Вечернее чтение: «Ив Сен-Лоран глазами Ива Сен-Лорана»
Пьер Берже, 1982 г. "Те, кто видел коллекции Ива Сен-Лорана, прекрасно знают, что если целью их является представить одежду, то речь идет не только об этом. И даже совсем не об этом. Для Ива (и в этом он уникален) коллекция — это средство выразить свои фантазмы, пробудить мечту, уйти в свои мифы и сотворить из всего этого современную моду. Вот, как ни в чем не бывало, движется платье, и вдруг это оказывается принцесса Германт. Она поворачивается и сталкивается с Наташей Ростовой, а вдали Травиата падает без чувств на руки отца Жермона, и тут же, внезапно для Людовика II Баварского, одиноко сидящего в пустом театре, Вагнер заставляет звучать английский рог. За туманами Нойшванштайна скачет на коне Елизавета Австрийская. Она одета Кристианом Жераром и говорит словами Жана Кокто. Стихи Аполлинера девизом сверкают на ее знамени. Марокканские женщины в паранджах толкают Марлен Дитрих в объятия Гэри Купера. Марлон Брандо в джинсах выходит из своего трамвая. Маха Гойи кутается в накидку из перьев Зизи. Скарлетт О’Хара примеряет шляпу Ретта Батлера. Каллас собирается вновь заколотить Скарпиа, в то время как Маттиас и Энди Уорхол отплясывают буги-вуги с Мондрианом. А вот и Висконти во главе кортежа: Шанель, опирающаяся на плечо Дягилева; Нуриев, идущий между Лилей Брик и Татьяной Либерман; “дамы из Булонского леса” застегивают плащи перед Марией Казарес, которая готовит свою месть, тогда как Арлетти через зеркало “Детей райка” рассматривает Жан-Луи Барро. Увязнув в пустынных песках Бекетта, Мадлен Рено развлекается, деля полдень поровну между Эдвиж Фёйер и Полем Клоделем. Кристиан Диор драпирует диагональ на Мадлен Вионне, а Скиапарелли, с ботинком на голове, искушает Дейзи Феллоуз… Идет кавалькада платьев: платья для ужина у “Максима” соседствуют с ансамблями “Липпа”. Бушлаты отправляются в Довиль и в закрытый город Конкарно. За всем этим спектаклем наблюдает Мари-Лор де Ной и Натали Палей, усевшись на стул Эйлин Грей под картиной Пикассо, укрепленной на стене руками Жан-Мишеля Франка. Появляется белый камзол, обшитый черными цехинами; это — Жуве, переодетый в Дон Жуана. Обнаженное плечо — это Рубенс из мюнхенской Пинакотеки. Внезапно музыка меняется и появляется турецкая баня Энгра. И вот наконец выходит невеста. Она идет с Прадой, держа за руку Веласкеса. Как выстрелы, раздаются аплодисменты. Ив за всем наблюдал, все видел, все слушал. Он встает, голова его кружится от всех этих сталкивающихся видений. Взгляд его блуждает, он истощен, счастлив. А в это время в Марракеше, в садах Мажорель, качаются пальмы под ветрами с Атласских гор". Дино Буццати, отрывок из интервью 1962 г. Эту коллекцию ждали, пожалуй, с особым нетерпением, тем более что она завершала длинный парад элегантных одежд этого года. Молодой и застенчивый преемник высоких традиций художественного моделирования, бывший ученик Кристиана Диора, только что открывший свой собственный дом моделей, представил сегодня утром на суд приглашенных свои первые творения, подписанные его именем. “Все происходит точно так, как было предусмотрено американцами, — комментирует один из знатоков. — В этом году они поставили на новое поколение и выиграли”. Показанное в конце демонстрации подвенечное платье из гофрированного белого пике вызвало овацию публики. И тогда на одно мгновение из-за кулис показалось бледное лицо молодого модельера; этого мгновения было достаточно, чтобы толпа почитательниц окружила его, обнимая и поздравляя. Я встретился с ним шесть дней тому назад в его ателье, когда он наводил порядок в своих новых помещениях. Через свою приятельницу я сумел добиться свидания с ним, преодолевая все препоны, которыми он себя окружил в этот лихорадочный период накануне показа. Я был счастлив. Честно говоря, я не надеялся на сенсационные откровения относительно тенденций будущей моды или на то, чтобы разузнать о последствиях его истории с Домом моды Диора; не надеялся я получить его мнение о других модельерах, его соперниках, или об эволюции рынка моды. Хотя, должен признать, этот “феномен”, уже окруженный, несмотря на свою молодость, мифическим ореолом, вызывал у меня огромное любопытство. Свидание было назначено на 11 часов утра на улице Жана Гужона. Я с большим трудом отыскал вход в это здание. Дом №11 на улице Жана Гужона — это один из тех престижных частных особняков, что увековечивают память о прекрасном и славном прошлом и чьи крыши напоминают силуэты старинных замков. Главный вход вел в огромную художественную галерею; других дверей я не видел. Наконец мне удалось обнаружить совершенно незаметную маленькую боковую дверь с простой табличкой, на которой были выбиты инициалы Y. S. L. Старинные парижские дома обладают той особенностью, что имеют узкие и таинственные винтовые лестницы и овальные площадки, которые как будто бы специально созданы для тайных любовных свиданий. Но такой узкой, неудобной и скрипучей лестницы я еще не видел. Я поднялся на последний этаж и очутился, наконец, в узком коридоре, где оказалась распахнутой одна-единственная дверь: из нее вышел, едва не опрокинув меня, сам Ив Сен-Лоран. Он был одет в рабочую одежду и казался весьма озабоченным. Я сказал ему, кто я такой, и он, извинившись, перепоручил меня Пьеру Берже, генеральному директору Дома моделей, такому же молодому, как и Ив Сен-Лоран, но пониже ростом и с жесткими чертами лица человека, который знает, что делает. Говорят, что это гений рекламы: художник Бюффе своей необыкновенной известностью частично обязан именно ему. Теперь очередь Сен-Лорана. После короткого ожидания молодая девушка ввела меня в “святая святых” — просторную комнату, расположенную в одной из башенок особняка. Там царил такой великолепный беспорядок, что даже профессиональный режиссер не смог бы создать его с присущим ему чувством и фантазией: белые шторы на окнах и образцы тканей, вышивок, пуговиц и батона, разложенные на полу живописными кучами; на стенах рисунки костюмов к спектаклям Ролана Пети, две абстрактные гуаши Сезара и многочисленные фотографии моделей и манекенщиц. Большой портрет Кристиана Диора висел на стене позади сидевшего за столом молодого человека с силуэтом антилопы. Теперь он был одет в серый костюм американского покроя с брюками без отворотов: на нем была голубая рубашка и шерстяной серо-бежевый галстук. В его внешности не было ничего от вундеркинда, ничего фатального или таинственного. Бледная и задумчивая мягкость его лица придавала ему, наоборот, ужасно романтичный вид. Но прежде всего, он казался серьезным и хорошо воспитанным — истинным аристократом. Может показаться глупым, но знаменитости, даже если им всего 25 лет и даже если они сами всерьез себя не воспринимают, всегда производят на меня тягостное впечатление. А в дополнение ко всему, на этот раз я к тому же столкнулся с абсолютно неизвестной для меня областью. Если учесть, что мы оба были смущены, то можно легко понять, сколь многообещающим было это интервью. Его хрупкие элегантные пальцы нервно играли серебряным пресс-папье. Он сказал мне, что последние несколько дней были очень утомительными, потому что приходилось зачастую работать до глубокой ночи; что иногда идеи новых моделей действительно приходили к нему с внезапным вдохновением, но что в целом они являются плодом терпеливых поисков, результатом почти архитектонической работы; что ему остается очень мало времени на занятия спортом или хобби; что он обожает работать для театра и балета, рисовать декорации и костюмы, но что он не может уделять этому столько времени, сколько ему хотелось бы. Он никогда не занимался живописью в прямом смысле слова, не писал романов и не выпускал газет. Что же касается моды, то он не одобряет создания чрезвычайно изысканных моделей, вызывающих восторг публики во время демонстрации мод, но никем в конечном счете не покупаемых. Он работает не ради того, чтобы увидеть свое имя в прессе: единственное, что его интересует, — это разрабатывать одежду, которую могут носить все женщины. Время от времени в комнате воцарялось неловкое молчание. Совершенно очевидно, что Ив Сен-Лоран не испытывал потребности исповедоваться передо мной, а я, со своей стороны, не знал, о чем его спрашивать. Поэтому я покинул его с уверенностью в том, что побывал в обществе идеального безумца". Франсуаза Саган, отрывок из интервью 1980 г. "В разные годы, он знает, женщины могут или хотят быть то молодыми, то зрелыми, то грустными, то сдержанными, то трагичными, точно так же, как они могут желать видеть себя веселыми, шаловливыми, загадочными. И если они в конечном счете стремятся быть такими, какими их хочет видеть Ив Сен-Лоран, то это потому, что они знают, что за его находками и новизной стоит железная, безапелляционная и всепоглощающая воля, неизбывный талант, прекрасный вкус, воображение, надежность и элегантность, — короче говоря, за ними стоит этот молодой блондин, который может устремиться в воображаемое и экстравагантное, но делать это лишь на основе и лишь по законам своей профессии. Ив Сен-Лоран говорит о своей последней коллекции, и говорит он о ней смеясь, с облегчением: “Как всегда, первые месяцы были ужасными. Ничто не приходило в голову, все не было похоже на то, что нужно. Я как угодно мог драпировать прекрасные тела манекенщиц в мои ткани, однако эти восхитительные девушки не имели никакого вида, во всяком случае, ничего интересного. Я сходил с ума… Я превращался в пресного Сен-Лорана, лишенного всяческого шарма. Как всегда, у меня оставалось полтора месяца для завершения работы, но прошел месяц — и опять ничего. Но однажды, отступив случайно от манекенщицы, я увидел: свершилось! Платье начало выражать что-то, походить на что-то, в частности на ту женщину, которая была в нем. Мы с манекенщицей сразу же это почувствовали. Трудно было представить те сугубо личные, молчаливые отношения, которые возникают между модельером и манекенщицами. Они чувствуют, когда начинает работать воображение, они испытывают гордость оттого, что их тело, их жесты, их внешний вид пробуждают во мне творческую интуицию. Они гордятся этим и испытывают настоящее счастье; когда я работаю, то больше всего нахожусь в контакте с женщинами, правда, зачастую измученными, но готовыми в эти моменты сделать что угодно, чтобы помочь мне. Эта профессия очень увлекательна: помимо меня, живущего только тогда, когда все идет хорошо, и никогда ничем до конца не удовлетворенного до самой премьеры, имеются еще портнихи — те, которые вначале работают вручную и которые являются хранительницами и последними обладательницами секретов художественной кройки (передававшихся от прабабушек к бабушкам, а затем матерям). А помимо этого уходящего племени, у которого в будущем не будет никакого стимула для выживания, есть еще женщины, которые работают на швейных машинках днем и ночью и которых я иногда заставляю все уничтожать, но которых никогда не обижу, заставляя работать над тем, во что сам не верю: они бы это почувствовали и запрезирали меня. И я чувствую себя ответственным за всех этих людей, работающих во всех подразделениях моего дома моделей, особенно тогда, когда наступает момент творчества, момент, когда я чувствую себя одиноко стоящим посреди ателье, отдающим приказ за приказом, не зная, приведет ли меня туда, куда я хочу, эта суматоха, эта лихорадка, момент, когда все нуждаются во мне, смотрят на меня, стремятся вырвать из меня советы и указания. В отдельные годы было особенно трудно. Я не находил тем, идей: они приходили дней за десять до показа, и тогда все сходили с ума. И я работал до изнеможения под взглядами всех этих женщин, под взглядами почти всегда дружескими, но вместе с тем строгими. И всякий раз в начале месяцев, соответствующих началу четырех сезонов, я больше не принадлежал самому себе. Я чувствую себя опустошенным узником. А потом, в один прекрасный день, все переворачивается и я начинаю чувствовать себя самым счастливым из всех модельеров. Я вижу, как передо мной мечется в работе этот тип, обладающий и интуицией, и немалыми идеями; этот тип — только один из аспектов моего “я”, но удачи его приводят меня подчас в изумление. Увы, я всегда один, когда дело не идет, и нас двое, когда все удается". "Ив Сен-Лоран глазами Ива Сен-Лорана". Издательство "Артбук Интернэшнл".
