Как Екатерина II, Ида Рубинштейн и героини Рубенса боролись за бодипозитив?

Искусство доказывает, что в вечность художники берут с собой всех — и стройных, и худых, что означает: боди­позитив был всегда! Вот и вы не переживайте. Пышнотелые вакханки или андрогинные балерины, виллендорфские Венеры или рельефные греческие скульп­турные торсы — даже история искусств путается в показаниях, что такое совершенная форма. У нас хорошие новости: идеальное тело — это то, в котором комфортно существовать именно вам, а все остальное — дело вкуса и искусствоведов. C гонкой за стандартным размером S не повезло человеку ХХ века. До этого в европейской культуре почти не наблюдалось стремления к трансформации самого тела: и полные, и худые носили одни и те же фасоны, создавая при помощи одежды, а не физкультуры или диет, эталонный для данного периода силуэт. А в крестьянской и рабочей среде представление об идеалах почти всегда оставалось крупно-неизменным, поскольку основывалось на способности работать и рожать. Мы изучили работы русских художников — от Филиппа Малявина до Александра Дейнеки, чтобы доказать, что бодипозитив в России существовал всегда, и представили, как выглядели бы героини картин в маст-хэвах этого сезона. Фэшн для эврибоди! Барокко первая половина XVII века Изображения роскошных женщин на полотнах Рубенса можно сравнить с моделями из глянца: не повседневность, но идеал, к которому нужно стремиться. Измотанная Тридцатилетней войной Европа, переживающая голод и эпидемии, воспевала женщину, которая хорошо питается и способна легко вынашивать и рожать. Подобные взгляды были широко распространены в аристократической среде, что и говорить о народной, где тучная красота ценилась практически повсеместно. Чаще всего типичная крестьянка была худой и жилистой от постоянного недоедания и тяжелой работы. Полнота и мягкость тела свидетельствовали о богатстве и возможности переложить на кого-то бремя физического труда. Русские дворянки стремились быть похожими на Екатерину II, кстати, феминистку и выдающуюся бодипозитивистку. И если столичное и богемное общество к началу XX века увлеклось худобой, то в купеческой среде полнота долго оставалась признаком здоровья и благосостояния. «Русский Рубенс», художник Борис Кустодиев, бытописуя средний класс, приговаривал, что худые женщины на творчество не вдохновляют. В «Купчихе за чаем» он преувеличил формы модели, подчеркнув дородность и округлость (святой человек!). Моду на барочные формы неожиданно вернули соул-дивы: Бейонсе и Ники Минаж поэтизируют и даже утрируют выпуклости и щедрые объемы, подчеркивая природную сексуальность. Русское народное до начала XX века У российских крестьян максимально пышный идеал женского тела продержался до ХХ века: широкий русский сарафан позволял создать эффект приятной округлости. Поскольку красивой считалась толстая нога, щеголихи побогаче надевали несколько пар вязаных чулок до колен без ступни — паголенок, а победнее — наматывали онучи из сукна. А вы говорите оверсайз и многослойность! Еще до Демны Гвасалии и Вирджила Абло пухлощекие малявинские бабы и пышнотелые серебряковские белильщицы холста прямо-таки воплощали собой торжество бодипозитива. Хотя, скорее всего, на рефлексию у работниц физического труда попросту не было времени. Ампир 1800–1810-е Великая французская революция принесла народу свободу от тирании монархии, а женщинам — от тирании корсета, фижм и прочих конструкций, изменяющих естественный силуэт. И это было самое крупное достижение бодипозитива. Веками тело перетягивали, деформировали, придавали объем разным частям, а послереволюционная Франция обратилась к идеям Античности: тогам, пеплумам, хитонам. И на рубеже XVIII и XIX веков в невесомые платья по греческому образцу облачились не только юные девушки из богатых семей, но и солидные матроны. Тело аристократки, веками закованное и укутанное в тяжелые ткани, обрело новую жизнь в легких муслиновых нарядах с завышенной линией талии. Примерно в таком кружилась на первом балу Наташа Ростова, похожие носят брюлловские красавицы — графини да княгини. Европейские карикатуристы упражнялись на тему непристойности новой моды, почти не скрывающей женского тела, каким бы оно ни было. Сегодняшние полупрозрачные платья-сорочки и бра, из нижнего белья превратившиеся в верхнюю одежду, — прямые наследники моды ампира. В России же тогда нашлись свои резоны для неодобрения: многие светские красавицы, носившие тонкие платья-шмизы в суровые российские зимы, поплатились здоровьем, если не жизнью. В это же время мужчины, как обычно, сделали все наоборот: почтенный буржуа мог лелеять свое пузико, но денди тянулся к специальному корсету. Модерн 1890–1920-е На протяжении XIX века шнуровка корсета опять становилась все туже, юбки все неудобней, а тело снова оказалось скрытым под ворохом тряпья. И на рубеже веков появились идеи реформы женского костюма и моду залихорадило: женщины кидались носить то штаны, то платья, практически пеленавшие ноги, то тюрнюры и накладки, формировавшие дополнительный объем и желанный тогда S-силуэт. Движение эмансипации, технический прогресс и увлечение велосипедным и теннисным спортом диктовали новые моды, но немногие решались надеть на публику свободные в талии «платья-реформ». Туго затянутый корсет по-прежнему считался признаком ухоженности и высокой нравственности — таких писал художник-русофил Михаил Нестеров, а имевших смелость от него отказаться объявляли неряшливыми и распущенными — таких выбирал мирискусник Константин Сомов. Эстеты выступали за красоту природного тела и утверждали, что с этической, гигиенической и экономической точек зрения одежда женщины должна отражать ее фигуру и не подавлять физиологию, но вплоть до «модной революции» Поля Пуаре, совсем отменившего корсет, широкая общественность считала, что захотеть избавиться от стягивающих деталей может только богемная девица или сума­сшедшая суфражистка. Русские дворянки стремились быть похожими на Екатерину II — феминистку и бодипозитивистку Именно тогда начался глобальный сдвиг в восприятии тела: его освобождение стало началом возникновения повышенных требований к его форме. В золотые годы модерна в России петербургский модельер Август Бризак и москвичка Надежда Ламанова одевали Зинаиду Юсупову, императрицу Александру Федоровну и артистку Веру Карахан. А художник Лев Бакст и вовсе оказался в центре скандала: для творческого вечера солистки Мариинского театра Марии Кузнецовой в 1910 году он создал костюм куртизанки Таис, сквозь полупрозрачный лиф которого явно проступали соски. Как сейчас инстаграм забанил бы фотографию примы, Льву Самойловичу тоже пришлось отбиваться под тегом #freethenipples: «Было бы близоруко и несправедливо искать причины в упадке стыдливости, то есть просто в [стремлении к] сальности, к пор­нографии. Новый вкус отвечает новому движению в искусстве вообще и в театральном в частности. Как „реакция“ против предыдущего поко­ления неврастеников, хилых людей конторки и кабинета современное молодое поколение бросилось в сторону спорта, гимнастики, физического труда, танцев, наконец; одним словом, в сторону движения — как засидевшийся человек жаждет пробежаться, заставить биться сильнее пульс! Появился „культ здорового, полного жизни и движения тела“». Андрогинность с 1920-х В России совершилась еще одна революция — гендерная. В Петрограде в 1917 году по инициативе феминистской организации «Русские женщины, сплотитесь» были набраны женские морская команда, военная часть и «батальон смерти» Марии Бочкаревой из пятисот доброволиц. После Первой мировой войны наступило благословенное время для женщин астенического телосложения. Культ юности 1920-х породил моду на фигуру подростка, и на коне оказались все те, кому раньше приходилось выслушивать бесчисленные рекомендации подкладывать что-нибудь в лиф платья, надевать дополнительные нижние юбки, пить таблетки с пивными дрожжами для набора веса или хотя бы побольше есть. Теперь обладательницам пышных форм приходилось худеть и перетягивать грудь и бедра специальными бандажами, чтобы сделать их как можно менее заметными. Худоба танцовщицы Иды Рубинштейн воспринималась бы в 1900-е годы как не слишком привлекательная, теперь же стала желанной. То же самое касалось и мужчин: атлетическое загорелое тело, а не основательное брюшко стало признаком высокого статуса. Советская Венера 1930-е Идеал советской женщины образца 1930-х годов сохранил традиционные крестьянские представления о красоте: не эстетика, но функция. Крепкое тело позволяло и трудиться в поле, и работать у станка, и встать на оборону страны. Участие в физкультурном параде в составе колонны своего предприятия было делом почетным. Пару для мощной, фертильной и работоспособной женщины составлял столь же могучий мужчина. Советский быт исключал всякую индивидуальность, все стало коммунальным, в том числе и тело, которое не столько принадлежало человеку, сколько должно было вписываться в нормы ГТО. Фильм о культе силы и спорта «Строгий юноша» по сценарию Юрия Олеши снял в 1935 году Абрам Роом. На фоне неоклассической сталинской дачи архетипичный комсомолец переживает влюбленность в жену профессора, настоящую «славянскую Венеру». В том числе за узнаваемую тоталитарную эстетику режиссера Лени Рифеншталь картина вскоре была запрещена как антисоветская. В повседневности излишняя худоба не приветствовалась и считалась признаком нездоровья, а ожидаемым результатом пребывания ударников труда в санатории была прибавка в весе. Стоило наступить тяжелым временам, как пропаганда могучей женщины появилась и на Западе: в период Второй мировой войны рядом с легкомысленной стройной девушкой-пинап появился плакатный образ Клепальщицы Рози, практически родной сестры наших метростроевок, воспетых художником Александром Самохваловым. Текст: Мэган Виртанен, Ксения Гощицкая