Вторая часть. Читайте первую часть Когда юный Марк Цукерберг (Mark Zuckerberg) в 2004 году переехал в Пало-Алто, они с друзьями создали корпоративную протокультуру, которая продолжает определять дух компании и по сей день. Всякий, кто видел кино «Социальная сеть», знает историю создания «Фейсбука». Это случилось в 2004 году в Гарварде, во время осеннего семестра. Однако при этом люди забывают, что компания пробыла в Кембридже всего несколько месяцев. Тогда она еще звалась TheFacebook.com, и была лишь копией «Френдстера» (Friendster), передовой по тем временам соцсети из Кремниевой долины — но в отличие от нее была рассчитана только на студентов. Сайт-клон Марка Цукерберга приобрел невероятную популярность в студенческом городке, и они с одноклассниками решили после экзаменов двинуть в Кремниевую долину, чтобы дать своему проекту всенародную рекламу среди студентов других колледжей. В те времена вся интернет-движуха вертелась вокруг Кремниевой долины. Ну или, во всяком случае, все так думали. В Кремниевой долине середины нулевых было принято считать, что золотая интернет-лихорадка, считай, уже окончена. Земли уже распределены, границы прочерчены, а сеть завоевана. Интернет-бум уже вообще три года как минул. Марку Цукербергу об этом сообщить никто не удосужился, потому что «Цук» в те времена еще был никем — просто амбициозный студент-подросток, сходящий с ума по компьютерам. В них он, может, и шарил, но в остальном был весьма неопытен. Пока он еще учился в Гарварде, кому-то даже пришлось ему объяснять, что сайты наподобие «Напстера» (Napster) — на самом деле, большой бизнес для больших корпораций. Но Цукерберг схватывал на лету и тем историческим летом он повстречался с несколькими ключевыми игроками Кремниевой долины, которым впоследствии будет суждено круто изменить судьбу компании — а ведь она-то и компанией была лишь на бумаге. Чтобы узнать больше о неписаной истории этих критических месяцев 2004 и 2005 года, я пообщался со всеми ее участниками и другими инсайдерами, кто был в курсе дел. Как вы сами сейчас убедитесь, вышел портрет корпоративной протокультуры, которая продолжает определять облик «Фейсбука» и по сей день. Вообще, компания зародилась как шутка, своего рода антикорпорация, оправдание пивных забегов и соревнований по кодированию. На первой визитке Цукерберга вообще было написано «Я тут, блин, главный». Почин друзей был шуткой — но скоро стал делом серьезным. Стив Перлман (ветеран Кремниевой долины, начинавший во времена «Атари»): Мы делили с «фейсбучниками» комнату отдыха. Мы тогда занимались «железом», технологией распознавания лица. А «фейсбучники» что-то кодировали. Приходили они поздно. Еду им приносили прямо в офис. А уходили они пополудни или, в крайнем случае, ранним вечером. Вот это жизнь! Вот бы мне так, думал я. А ведь тогда все были уверены, что пусть они и славные ребята, никакого толку из их компании не выйдет. Макс Келли: Часа в 4 я проводил совещание и говорил: народ, сегодня мы нажремся так-то и так-то. Потом мы отправлялись в бар, человек пять-восемь. Проходились по кабакам в районе Университетской авеню, ужинали и выпивали. Ручи Сангви: Мы усаживались все вместе и вели интеллектуальные беседы. «Если представить себе сеть в виде графика, то как выразить отношения между двумя людьми? А между человеком и фотографией? На что это будет похоже? Что это получится за сеть, и что мы сможем с ней сделать, будь у нас такая же?». Шон Паркер: Вообще, социальные графики — это математическая концепция. Мы ухватились за нее, чтобы объяснить ученой публике, склонной мыслить математически, что наш продукт — по сути своей, сеть из узлов, между которыми происходит обмен информацией. Вот мы тоже чертим своего рода социальный график. Это просто способ объяснить, чем мы занимаемся, человеку с математическим прошлым. Ручи Сангви: Сейчас я и поверить не могу, что мы уже тогда обсуждали такие темы. Кажется, что это так по-взрослому. Мы часами вели дискуссии, не привязанные ни к конкретным людям, ни к конкретным темам. Просто умствование, присоединяйся, кто хочет. Макс Келли: Народ все еще крепко закладывал, но к 9 работа уже закипала. Что мы сегодня выпустим? Кто готов? Кто не готов? К 11 формировался окончательный план. Кэти Джемайндер: Рабочий процесс как таковой отсутствовал, и это было поразительно. Инженеры втихаря готовили каждый что-то свое, а потом запускали посреди ночи. Никаких тестов, просто чик — и готово. Эзра Каллахан: У большинства сайтов есть крутые платформы для тестирования всяких новшеств. У нас все было по-другому. Ручи Сангви: Любой мог поместить часть кода прямиком на сайт одним нажатием кнопки, и мы руководствовались простым правилом: «делай быстро и меняй мир». Поэтому никто не ждал до следующей недели или даже до следующего дня. Если твой код готов, ты просто публикуешь его, и все. Конечно, иногда из этого выходил полный кошмар. Кэти Джемайндер: Справятся ли наши серверы? А как быть с безопасностью, не надо ли проверить, нет ли «дырок». Мы просто пихали нововведения на сайт и смотрели, что из этого получится. Джефф Ротшильд: Это хакерская философия: просто бери и делай. Пока нас было человек десять, это работало. Но когда нас стало 20, 30, 40 и так далее, у меня уже уходила масса времени, чтобы просто поддерживать сайт на плаву. Поэтому пришлось ввести дисциплину. Ручи Сангви: Тогда мы стали вводить новшества строго посреди ночи, потому что так даже если что-то и сломается, мало кто из пользователей пострадает. Но было ужасно неудобно, каждую ночь программистам приходилось бодрствовать до 3 или 4 утра, просто на тот случай, если что-то пойдет не так. Макс Келли: Где-то к часу становилось ясно, просрали мы или нет. Если просрали, то все такие: «ладно, попробуем откатить все назад или починить». А если все шло гладко, то все кричали «ура» и отправлялись хоть немного вздремнуть. Кэти Джемайндер: Два часа ночи. Именно тогда всегда происходит какая-то херня. Ручи Сангви: Потом следующий штурм, потом еще и еще — и так до трех, четырех или пяти утра. Макс Келли: Если на часах уже четыре, а мы так ничего и не починили, я говорю: «ладно, попробуем все отменить». Это значит, что спать моя команда ляжет только после 6. Прикиньте, каждый день ложиться под утро. И так месяцев девять. С ума сойти. Джефф Ротшильд: Работа шла без выходных, семь дней в неделю. Ложась спать, я всякий раз выпивал большой стакан воды, чтобы гарантированно проснуться через пару часов и проверить, все ли в порядке. Вкалывать приходилось днями и ночами. Кэти Джемайндер: Такой ритм жизни плохо подходил тем, кто хотел жить по-взрослому, у кого, например, был муж и семья. Складывалось впечатление, что если ты старше, если ты женат или замужем, если у тебя есть личная жизнь, то ты недостаточно предан работе. Марк Цукерберг: Почему большинству гроссмейстеров нет 30? У молодых людей жизнь проще. Им не обязательно иметь автомобиль или семью. Вот у меня был только матрац. Кэти Джемайндер: А теперь представьте себе, что вам за 30 и что ваш босс говорит вам такое! Марк Цукерберг: Молодые люди попросту лучше соображают. Ручи Сангви: Тогда мы были моложе. В нас сидела тонна энергии, мы постоянно пахали, хотя эффективность могла быть и повыше. Руководство это очень расстраивало, потому что основные события разворачивались ночью, когда их не было. Они приходили лишь на следующее утро и обнаруживали, что за ночь все поменялось. Но было все равно весело. Эзра Каллахан: Что касается первой сотни сотрудников, то все знали друг друга и дружили. И инженерные бригады, и служба поддержки. Много было свежих выпускников. Когда мы переехали в офис, атмосфера общаги все еще ощущалась, но уже начала потихоньку выветриваться. Студенты уже не задавали тон. Появлялось все больше взрослых людей. Джефф Ротшильд: Я пришел в мае 2005-го. На тротуаре перед офисом стояло меню из пиццерии. Карикатурный шеф-повар держал доску, на которой писали список вакансий. Так мы и набирали персонал. Шон Паркер: В то время всех лучших инженеров сманивал «Гугл», их словно засасывало в гигантскую воронку. Кейт Лосс (представитель службы работы с клиентами): Не думаю, что выдержала бы работу в «Гугле». «Фейсбук» мне казался гораздо круче. В «Гугле» уже тогда собралось унылое ботанье, а на «Фейсбуке» было много людей, которые как раз не хотели, чтобы их считали задротами. Это же социальная сеть, и она предполагает массу обычных американских развлечений — типа «пиво-понга». (алкогольная игра, в которой игроки бросают мяч для пинг-понга, пытаясь попасть в кружку — прим. перев.). Кэти Джемайндер: Вниз по улице был дом, там жило пять или шесть наших айтишников. Они в «пиво-понг» резались дни и ночи напролет. Это был как клуб для мальчиков, только с девочками. Терри Виноград (профессор компьютерных наук Стэнфордского университета): Я бы сказал, что «Фейсбук» — это, скорее, воплощение студенческой культуры, а «Гугл» уже больше для выпускников. Джефф Ротшильд: Пока я не начал работать в «Фейсбуке», я считал, что парни просто придумали некий сайт знакомств. Только через пару недель я осознал, что происходит на самом деле. Марк подчеркивал, что мы ни в коем случае не социальная сеть. Мы — социальный инструмент для людей, которые уже знакомы друг с другом, говорил он. «МайСпейс» строил сетевые сообщества по общим интересам. На каком-то этапе мы, наверное, выглядели точно так же, но у нас была другая направленность. Мы старались облегчить общение между друзьями. Макс Келли: Как-то раз Марк вызвал меня на разговор и рассказал, как он понимает смысл «Фейсбука». Он сказал: «Мы объединяем людей и выстраиваем систему, в которой каждый, кто тебе близок, останется с тобой так долго, как ты сам этого захочешь. Неважно, где ты, с кем ты и как меняется твоя жизнь, ты сохранишь эту связь навсегда и всегда сможешь делиться с близкими людьми». Услышав это, я подумал, что хочу присоединиться и поучаствовать, хочу быть с ними. В 90-е годы мы все были немного утопистами. Интернет казался прекрасным местом, где все сплочены, все делятся друг с другом и нет никаких, никаких трений. «Фейсбук» полностью вписывался в этот замысел. Марк для этого был слишком молод, но, полагаю, он интуитивно понимал, каким представляли себе интернет в 80-е и 90-е. И вот я снова слышу эту мечту, но на сей раз мне представляется возможность воплотить ее на практике. Очень заманчиво. Аарон Ситтиг: Летом 2005 года Марк усадил нас и объявил следующее: «Этим летом мы сделаем пять дел. Сделаем новый дизайн. Запустим новостную ленту с оповещениями о том, что на сайте делают друзья. Запустим фото. Уберем раздел „вечеринки", заменим его „событиями" и сделаем приложение для местных предпринимателей». Дизайн был уже готов. Следующим номером шли фотографии. Эзра Каллахан: Наш продукт на тот момент был предельно прост: просто профили — и больше ничего. Никакой тебе ленты новостей, система оповещения слабая. Было недоразвитое приложение для вечеринок. По сути, никаких других функций. Никаких фотографий, кроме фото профиля, тоже не было. Обо всех изменениях надо было узнавать самому. Заходишь в чей-нибудь профиль и только там выясняешь, что фото, оказывается, обновилось. Аарон Ситтиг: Некоторые пользователи меняли аватар раз в час, просто чтобы продемонстрировать свои новые фото. Скотт Марлетт: Тогда все спрашивали, когда уже, наконец, можно будет публиковать фотографии. Мы с Аарном набросали на доске схему страниц и поразмыслили над хранением фото. Через месяц у нас уже был рабочий прототип. Все очень просто: вы выкладываете фото, оно попадает в альбом, альбомов у вас сколько угодно, и вы можете отмечать тэгами людей на фотографиях. Джефф Ротшильд: Тэги придумал Аарон. Это было действительно мощное новшество, поворотный момент. Аарон Ситтиг: Мы решили, главной фишкой станут подписи, кто есть кто на фото. Сработает ли это или нет, мы не знали — но очень собой гордились. Функция размещения фотографий появилась в «Фейсбуке» в октябре 2005 года. На тот момент социальная сеть насчитывала порядка пяти миллионов пользователей, большинство из которых составляли студенты колледжей. Скотт Марлетт: Мы запустили функцию фото в Гарварде и Стэнфорде, где учились наши друзья. Аарон Ситтиг: У нас была программа, которая показывала на телеэкране все, что грузится к нам на сервер. Мы включили экран и давай ждать. Поначалу люди просто загружали обои из папки «Виндоуз». Мы, было, успели расстроиться — неужто народ не понимает? Неужели ничего не получится? Но вот пошли фотки, как чувак оттопыривается с приятелями, а потом посыпались девчонки во всех видах, по двое, по трое, по четыре штуки — и казалось, что им нет конца. Макс Келли: Ты побывал на всех свадьбах, церемониях бар-мицва, видел потрясающее веселье, а потом тебе ни с того ни с сего показывают член. Было весело и паршиво одновременно. Аарон Ситтиг: Только за первый день люди загрузили и пометили тэгами примерно 700 фотографий — и понеслось. Джефф Ротшильд: Через три месяца нам загружали фотографий больше, чем на любой другой сайт. Вы спросите, почему. Ответ — все дело в тэгах. Когда тебе приходит письмо, что «такой-то такой-то загрузил в интернет ваше фото», нельзя не кликнуть и не поглядеть. Никто не в силах устоять — такова человеческая природа. Эзра Каллахан: Тэгирование фото — это величайший механизм роста за все времена. Он предопределил все дальнейшие решения по продукту. И стал первым коренным переломом в пользовательском отношении к «Фейсбуку». Поменялся и сам менталитет «Фейсбука», назрела необходимость ленты новостей, пришла пора подумать, что будет, если выйти за пределы университетской среды. Джефф Ротшильд: Работа над новостной лентой началась осенью 2005 и закончилась осенью 2006 года. Дастин Московитц: Новостная лента — это воплощение вирусного роста. Эзра Каллахан: Новостная лента — это то, что делает «Фейсбук» «Фейсбуком». Шон Паркер: Изначально она называлась «Что нового?». Это был просто список обновлений по сети — такой-то сменил статус, а такой-то внес изменения в профиль. Кэти Джемайндер: Мы делали агрегацию этих данных, руководствуясь той логикой, что обо всех обновлениях все равно не расскажешь. Есть два потока данных: что делаете вы и что делает остальная сеть. Эзра Каллахан: Благодаря ленте новостей ваша домашняя страничка перестала быть статичной и обрела новый смысл, став своего рода постоянно обновляющейся газетой — принося новости о том, что важно и небезразлично именно вам. Ручи Сангви: То была блестящая идея. Обычные газеты публикуют материалы, тщательно отобранные. Редакторский коллектив накануне решает, что печатать, а что нет, после чего одна и та же газета попадает на стол тысячам или даже сотням тысяч людей. А мы на «Фейсбуке» издаем 10 миллионов уникальных газет, потому что у каждого пользователя собственное видение мира. Эзра Каллахан: Это было поистине монументальное свершение, изменившее техническую сторону продукта. Только представьте себе, с каким потоком данным приходилось иметь дело. И как донести обо всех изменениях каждому. Ручи Сангви: Мы проработали над этим полтора года с перерывами. Эзра Каллахан: И потом возник этический вопрос о сохранности данных. Как рассказать публично о личных делах каждого? Тут было над чем поломать голову даже просто с технической стороны. Ручи Сангви: Сами того не осознавая, мы построили крупнейшую систему пользователей. Это было революционно. Эзра Каллахан: Вот она у нас в руках, и мы забавлялись ею неделями напролет, это было что-то с чем-то. Кэти Джемайндер: Я помню, как заявила, что надо провести хотя бы какое-то исследование аудитории. В конце концов, я убедила «Цука» зазвать пользователей в лабораторию, а самим засесть за стеклом и пронаблюдать, как они будут пользоваться нашим продуктом. Я буквально в лепешку разбилась, убеждая Дастина и «Цука» поприсутствовать при эксперименте. Они-то считали, что это просто трата времени. Они такие: «Не, наши пользователи тупорылые». Кто-то из них буквально так и заявил. Эзра Каллахан: Это было впервые, до этого мы ведь никогда не звали чужаков тестировать наш продукт. И первая их реакция говорила сама за себя. Люди такие: «Блин, зачем они это мне показывают? Это же как-то неправильно». Ты сразу видишь, что такой-то сменил картинку, такой-то сделал то-то, и инстинктивная реакция была: «Боже мой! Все видят все обо мне все и знают, что я делаю прямо сейчас». Макс Келли: Но самим нам лента новостей понравилась. Мы сочли ее очень разумной и пришли в полный восторг. Эзра Каллахан: Вот, значит, мы постепенно приходим к тому, что из этого ничего не выйдет. Перемена слишком разительная, надо выкатывать ее помаленьку, чтобы не травмировать пользователей. Но Марк гнет свою линию: «Мы просто запустим эту штуку — и никаких гвоздей. Резко, будто отрываешь пластырь». Ручи Сангви: Мы выпустили продукт посреди ночи. Царило воодушевление, мы праздновали, а на следующее утро нас буквально завалили критикой. Я даже написал пост: «Подтяжка лица для „Фейсбука"». Кэти Джемайндер: Мы написали обращение, а в конце приделали кнопку. Не «ОК», а «Круто!». Только прикиньте, какое нахальство. Славно было бы сохранить скриншот этого дела. Ну и ну! Вот собственно и все. Заходишь на «Фейсбук», а теперь там так. Мы не оставили людям выбора и плохо объяснили, что к чему, вот народ и всполошился. Джефф Ротшильд: Люди занервничали, потому что увидели информацию, которую им до этого якобы никогда не показывали. На самом деле, это неверно. Обо всех событиях из ленты новостей можно было узнать и раньше, только для этого требовалось заходить в каждый отдельно взятый профиль. Ручи Сангви: Пользователи подняли мятеж. Грозились бойкотом. Им казалось, что мы нарушили их приватность. Студенты устроили сбор подписей. У дверей офиса все время митинговали. Нам даже пришлось нанять охрану. Кэти Джемайндер: Снаружи дежурили репортеры. Люди протестовали: «Верните старый добрый „Фейсбук!"». Новшество все возненавидели. Джефф Ротшильд: Реакция оказалось очень бурной. Народ бунтовал прямо у стен офиса. Появилась группа протеста против ленты новостей, и за каких-то пару дней к ней присоединился миллион пользователей. Ручи Сангви: Появилась еще одна группа, там утверждалось, что я — сущий дьявол, а все из-за того злополучного поста. Макс Келли: Пользователи готовы были грызться насмерть, они наезжали на нас, на клиентский отдел — мол, какое говно, уберите его. Эзра Каллахан: Нам начали писать друзья и родственники. Мол, что вы натворили? Это ужасно! Верните, как было! Кэти Джемайндер: Снаружи кричат демонстранты, а мы сидим в офисе и решаем, вернуть или вернуть. Ручи Сангви: Обычно если продукт бойкотирует хотя бы 10% пользователей, все отменяется. Но на сей раз мы обнаружили любопытную закономерность. Макс Келли: Взять, хотя бы, тех же самых пользователей, кто кричал нам, что новшества ужасны. Заходишь в их историю, смотришь и выясняешь, что они только ими и пользуются. О чем вы тогда, блин, вообще? Ручи Сангви: Несмотря на все эти протесты, петиции и митинги перед офисом, продукт людям понравился. С появлением новостной ленты, народ стал проводить в сети в два раза больше времени. Эзра Каллахан: За эти несколько дней мы здорово перенервничали и были эмоционально опустошены. Особенно те, кто махал руками и кричал «не делайте этого», потому что прекрасно понимали, к чему может привести откат назад. Ручи Сангви: Марк отправился в свое первое пресс-турне по Восточному побережью, а мы остались в офисе в Пало-Алто бороться с шумихой. Ссылаясь на журналы пользователей, мы всячески пытались донести до тех, кто пытался нас закрыть, мысль «Да нет же, сморите — все работает!». Кэти Джемайндер: Чтобы хоть как-нибудь утихомирить бурю, нам пришлось с ходу добавить несколько опций приватности. Ручи Сангви: Мы попросили: дайте нам хотя бы 24 часа. Кэти Джемайндер: Мы встроили нелепый «аудио миксер» приватности с бегунками, где можно было включать и отключать разные оповещения. Дизайн был превосходный, выглядело все обворожительно, но никакого смысла в нем не было. Джефф Ротшильд: Не думаю, чтобы им воспользовался хотя бы один человек. Эзра Каллахан: Но как только он появился на сайте, протесты постепенно сошли на нет, и все вдруг осознали, что новостная лента — это и есть то, чего им так не хватало, что так и надо и что с ней «Фейсбук» стал в тысячу раз удобнее. Кэти Джемайндер: Как было уже раньше с фотоальбомами, новостная лента буквально — хлоп! — и выстрелила, став поворотным моментом в истории продукта. Это как повышение уровня моря. Джефф Ротшильд: На фоне новостной ленты популярность продукта резко подскочила. Примерно в то же время мы открыли сайт для нестудентов, для тех, у кого нет адреса в доменной зоне edu. Эзра Каллахан: Как только мы вышли на широкую публику, стало ясно, что «Фейсбук» скоро превратится в мировую адресную книгу. Джефф Ротшильд: Вот эти два события и сделали «Фейсбук» по-настоящему массовым продуктом. До этого момента мы были нишевой сетью для студентов колледжей и университетов. Марк Цукерберг: Полное превосходство! Ручи Сангви: В те дни мы часто бросались словом «превосходство», оно стало нашей мантрой. Макс Келли: Я помню планерки, на которых мы все вместе скандировали «пре-вос-ход-но!». Эзра Каллахан: В 2005 году у нас было много корпоративов, и каждый свой тост Марк заканчивал призывом к превосходству. Марк Цукерберг: Превосходство!! Макс Келли: А еще мне запомнилась встреча, когда мы порвали предложение от «Яху» (Yahoo). Марк Пинкус: В 2006 году компания «Яху» предложила «Фейсуку» 1,2 миллиарда долларов. Тогда от таких цифр дух захватывало. Даже сложно себе представить, как можно было от такого отказаться. Все видели, как засыпался сперва «Напстер», потом «Френдстер», потом «МайСпейс», а тут фирме, которая почти не приносит доходов, предлагает такой жирный контракт респектабельная компания — на такое попросту нельзя не клюнуть. Поневоле проникаешься уважением к основателям. Дастин Московитц: Я был уверен, что продукт долго не протянет, купи нас «Яху». Шон уверял меня, что 90% слияний заканчиваются неудачей. Марк Пинкус: К счастью для «Цука» (и для истории тоже), акции «Яху» упали, но они сказали, что предложение все равно остается в силе. Поскольку они предлагали конкретное количество акций, сумма сделки упала до 800 миллионов, «Цук», как я полагаю, пошел на принцип и дал им от ворот поворот. Если бы в «Яху» сказали: «Не вопрос, мы добавим наличкой или ценными бумагами», отказаться «Цуку» было бы куда сложнее — и тогда быть «Фейсбуку» крошечным подразделением «Яху». Макс Келли: Мы буквально порвали и растоптали предложение от «Яху». Мы такие: «Да пошли вы к чертовой матери, мы вас поимеем!». Это было офигенно злобно. Марк Цукерберг: Говорю же, превосходство! Кейт Лосс: Он частенько приговаривал это со своей обычной иронией, а не просто копировал голливудских злодеев. Было смешно. И только если призадуматься покрепче, в голову приходили мысли типа: «А пользователи вообще понимают, что все их общение регулируется горсткой людей, у которых есть свои представления о том, как устроен мир и что такое хорошо, а что такое плохо?». Эзра Каллахан: Как кучка 19-, 20- и 21-летних белых мальчиков из хороших семьей смогла изменить развитие интернета — это вопрос, который социологи будут изучать до скончания веков. Кейт Лосс: Я думаю, большинство и не представляет, какое значение на них оказали идеалы крошечной группки людей. Стивен Джонсон: Думаю, это достойный предмет для спора. «Фейсбук», безусловно, привел к созданию «эхо-камер», замкнутых мирков, где транслируются одни и те же мнения, и усилил политические противоречия — но лично я продолжаю отстаивать ту точку зрения, что интернет не несет ответственности за то, что люди думают. Марк Пинкус: Может, я и предвзят, но если отъехать назад и взять широкий план, то, полагаю, ни один из нас по отдельности не имеет никакого значения. Думаю, интернет развивается туда, куда он сам пожелает. Мы все просто пытаемся предугадать желания пользователей, и если все, чего хочет этот самодовольный мир — это огромную «эхо-камеру» для трансляции своих мыслей, то рано или поздно кто-то ее придумает и окажется победителем. А другие — проиграют. Стив Джобс: Не вижу никого, кроме «Фейсбука», они доминируют. Марк Пинкус: Так что я не согласен, что интернет изменила кучка студентов. Скорее, они просто стали первыми. Марк Цукерберг: Полнейшее превосходство!!! Эзра Каллахан: В один прекрасный день у нас завелся полноценный советник генерального директора, и он заявил: «Марк, ради всего святого, хватит все время талдычить о превосходстве!». Только после этого тот перестал. Шон Паркер: Когда у тебя главенствующее положение на рынке, то это слово как бы намекает на монополию. Стивен Джонсон: На то, чтобы достичь уровня в один миллиард пользователей у интернета ушло 30 лет. «Фейсбук» с этой задачей справился за десять. Самое главное, что это не просто сервис и не просто приложение, а фундаментальная платформа, своими масштабами сопоставимая с самим интернетом. Стив Джобс: Я уважаю Марка Цукерберга. Мы не очень близко знакомы, но я уважаю его за то, что он не продался и всегда хотел собственную компанию. Это заслуживает уважения. Заметка от автора: Письменный язык отличается от устной речи. Поэтому я взял на себя смелость исправить оговорки, разчленить поток сознания на предложения и абзацы и убрать повторы. Я не собирался наводить лишнего глянца и хотел лишь передать эффект живой речи в читабельном виде. Я сохранил ритм речи и словесные причуды всех интервьюентов, поэтому эта история правдива во всех смыслах этого слова: она реалистично воспроизводит запись интервью, замысел говорящих и саму жизнь. Большая часть статьи основана на интервью, данных лично мне. В остальных случаях я пытался, насколько это возможно, раскопать ранее неопубликованные беседы и цитаты. Лишь в отдельных случаях мне пришлось цитировать уже интервью уже опубликованные. Цитаты Марка Цукерберга взяты из лекции студентам компьютерных наук в 2005 году, а также интервью «Гарвард Кримзон» (Harvard Crimson) в феврале того же года. Цитаты Дастина Московитца взяты из речи на форуме молодежных движений в декабре 2008 года, а также авторитетной книги Дэвида Киркпатрика «Эффект Фейсбука». Комментарии Дэвида Чоу взяты из «Шоу Говарда Стерна» в марте 2016 года. Стив Джобс дал комментарий своему биографу Уолтеру Айзексону. Интервью вышло в эфир в программе «60 минут» вскоре после смерти Джобса в 2011 году.
