«Так хотелось молочка…» Как трудовой Урал жил во время Второй мировой войны

Дети Великой Отечественной войны на всю жизнь запомнили, как трудились их родители, внося свою лепту в Победу, как расставались с самым дорогим, чтобы семья не умерла с голоду, как люди проявляли милосердие к пленным и как легко можно стать жертвой подлости. Об этом письма наших читателей, присланные в проект «Уральский полк. Дети войны». Валенки – фронту «Нас у родителей было восемь. Когда началась война, 19-летнего старшего брата Петра забрали сразу в действующую армию (в 1942 году он пропал без вести). Мне исполнилось восемь лет. Но и сегодня, в свои 85 лет, я часто вспоминаю ужас пережитого нами. Помню, в школу я ходила полуголодной. Очень хотелось хлеба, молока. Несмотря на то, что жили мы в сельской местности (селе Серебрянка Свердловской области) и была у нас корова, молока мы почти не видели. Я носила молоко на приёмный пункт, где в специальной книжечке отмечали количество сданного молока. Дорога до приёмного пункта – 5 километров, пока шла, очень хотелось молочка, но я боялась отпить от трёх литров даже немного. Родители работали в колхозе на трудодни. Хлеба мы не видели, ели картошку, крапиву, пиканы. Соли не хватало. За ней старшая сестра, 16-летняя Валя, ходила в Нижний Тагил, но сколько она могла принести соли за 80 километров? Я вместе с классом ходила в поле собирать колоски, которые оставались от выжатой пашни. На них тоже устанавливали норму. Родители трудились дотемна. Электричества в доме не было, и мы, четверо малышей, чтобы не было страшно в темноте, по очереди жгли, сидя на русской печи, лучину. Подвальное помещение дома отец Василий Данилович Тюленев – лучший бригадир Серебрянского колхоза - оборудовал под пимокатную. Возвращаясь с работы он, наскоро поев, спускался вниз катать валенки, а мы, малышня, сидели и смотрели, как он ловко, быстро работал. Закладывал овечью шерсть на верстак, опускал закладку в чан с кипятком, потом вынимал и железным прутком катал по изделию, придавая форму валенка. Потом «одевал» валенки на колодки и отправлял в печь сушить. А шерсть для валенок готовила мама: била её на шерстобитке. Кроме того, мама ночами вязала носки и варежки. Такая вот изнурительная работа каждую ночь! Помню, какие у отца были трещины до кости на руках. Валенки, носки, варежки родители отправляли на фронт – своим трудом они тоже помогали приближать Победу». Галина Васильевна Соколова, Екатеринбург «Царица» оркестра Наш читатель из Нижнего Тагила Виталий Михайлович Андреев 50 лет своей жизни посвятил студентам. В издательском багаже преподавателя учебник по философии и множество методичек для молодых коллег и студентов. Кроме того, он написал и издал автобиографическую повесть «Это было недавно – это было давно». Несколько глав из неё Виталий Михайлович прислал в «АиФ-Урал», тем самым поддержав наш проект «Уральский полк. Дети войны». С удовольствием публикуем одну из глав повести. «Это событие произошло после того, как отец уже был на фронте (отец Виталия Андреева погиб в ноябре 1941 года, защищая Москву. - Ред.). На дворе был голодный и холодный 1942 год. Из дома было продано всё, чему находился покупатель. Но как самая дорогая память о довоенном времени хранилась отцовская скрипка. Мать не расставалась с ней до последнего. Когда в доме не осталось ни рубля и никакой еды, было решено продать отцовскую скрипку. Мать носила её на рынок, предлагала знакомым, но всё было напрасно. Очевидно, скрипка решила дождаться своего хозяина. Но вот однажды в доме появился прилично одетый человек и предложил купить скрипку. Однако сначала он хотел бы увидеть её и опробовать звук. Мама достала из футляра инструмент, развернула тряпицу, в которую он был завёрнут, и подала незнакомцу. Тот снял пальто, одёрнул пиджак и подтянул рукава рубашки. Потрогав струны своими длинными пальцами, он вскинул скрипку на плечо и смычком коснулся струн. Скрипка отозвалась протяжным и жалобным звуком. Я стоял рядом с покупателем и не сводил глаз с инструмента. Когда мужчина заиграл какую-то мелодию, мать залилась слезами и вышла из комнаты. А я замер и долго не мог шевельнуться, услышав божественный звук такого маленького, но так сильно тревожащего мой слух инструмента. Закончив играть, мужчина велел позвать хозяйку. Я вышел в кухню и попросил заплаканную маму зайти в комнату. Скрипач сказал, что инструмент ему нравится и он купил бы его. Мама спросила у музыканта, за сколько он хотел бы купить скрипку. Музыкант назвал какую-то сумму. Мама немного подумала и сказала: «Деньги нам, конечно, нужны, но нельзя ли скрипку обменять на ведро картошки?» Мужчина согласился и сказал, что придёт завтра. После его ухода я уткнулся в мамино плечо, и мы вместе в голос стали оплакивать отцовскую память. Выпустив из дома нашу «ласточку», мать не могла успокоиться несколько дней. Чтобы как-то пережить боль утраты, она каждый вечер стала рассказывать мне о жизни с отцом в довоенное время. Это были добрые, красивые рассказы... ... Откуда в глухой чувашской деревне могла появиться эта «царица» любого оркестра, кто учил отца играть на этом божественном инструменте? В деревне, где народ ничего не пел, кроме частушек. Но особенно до слёз мою маму, мою Сысоевну, умиляли довоенные вечеринки, где её Никанорыч был центром внимания. Ведь его игру на скрипке не только слушали, но и танцевали вальсы и польки под её чарующие звуки». «Оставила без хлеба» «В годы войны мы жили в деревянном 2-этажном доме. В трёхкомнатной квартире – три семьи. Жили мирно, не ссорились. Окна в комнатах были завешены тёмной тканью, которую сняли только в конце войны. Наш отец работал на Уралмаше слесарем, домой приходил редко, ночевал на заводе. Помню, собранные на заводе танки грохотали каждую ночь на танкодроме, который располагался совсем недалеко от нашего дома. Через дорогу от дома был стадион, многие сажали на его окраине картошку. Неподалёку располагался рынок, куда мы ходили за керосином для примусов. По воскресеньям на рынок приезжали крестьяне – продавали сельхозпродукцию. Мы, дети, рискуя быть пойманными милиционером, бегали с бидончиками с водой вдоль рядов и предлагали купить её за копейки. Когда в Свердловск стали приезжать эвакуированные, мы всем домом встречали семью из Ленинграда. Их поселили в приготовленную на чердаке квартиру, где эта семья прожила года два. За посёлком Красным располагался лагерь для военнопленных, но немцы свободно ходили по улицам – просили милостыню или меняли вещи на продукты. Мне сшили пальто из немецкой шинели. Хорошо помню, что немцев никто не обижал, наоборот, люди давали им кто что мог. Увы, среди жителей города были тогда и дрянные люди. Как-то меня отправили в магазин за хлебом. Народу там было очень много, и ко мне сразу подошла красивая черноволосая женщина в чёрном бархатном жакете и в красном берете. Она предложила купить мне хлеба без очереди. Я отдала ей карточки. А через некоторое время она вернула мне их, сказав, что хлеба нет. Только дома, развернув их, я увидела, что мне вернули только корешки. Эта женщина оставила шесть человек без хлеба! Ещё помню, что бабушка-соседка часто жарила картофельные очистки, которые их семья ела, как нам казалось, с удовольствием. Как мы упрашивали маму пожарить и нам очистки! При том, что мы все же жили полегче, поскольку отец иногда ездил в деревню за продуктами, да и родственники что-нибудь иногда привозили. К 70-летию Победы в одной из газет увидела фотографию «Первый день без войны» - тысячи рабочих Уралмаша стоят на митинге 9 мая 1945 года. Подумала, что где-то там стоит и наш отец». Павлинова Нэля Николаевна, г. Михайловск