Владимир Войнович: «В СССР было немало хорошего, но никак не благодаря советской власти»

Сегодня ночью не стало Владимира Войновича. Мы публикуем колонку писателя-диссидента, высланного из СССР в 1980-м. В нем автор романа-анекдота о солдате Иване Чонкине и антиутопии «Москва 2042» рассказывает о борьбе человечности с суконной пропагандой. Меня печалит, когда современные молодые люди романтизируют советский образ жизни, которого они никогда не видели. Объяснить это явление могу тем, что по телевидению регулярно выступают тоскующие по тем временам люди, которые рассказывают, какими прекрасными были человеческие отношения, как процветала дружба народов и какой низкой была преступность. Правда они почему-то забывают о дефиците, цензуре, отсутствии свободы, преследовании инакомыслящих и закрытых границах. Есть надежда, что молодежь, пользующаяся Интернетом, все-таки способна найти объективную информацию. В СССР было немало хорошего, но никак не благодаря советской власти. Серьезные достижения в космосе? Но Америка добилась в этой сфере не меньших успехов без коммунистической идеологии. Дружба народов? Была искусственной и распалась в прах. Большая, значительная литература? Она существовала вопреки всему. Да, тиражи советских писателей были заоблачными, но культ чтения существовал из-за царивших в стране собраний, проработок и лжи, из-за скучнейших радио и телевидения. Нормальный человек мечтал хотя бы в книгах хлебнуть немного свежего воздуха, и, читая классическую литературу, он попадал в другой мир. Советская власть воспринимала в штыки не только какую-то крамолу, а все написанное простым, не казенным языком. Яркий пример — Булат Окуджава, советский романтик, писавший вначале про «комиссаров в пыльных шлемах». Но власть отнеслась к нему крайне враждебно лишь потому, что он заговорил не казенным языком, а простыми словами — это уже воспринималось как покушение на устои. Протест в искусстве часто носил эстетический, вкусовой характер. Мыслящий человек однажды понимал: здесь что-то не то Конечно, и в советские времена были вещи, не подверженные идеологии, скажем, отношения в семье. Наряду с образцово-показательными ячейками общества хватало и таких семей, как моя: бабушка рассказывала удивительные вещи о том, как люди жили до революции, родители внушали, что нельзя быть доносчиком, предателем. Но и намекали, что не стоит делиться с посторонними тем, о чем говорится дома. Ведь и в пионерских организациях постоянно требовали двоемыслия, поступков, противоречащих внутреннему чувству справедливости. И хотя газеты и кинофильмы были наполнены пропагандой, улицы украшали портреты членов Политбюро и плакаты «Коммунизм неизбежен!», даже ребенок видел, что эти лозунги не совпадают с реальностью. Мыслящий человек однажды понимал: здесь что-то не то. Мое восприятие действительности менялось. Так, при Сталине я относился к режиму критически, кое-что уже знал о репрессиях, воспринимал советскую пропаганду с отвращением, правда, без всякого осознанного протеста. Потом, в начале хрущевской оттепели, я был настроен оптимистически и даже пытался увидеть в советском режиме что-то положительное, но уже к середине 1960-х иллюзии стали испаряться. И спустя какое-то время мы с советской властью разошлись в разные стороны до такой степени, что в 1980-м меня выслали из СССР, а еще спустя год лишили гражданства. Пока еще не родился писатель, который бы написал современные «Двенадцать стульев» Я не собирался быть сатириком, просто действительность была такой. Абсурдная советская система — золотое поле для сатиры. Но и любое другое человеческое общество — а я жил и в Германии, и в США — дает достаточно поводов для нее: в людях всегда есть зависть, жадность, злоба, интриги, конкуренция. Однако в советской жизни эти явления всегда были более выпуклы. Могу сказать, что пока еще не родился писатель, который бы написал современные «Двенадцать стульев» и «Золотого теленка» — а ведь нынешний российский строй очень похож на все описанное у Ильфа и Петрова. Идея создать музей советской реальности, в котором можно было бы погрузиться в действительность тех лет, витает в воздухе. Так, было бы неплохо в одном зале музея воссоздать лживую атмосферу фильма «Кубанские казаки», а рядом — реальный советский колхоз. В свое время был анекдот о евреях-эмигрантах, которые в Израиле тоскуют по Советскому Союзу и ходят лечиться от ностальгии в специальный ресторан, где официанты их обсчитывают, хамят и через слово приговаривают «жидовская морда». Какой-то расширенный вариант этого анекдота можно было бы осуществить. Текст: Виталий Котов