, может быть, довольно специфический (собственно говоря, я его поэтому и запомнил): в газете «Русское слово» сообщалось о таком странном событии — муж депутатки сейма Финляндии покончил с собой. Напомню, Финляндия на тот момент была частью Российской империи. Почему? Женщина-депутат, имея вполне приличную зарплату, выдавала мужу ежедневно ничтожную сумму на пропитание. Он не пережил этого унижения и покончил с собой. Ну, что это, как не торжество феминизма во всех отношениях? С одной стороны, слово «депутатка» используется, как абсолютно нейтральное и нормальное. С другой стороны, представлена семья, где женщина зарабатывает не просто больше мужа, а содержит его и выдаёт ему какой-то пенсион — оказавшийся недостаточным для поддержания его духа (а может быть, и здоровья). Тем не менее, данная ситуация заостряет эту проблему. Действительно, в начале ХХ века эмансипация или «освобождение» женщин и уравнивание оных в правах с мужчинами было, как показывает язык, выше сегодняшнего уровня. Никакой иронии по отношению к депутатке не чувствуется. Если мы будем использовать язык, как уже было сказано, как некоторый регламент, обязательный для всех — скажем, что феминитивы должны быть образованы, и точка, — то мы не сможем увидеть реальную картину мира. В частности, заглянуть в прошлое и посмотреть, насколько свободны эти слова от иронии или каких-то других эмоциональных сопутствующих смыслов в то или иное время. И последнее интересное наблюдение связано с отношением самих женщин к этой проблеме. Я вспомню знаменитую историю о том, как замечательные поэты, женщины — Анна Ахматова и Марина Цветаева относились к слову «поэтесса». Они были категорически против того, чтобы их называли так. По их мнению, если можно обобщить, они были поэтами. И при этом тот факт, какого они пола, абсолютно не важен в связи с их профессиональной принадлежностью и творчеством. Это очень важная позиция. В этом смысле слово «поэт», хотя и мужского рода, фактически лишено гендерной или половой окраски. Оно может использоваться и по отношению к мужчинам, и по отношению к женщинам. Фактически слово «поэт» действительно может использоваться нейтрально, в отличие от слова «поэтесса», которое зачем-то сообщает о поле или гендере человека. Вот эта проблема, безусловно, встаёт и в отношении механизма порождения феминитивов. Для всякой ли профессии, для всякого ли определения человека важно знать, какого он пола? И не лучше ли в некоторых случаях отказаться от обязательной симметрии и оставить одно слово, как общее обозначение? Ну действительно, в случае с философом насколько важно знать, женщина это или мужчина? Мне кажется, что сегодняшняя ситуация, вызвавшая данную дискуссию, чрезвычайно интересна. Но изменения языка чреваты некоторыми последствиями, которые мы не всегда можем предсказать. Может быть, лучше дать языку развиваться самому, потому что в каком-то смысле он мудрее нас и всё равно будет отражать то состояние мира, в котором мы находимся. Собственно говоря, это-то и есть самое интересное!