«Отдай деньги, возьми девку»

«Тяжело мне бывало во Владивостоке в такие дни: безвыходность положения, отсутствие близкого, сочувствующего человека ложились тяжелым гнетом на душу, — вспоминал командир поста Владивосток Бурачек в 1862 г. — Появлялись грудные страдания, требовавшие отдыха, и нравственного, и физического. Но его нельзя было найти… Хоть бы высказался кому-нибудь, ведь были же около меня люди… но язык не ворочался. Тут опытом узнаешь, что холостое одиночество в глуши невыносимо». Население Владивостока в 1861–1863 гг. состояло из пришедших сюда ранее китайцев, служивых и местных туземцев. Только последние жили здесь оседло, имели жен и рожали детей и будущих невест. Китайцы, в основном состоявшие из беглого люда, прибывали без семей. «Бессемейная жизнь как нельзя более отражается на самом характере манзы и делает его мрачным, эгоистичным», — вспоминал один из первых исследователей Приморья Николай Пржевальский. Славные работницы «Все китайцы, живущие в наших владениях, считаются в Пекине беглыми или ссыльными; не имеют права брать с собой семейства, и потому целые селения наполнены холостяками; жизнь их грязная, томительная; народонаселение не возрастает, а убывает», — сообщал «Морской сборник» в 1862 г. Русские солдаты и моряки также в массе своей были холостыми служаками. Единственным выходом найти себе «сочувствующего человека» было купить его у местных удэгейцев, орочей, тазов. Последние с удовольствием определяли своих детей в новые семьи. Как это происходило, описывал лейтенант Бурачек. «В 4-м часу подошли к фанзе таза. Хозяина не было дома, но хозяйка радушно встретила нас: солдата позвала в свою фанзу, а меня взяла за руку и повела к другой фанзе, хозяину которой, здоровому тазу, она передала, что я начальник Владивостока. В фанзе на кане сидело четыре женщины и несколько детей, которые вскоре принялись суетиться и хлопотать, — писал Бурачек. — Через полчаса явился хозяин, и подали ужинать: мелко нарезанное вареное мясо и зелень. Мы с обычными церемониями сели к столику, а между тем в фанзу вошли все четыре женщины, из которых одна оказалась женой хозяина, а остальные — дочерьми. Угощая меня за ужином, хозяин подпил порядком. Двух дочерей уже продал и теперь живет лучше; но только китайцы обижать стали, так что он ушел с прежнего места, чтобы быть поближе к русскому начальнику в Посьете. Пообедав, я принялся за чай. В это время один из солдат решился обратиться ко мне со следующей просьбой: «Явите божескую милость, ваше благородие, позвольте мне купить одну из этих девок… Славные работницы — с ними мужу не умирать, а богатеть… Прошлой осенью я у них выжил целую неделю, и хотел было купить, да хозяина не было дома — без него нельзя». Выслав всех из фанзы на двор, хозяин спросил, которую из трех хочется купить, и прибавил, что за каждую возьмет по 50 мексиканских долларов. Но беда в том, что с собой у солдата было только 40 долларов, и более не было денег ни у кого из команды, а у меня оставалось только 5 долларов, которые необходимы были для расплаты с китайцами в следующих фанзах. Хозяин-отец на все мои предложения твердил одно: «Отдай деньги, возьми девку и делай с ней что хочешь». Я предлагал ему идти со мной во Владивосток и там дополучить остальные или взять в залог одну корову; но он стоял на уплате денег тотчас. Я обещался солдату отпустить его из Владивостока и передал хозяину, что пришлю за девкой этого солдата. Хозяин сделался скучен и замолчал». Большой рычаг Впоследствии данный солдат девушку приобрел, как и многие другие в окрестностях Владивостока. Китайцы также покупали, а чаще забирали за долги. Особенно это процветало на севере Приморья, где местного и китайского населения было значительно больше. — Откуда же достал себе жену? — спросили как-то местного китайца, проживавшего в Приморье с 1842 г. — На устье Суйфуна жил таз; у него было три дочери. Я купил себе молоденькую, 16 лет; прожил с ней два года и не имел детей. Я отпустил ее к отцу, через год взял снова к себе, жил с ней пять лет и все-таки не было детей; потом она умерла. — Сколько ты заплатил за твою жену? — Теперь дороги, а в то время около Суйфуна было много тазов. Девушки были не дороги; за 20 лан (40 рублей) серебра можно было иметь отличную девушку. Но возможности покупки местных девушек сокращались, и китайцы обратились к начальнику поста Владивосток с просьбой о поставке им женщин в централизованном порядке. Делегатом выступил старшина китайских поселенцев с реки Цемухэ (Шкотовки). Делегация прибыла во Владивосток одновременно с депутацией хасанских китайцев, которых начальник поста Посьет капитан Черкавский отослал с этим вопросом к владивостокскому начальнику. Последний успокоил китайцев, «что писал к губернатору с просьбой: нужно каждому иметь жену». — Только нам не нужно старых наших жен. Без мужей они худо живут — больные; от них и мы будем болеть. Лучше купить нам девушек, молодых, привезти во Владивосток, и чтобы назначал каждому китайцу жену, — попросили китайцы. — У меня нет денег, нет дома — ничего нет, — в свою очередь заметил русский начальник. — Я дам денег, у нас есть уже много собранных, только от себя пошли ученого человека, чтобы выбрал здоровых девушек, — заверил китайский делегат. — Без генерал-губернатора никто не может этого сделать. «Делегат задумался и, молча войдя в комнату, сел и опустил голову. Подали самовар. Начали пить чай. Он вдруг поднял голову и с улыбкой обратился ко мне с вопросом, — вспоминал Бурачек. — «Тебе нужны быки? Ты ездил на Песчаный мыс, хотел купить? Правда?» Китайцы помогли начальнику Владивостокского поста приобрести быков, а тот, в свою очередь, отправил губернатору следующее предложение за №?13: «Покупать в Шантунской области (провинция Шаньдун, КНР) девушек для здешних туземных жителей. В этом есть настоятельная необходимость». Не забыл командир поста и о своих солдатах. Он также испросил губернатора «дозволить солдатам женитьбу на женщинах, сосланных в Восточную Сибирь на поселение. Перевезти в пост из Николаевска женщин, назначенных на поселение. «Женщина в одиночестве — большой рычаг», — подытожил Бурачек свои предложения, правомерно считая, что создание семей явится одним из основных факторов закрепления русских на новых территориях. Из этих же соображений местным русским было позволено брать себе в жены ссыльных поселенок, для чего мужчины выходили на владивостокскую пристань и разбирали себе вновь прибывших пассий. Последствия «Первая из русских женщин, добровольно поселившаяся в посту, была г-жа Рейтер, жена пехотного капитана, приехавшего сюда на службу», — констатировали городские хроники. 31 октября 1861 г. во Владивосток пришел транспорт Амурской компании «Святой Феодосий», на котором прибыл купец Яков Семенов с женой, маленьким сыном и с небольшим количеством товаров, и еще одна «поселка», как называли солдаты женщин, присылаемых на поселение. Эти люди также стали первыми гражданскими женщинами-поселенцами поста Владивосток. А в 1863 г. уже были отмечены первые рождения и местных дам: 16 мая — Елены, 25 сентября — Ефросиньи и 27 сентября — Надежды. Но нехватка женщин в Приморье все же продолжала ощущаться. «Отчасти вследствие многоженства, но более всего вследствие большой смертности замужних женщин, среди гольдского (коренного нанайского) населения сразу бросается в глаза поражающий недостаток невест. Можно смело сказать, что девушек в 16–20 лет у гольдов совершенно не существует. Еще в детском возрасте (8–14 лет) они выдаются замуж. Выйдя замуж, такие дети-женщины калечатся, получают разные болезни или окончательно погибают при родах в самых антигигиенических условиях и вследствие глубочайших предрассудков и жестоких обычаев. Весьма многие женщины заболевают и умирают после двух первых родов. С каждым годом вопрос обостряется, и теперь уже дело дошло до того, что отец должен заботиться о приобретении невесты для своего сына в то время, когда жениху всего лишь 4–5 лет. Заботливый отец иногда покупает для своего мальчика невесту и перевозит ее жить домой, т. е. устраивает свадьбу, но в таких случаях дело кончается вовсе не в пользу женившегося, так как или отец, или старший, уже женатый брат начинает жить с молодою женою маленького брата, и та раза два рожает и умирает задолго до наступления зрелости несчастного супруга», — писал в 1922 г. приват-доцент Государственного дальневосточного университета Владивостока Иван Лопатин. Не лучше складывалась ситуация с женщинами и в среде русских поселенцев. Юрий УФИМЦЕВ