Как Екатерина II, Ида Рубинштейн и героини Рубенса боролись за бодипозитив?
Искусство доказывает, что в вечность художники берут с собой всех — и стройных, и худых, что означает: бодипозитив был всегда! Вот и вы не переживайте. Пышнотелые вакханки или андрогинные балерины, виллендорфские Венеры или рельефные греческие скульптурные торсы — даже история искусств путается в показаниях, что такое совершенная форма. У нас хорошие новости: идеальное тело — это то, в котором комфортно существовать именно вам, а все остальное — дело вкуса и искусствоведов. C гонкой за стандартным размером S не повезло человеку ХХ века. До этого в европейской культуре почти не наблюдалось стремления к трансформации самого тела: и полные, и худые носили одни и те же фасоны, создавая при помощи одежды, а не физкультуры или диет, эталонный для данного периода силуэт. А в крестьянской и рабочей среде представление об идеалах почти всегда оставалось крупно-неизменным, поскольку основывалось на способности работать и рожать. Мы изучили работы русских художников — от Филиппа Малявина до Александра Дейнеки, чтобы доказать, что бодипозитив в России существовал всегда, и представили, как выглядели бы героини картин в маст-хэвах этого сезона. Фэшн для эврибоди! Барокко первая половина XVII века Изображения роскошных женщин на полотнах Рубенса можно сравнить с моделями из глянца: не повседневность, но идеал, к которому нужно стремиться. Измотанная Тридцатилетней войной Европа, переживающая голод и эпидемии, воспевала женщину, которая хорошо питается и способна легко вынашивать и рожать. Подобные взгляды были широко распространены в аристократической среде, что и говорить о народной, где тучная красота ценилась практически повсеместно. Чаще всего типичная крестьянка была худой и жилистой от постоянного недоедания и тяжелой работы. Полнота и мягкость тела свидетельствовали о богатстве и возможности переложить на кого-то бремя физического труда. Русские дворянки стремились быть похожими на Екатерину II, кстати, феминистку и выдающуюся бодипозитивистку. И если столичное и богемное общество к началу XX века увлеклось худобой, то в купеческой среде полнота долго оставалась признаком здоровья и благосостояния. «Русский Рубенс», художник Борис Кустодиев, бытописуя средний класс, приговаривал, что худые женщины на творчество не вдохновляют. В «Купчихе за чаем» он преувеличил формы модели, подчеркнув дородность и округлость (святой человек!). Моду на барочные формы неожиданно вернули соул-дивы: Бейонсе и Ники Минаж поэтизируют и даже утрируют выпуклости и щедрые объемы, подчеркивая природную сексуальность. Русское народное до начала XX века У российских крестьян максимально пышный идеал женского тела продержался до ХХ века: широкий русский сарафан позволял создать эффект приятной округлости. Поскольку красивой считалась толстая нога, щеголихи побогаче надевали несколько пар вязаных чулок до колен без ступни — паголенок, а победнее — наматывали онучи из сукна. А вы говорите оверсайз и многослойность! Еще до Демны Гвасалии и Вирджила Абло пухлощекие малявинские бабы и пышнотелые серебряковские белильщицы холста прямо-таки воплощали собой торжество бодипозитива. Хотя, скорее всего, на рефлексию у работниц физического труда попросту не было времени. Ампир 1800–1810-е Великая французская революция принесла народу свободу от тирании монархии, а женщинам — от тирании корсета, фижм и прочих конструкций, изменяющих естественный силуэт. И это было самое крупное достижение бодипозитива. Веками тело перетягивали, деформировали, придавали объем разным частям, а послереволюционная Франция обратилась к идеям Античности: тогам, пеплумам, хитонам. И на рубеже XVIII и XIX веков в невесомые платья по греческому образцу облачились не только юные девушки из богатых семей, но и солидные матроны. Тело аристократки, веками закованное и укутанное в тяжелые ткани, обрело новую жизнь в легких муслиновых нарядах с завышенной линией талии. Примерно в таком кружилась на первом балу Наташа Ростова, похожие носят брюлловские красавицы — графини да княгини. Европейские карикатуристы упражнялись на тему непристойности новой моды, почти не скрывающей женского тела, каким бы оно ни было. Сегодняшние полупрозрачные платья-сорочки и бра, из нижнего белья превратившиеся в верхнюю одежду, — прямые наследники моды ампира. В России же тогда нашлись свои резоны для неодобрения: многие светские красавицы, носившие тонкие платья-шмизы в суровые российские зимы, поплатились здоровьем, если не жизнью. В это же время мужчины, как обычно, сделали все наоборот: почтенный буржуа мог лелеять свое пузико, но денди тянулся к специальному корсету. Модерн 1890–1920-е На протяжении XIX века шнуровка корсета опять становилась все туже, юбки все неудобней, а тело снова оказалось скрытым под ворохом тряпья. И на рубеже веков появились идеи реформы женского костюма и моду залихорадило: женщины кидались носить то штаны, то платья, практически пеленавшие ноги, то тюрнюры и накладки, формировавшие дополнительный объем и желанный тогда S-силуэт. Движение эмансипации, технический прогресс и увлечение велосипедным и теннисным спортом диктовали новые моды, но немногие решались надеть на публику свободные в талии «платья-реформ». Туго затянутый корсет по-прежнему считался признаком ухоженности и высокой нравственности — таких писал художник-русофил Михаил Нестеров, а имевших смелость от него отказаться объявляли неряшливыми и распущенными — таких выбирал мирискусник Константин Сомов. Эстеты выступали за красоту природного тела и утверждали, что с этической, гигиенической и экономической точек зрения одежда женщины должна отражать ее фигуру и не подавлять физиологию, но вплоть до «модной революции» Поля Пуаре, совсем отменившего корсет, широкая общественность считала, что захотеть избавиться от стягивающих деталей может только богемная девица или сумасшедшая суфражистка. Русские дворянки стремились быть похожими на Екатерину II — феминистку и бодипозитивистку Именно тогда начался глобальный сдвиг в восприятии тела: его освобождение стало началом возникновения повышенных требований к его форме. В золотые годы модерна в России петербургский модельер Август Бризак и москвичка Надежда Ламанова одевали Зинаиду Юсупову, императрицу Александру Федоровну и артистку Веру Карахан. А художник Лев Бакст и вовсе оказался в центре скандала: для творческого вечера солистки Мариинского театра Марии Кузнецовой в 1910 году он создал костюм куртизанки Таис, сквозь полупрозрачный лиф которого явно проступали соски. Как сейчас инстаграм забанил бы фотографию примы, Льву Самойловичу тоже пришлось отбиваться под тегом #freethenipples: «Было бы близоруко и несправедливо искать причины в упадке стыдливости, то есть просто в [стремлении к] сальности, к порнографии. Новый вкус отвечает новому движению в искусстве вообще и в театральном в частности. Как „реакция“ против предыдущего поколения неврастеников, хилых людей конторки и кабинета современное молодое поколение бросилось в сторону спорта, гимнастики, физического труда, танцев, наконец; одним словом, в сторону движения — как засидевшийся человек жаждет пробежаться, заставить биться сильнее пульс! Появился „культ здорового, полного жизни и движения тела“». Андрогинность с 1920-х В России совершилась еще одна революция — гендерная. В Петрограде в 1917 году по инициативе феминистской организации «Русские женщины, сплотитесь» были набраны женские морская команда, военная часть и «батальон смерти» Марии Бочкаревой из пятисот доброволиц. После Первой мировой войны наступило благословенное время для женщин астенического телосложения. Культ юности 1920-х породил моду на фигуру подростка, и на коне оказались все те, кому раньше приходилось выслушивать бесчисленные рекомендации подкладывать что-нибудь в лиф платья, надевать дополнительные нижние юбки, пить таблетки с пивными дрожжами для набора веса или хотя бы побольше есть. Теперь обладательницам пышных форм приходилось худеть и перетягивать грудь и бедра специальными бандажами, чтобы сделать их как можно менее заметными. Худоба танцовщицы Иды Рубинштейн воспринималась бы в 1900-е годы как не слишком привлекательная, теперь же стала желанной. То же самое касалось и мужчин: атлетическое загорелое тело, а не основательное брюшко стало признаком высокого статуса. Советская Венера 1930-е Идеал советской женщины образца 1930-х годов сохранил традиционные крестьянские представления о красоте: не эстетика, но функция. Крепкое тело позволяло и трудиться в поле, и работать у станка, и встать на оборону страны. Участие в физкультурном параде в составе колонны своего предприятия было делом почетным. Пару для мощной, фертильной и работоспособной женщины составлял столь же могучий мужчина. Советский быт исключал всякую индивидуальность, все стало коммунальным, в том числе и тело, которое не столько принадлежало человеку, сколько должно было вписываться в нормы ГТО. Фильм о культе силы и спорта «Строгий юноша» по сценарию Юрия Олеши снял в 1935 году Абрам Роом. На фоне неоклассической сталинской дачи архетипичный комсомолец переживает влюбленность в жену профессора, настоящую «славянскую Венеру». В том числе за узнаваемую тоталитарную эстетику режиссера Лени Рифеншталь картина вскоре была запрещена как антисоветская. В повседневности излишняя худоба не приветствовалась и считалась признаком нездоровья, а ожидаемым результатом пребывания ударников труда в санатории была прибавка в весе. Стоило наступить тяжелым временам, как пропаганда могучей женщины появилась и на Западе: в период Второй мировой войны рядом с легкомысленной стройной девушкой-пинап появился плакатный образ Клепальщицы Рози, практически родной сестры наших метростроевок, воспетых художником Александром Самохваловым. Текст: Мэган Виртанен, Ксения Гощицкая
