«Россия — страна скорбных. Но это поправимо»

Проект стартапа Натальи Шипиловой, подготовленный во время обучения в британской бизнес-школе Hyper Island, носил невероятно жизнеутверждающее название: How to bring the funeral industry into the 21st century, то есть «Как изменить похоронную индустрию в XXI веке». С тех пор эта тема ее не отпускает. Вот уже несколько лет она упрямо пытается убедить людей в том, что долгие страдания не лучший способ хранить память, монументы и надгробные камни не единственный способ увековечивания человека, а кладбища будущего невозможны без интернета и диджитал-технологий. МОСЛЕНТА поговорила с Натальей за чашечкой кофе, а после записала ее монолог. Желания и стартапы Как меня правильно представлять? Оххх… Сложный вопрос… Пожалуй, чтобы было понятнее, кто я сейчас, я сначала расскажу, с чего все началось. Долгое время я работал в одном очень крупном медиахолдинге, в котором занималась совершенно разными проектами — от создания корпоративного сайта до размещения наружной рекламы. Плюс — проекты телевизионные. Плюс — сетевые. Все было очень интересно и продуктивно, но в 2014 году я вдруг почувствовала неудержимое желание уехать учиться куда-нибудь за границу. Сначала я хотела получить диплом MBA, по потом поняла, что это не совсем мое, мне нужно что-то более креативное, позволяющее самовыражаться, творить. Так я и попала в манчестерскую инновационную школу дизайна в новых медиа Hyper Island, ученики которой создают самые разные диджитал-продукты, ориентируясь на потребности аудитории, а по сути, занимаются дизайном мышления. К слову, один из основателей этой школы — Дэвид Эриксон — сейчас программный директор Института «Стрелка». Завершая обучение, мы должны были за три недели разработать свои стартапы. В какой области? Да в любой! Главным тут было поднять проблему, придумать концепцию и обосновать ее потребности аудитории. И вот тут-то мы, посовещавшись, и решили переосмыслить похоронную индустрию. Скорбя и отпуская Отчего меня так заинтересовала эта тема? Ну, конечно, здесь было много личного. В 2008-м, за пару недель до моего 28-летия, я потеряла маму — очень близкого для меня человека. У нас с ней было какое-то 150-процентное взаимопонимание. Я была в жутком состоянии. И тогда мне очень здорово помогла церковь. Очень правильные люди, попавшиеся тогда на моем пути, сказали: «Ты любишь маму?» «Да», — ответила я. «Вот тогда и продолжай нести за нее ответственность, а остальное отбросьте!» И как человек исполнительный я начала делать все то для того, чтобы моей маме было хорошо. Я молилась за нее. А еще — старалась отпустить ее душу, а не цепляться за нее, как это делают люди в трауре. Однако со временем религиозный подход к этой теме сменился у меня подходом научным. А еще я поняла, что мой собственный опыт дает мне возможность помогать людям со схожими проблемами. Помогает научить их тому, что зависать в скорби нельзя, нужно из нее выбираться, осознав естественность отпускания умершего человека. Но что делают наши ритуалы?! Они заставляют человека жить в этой скорби едва ли не до конца его собственных дней! С этими мыслями я и работала над стартапом в Hyper Island. Живые и мертвые В чем была суть нашего проекта? Есть такие знаменитые конференции, где читаются лекции — TED talks. Так вот, очень многие спикеры транслируют там один и тот же простой месседж: как только мы примем смерть как естественный процесс и перестанем от нее шарахаться, ценность нашей жизни немедленно возрастет. И вот теперь главное. Наш стартап как раз и направлен на то, чтобы изменить сознание людей. Итак, мы решили создать среду, помогающую людям относиться к теме смерти с меньшим стрессом, понимая, что это неотъемлемая часть нашего бытия, это нормально и естественно. We are all clients — «мы все клиенты». По крайней мере, пока. Да, понимаю, есть традиция. Королева Виктория 40 лет находилась в трауре. То же самое было в России, ведь ритуал демонстрации своей скорби — штука невероятно распространенная. Но сознание многих уже изменилось. Я убедилась в этом на собственном опыте: когда на меня после смерти мамы надели черный платок, я тут же почувствовала, что по мне будто бы только что проехались катком. Это было страшно. И не нужно. Потому что… куда правильнее было говорить о маме, как о живой, вспоминать о ней какие-то истории, улыбаться. Но вместо этого нам предлагают только привычный скорбный конвейер, коим и является современная похоронная индустрия. И мы выступили за то, чтобы полностью этот конвейер изменить, включив в него то, что не противоречит природе современного человека, а, наоборот, созвучно ей — природу, арт и диджитал. Прах и диджитал Итак, прах. Почему я говорю только о прахе? Потому что, скажем, в Великобритании кремация занимает порядка 70 процентов рынка. В России — пока всего 10 процентов. Но эти показатели постоянно растут, потому что проблемы у всех общие, например, нехватка земли. В Европе мысль о том, что делать с прахом, мучает людей уже давно. Есть стандартные решения — урны. Но рынок ведь постоянно развивается. Прах теперь можно запускать в космос, делать из него фейерверки, носить его в кулонах, внедрять в драгоценные камни. То есть физическому месту захоронения, классическому кладбищу, придается все меньшее значение. Более того, человек еще и стал более мобилен. Это раньше все жили у могил своих предков, а сегодня селятся по всему миру, переезжая с места на место. Им сложно прийти на какой-то конкретный погост. Все это мы постарались учесть в своем проекте. Представьте. Есть большая уютная зеленая территория. По сути — парковое пространство. Здесь нет монументов, памятников, тяжелых камней, скульптур, фотографий. Прах людей полностью «вписывается» в среду, становясь еще одним природным элементом. Он в земле и под землей, на ветвях деревьев или в их корнях. И у каждой такой точки должна быть своя геолокация, как должна быть геолокация и у места смерти. А в середине этого парка мы хотели бы поставить музей. Музей Памяти, полностью построенный на диджитал-информации. Это для меня — ключевой момент… Диджитал для меня — это нейтральный инструмент, приобретающий смысл только в руках пользователей социальных сетей. Интернет — он как молоток, которым можно строить храм, а можно проламывать головы. И при этом он очень созвучен с тем, что нам говорят про устройство Вселенной, поскольку является хранителем этакого вселенского разума — знаний, мнений, технологий, которые, в свою очередь, влияют на пространство вокруг каждого из нас, да и на нас самих. Как это можно применить к нашей теме? Музей должен стать сетевым местом для воспоминаний. В нем должна быть возможность, подключившись к Облаку как единой информационной субстанции, совершить акт поминания: просмотреть сохраненные видео, фотографии, тексты, написанные и снятые покойным или же просто отражающие разные стороны его жизни, увидеть свое фамильное древо. Такие музеи должны быть во всех городах, во всех странах, да хоть в Антарктиде! Это — важно. С 2002 года в США существует проект Storycorps, суть которого очень проста: его создатели записывают интервью не со звездами, а с самыми обыкновенными людьми, давая им возможность показать себя, хоть ненадолго вырвавшись из рутинной жизни. Участники проекта не пересказывали свои биографии, но старались за короткое время поделиться чем-то ярким. На основе этого стали выходить фильмы, книжки. И вскоре люди поняли, что таким вот образом могут попасть в историю, оставить что-то после себя. А потом стали говорить и том, что, как жаль, что в свое время они сами не сделали подобные интервью со своими теперь уже покойными родителями, бабушками и дедушками. Думаю, мы бы все были счастливы иметь возможность, услышать голос наших умерших мам, посмотреть видео с нашими отцами, еще раз прикоснуться к их историям. Сегодня диджитал-технологии позволяют все это записывать. А Музей Памяти мог вы бы все это сохранить для наших потомков. Гробы и ромашки На сегодняшний день похоронная индустрия в Западной Европе и в Москве отличается довольно сильно. Наши люди придерживаются традиций куда более упорно. Ну, знаете, все эти большие памятники, дорогие гробы, черные одежды, огромные венки. Похороны в России — это многовековой конвейер. Да и кремация у нас — тоже конвейер. Три крематория на 16 миллионов москвичей. Вы только задумайтесь об этом! На Западе прощальные церемонии становятся все более персональными и все более похожими на празднование жизни. Люди собираются в специальном зале, делятся воспоминаниями о человеке. Исторически-традиционные кладбища тоже оживают. Например, кладбище Арнос Вейл в Бристоле вместе с Университетом Бата в этом году провели конкурс по созданию своего инновационного образа с использованием цифровых технологий. И это не первый их шаг в данном направлении: они уже развивали проект дополненной реальности, который может оживить и рассказать об усопшем, умершем пару сотен лет назад. А в Берлине на территории красивого зеленого кладбища можно посидеть в кафе «Страус» и за милой беседой насладиться вкусным пирогом и пуншем. К похоронам в Европе вообще творческий подход. Здесь предлагаются и культивируются самые разные варианты. Судите сами: там есть не только так называемые селебранты (агенты) свадеб, но и селебранты похорон. Да, агенты есть у нас. Но что они делают? Предлагают услуги по давно сформировавшемуся прейскуранту: разные виды гробов, то или иное кладбище, тот или иной автобус. А в Великобритании это люди, с которыми ты можешь обсудить свои собственные желания, причем самые необычные: быть похороненным в рояле или среди ромашек, развеяться в воздухе или раствориться в океане, стать виниловой пластинкой. Нам до такого, увы, пока далеко. Мешает и наша ретроградность, и… Мы, стараясь не думать о смерти, очень редко размышляем о похоронах заранее. Все начинает обсуждаться и решаться тогда, когда человек уже умер. А что ты успеешь сделать за два-три дня? Да еще когда ты в ужасном состоянии. Правильно — ничего. Внутри и снаружи Россия — страна скорбных людей, которым нравится пребывать в тоске и печали. Это так, но это можно переломить. Начну с метафоры. Кафе изначально были местом, подразумевающим выход в свет, а сейчас они обыденность, нейтральная территория, где можно и встретиться, и поработать, и назначить свидание, и поболтать, и просто перекусить. А теперь обратимся к страданиям. Раньше они были невероятно важны. Людей убеждали: чтобы возвысить душу — необходимо пройти через испытания, чтобы обрести святость — надо как следует пострадать, чтобы стать героем — необходимо погибнуть. Это пропагандировали литература, изобразительное искусство. Да и, в принципе, угрозы были везде: бесконечные войны и эпидемии не давали человеку забыть о том, что он смертен. Баба с косой на многие века стала для всех родной и близкой. Но тут парадигма изменилась. С 60-70-х годов прошлого века внешняя угроза стала непосредственно влиять на внутреннее состояние людей — увеличилось количество аутоиммунных заболеваний, психических патологий. И — вот психологический феномен — люди стали пытаться выдавить из себя это, создавая образ собственной успешности, преображая свою жизнь. Посмотрите сегодняшние социальные сети, особенно Instagram. Как там все красиво, успешно и правильно! Россияне пытаются сбежать от тоски. Им начинает нравиться ценить свою жизнь. Они привыкают делать из своей жизни шоу. И остановить их все сложнее.