Книжная полка Дмитрия Быкова: три главных книги июля-2018

Представленные здесь книги – июльский выбор писателя, публициста, креативного редактора «Собеседника» Дмитрия Быкова. книга Будущее, в которое возьмут не всех Юваль Ной Харари. «Homo Deus. Краткая история будущего». // фрагмент обложки Эта книжка вышла в Израиле в 2015 году, продолжая бестселлер того же автора «Sapiens. Краткая история человечества», и переведена в десятках стран. Про будущее всем даже интересней, чем про sapiens, и в России эта популярная философско-биологическая работа успела за июль стать бестселлером. И формально она бы должна меня смущать материалистическим подходом к прошлому и будущему, но в том-то и дело, что он у Харари не совсем материалистический. Он у него скорей горьковский (и – отраженно – ницшеанский). Бога пока нет, но будет. Человек должен им стать, потому что простого разума для выживания в современном мире недостаточно. И эта мысль меня очень радует, как всякая критика слишком самонадеянного, базаровского, докинсовского разума – без которого, однако, планета давно бы превратилась в сплошной домостроевский, мракобесный, бессмысленный и беспощадный «русский мир». Беру в кавычки, потому что ни к русским, ни к миру эта бесопоклонщина отношения не имеет. Чтобы выжить в современном мире, насквозь проницаемом, информационном, где каждая блоха имеет право голоса и все правды сделались равноправны, человеку надо самому выдумать себе смысл. Он должен научиться – как и положено Богу – сочетать абсолютную коммуникативность и глубокую внутреннюю непроницаемость, то есть «уметь одиночество». Вероятнее всего, человек обретет телепатию (благодаря носимым устройствам) и бессмертие (благодаря биологическому прорыву). Наверное, в это будущее пустят не всех, потому что очень многие в него не хотят, и человечество, по всей вероятности, географически и даже биологически разделится на два или более типа. То есть прошлое и будущее как бы создадут друг для друга резервации. Ну и еще там много всяких догадок, включая быструю эволюцию самой биологии новых людей и этические проблемы, которые будут их тревожить. Вообще можно сколько угодно критиковать гуманизм – за самонадеянность, ограниченность, антропоцентризм и так далее; но как же утешительно и приятно после средневекового водорода современной «русской мысли» подышать кислородом чистого гуманизма! Самое же печальное в том, что насильно в будущее никого тянуть не будут, и именно сейчас России предстоит выбирать – будущее либо изоляция. А тем, кому Россия все еще дорога, тоже придется выбирать. И с одной стороны – будущее, homo Deus и вообще Deus, а с другой – то, что мы теперь имеем и пытаемся продлить в бесконечность. Это я пишу в заграничной командировке, в Москве бы побоялся. Там словно медуза какая-то висит между небом и землей, запрещая говорить прямо и отравляя всех страхом. Но примите как данность, что все это именно так и есть; не верите мне – поверьте Харари. Он настоящий ученый, даром что еврей. автор Наследница платоновской тоски Евгения Некрасова. «Калечина-Малечина». // фрагмент обложки По-моему, пришел очень большой писатель. Его ожиданием живут сейчас все, кто читает современную прозу, вот-вот готовую сформулировать самое главное, но топчущуюся на пороге открытия, словно оно пугает литераторов, потому что после называния вещей своими именами придется наконец что-то делать. Многие – скажем, Сальников или Букша – подошли довольно близко. Некрасовой 33 года, она драматург, сценарист, получила премию «Лицей» (отлично справляющуюся с поиском новых значительных имен) за сборник рассказов «Несчастливая Москва», и эти рассказы тоже были хороши, но в них еще наличествовали некая рисовка и даже выпендреж. «Калечина-Малечина» – сочинение формально детское, а потому автору приходится писать строже, не отвлекаясь на демонстрацию своих умений и начитанности. И это, товарищи, первоклассная проза – о страшной серости и скуке нынешней жизни, которая выпивает из людей всю радость. О новой героине – школьнице, которая умеет видеть настоящую, волшебную и ужасную природу этой жизни. О ее дружбе с довольно мерзкой, как и положено, кикиморой, живущей в кухне. Понятно, почему Шубина обратила внимание на эту вещь: она специалист по Платонову, а Некрасова – его прямая наследница, не в смысле стиля (тут возможно было бы только эпигонство, и его нет), а в смысле вот этой платоновской тоски, наполняющей мир. Как Пелевин в свое время принес в прозу элегическую вечернюю печаль спальных районов, так Некрасова уловила вещество московских окраин и пригородов, обшарпанных, неустроенных, когда-то чего-то ожидавших и теперь застывших, потому что они никогда и ничего не дождутся. Тут все точно: огромная роль гаджета в жизни нынешнего ребенка, одинокие игры злой и талантливой девочки, чувство всеобщей неустроенности, уныния и временности, переходящей в безнадежное постоянство. Вырастешь – а «гулливерский город» так же высосет тебя. Из авторов, работающих ныне, это ближе всего к сказочной и абсурдной прозе Ильи Боровикова – тоже детской, потому что сегодня имеет смысл разговаривать только с детьми, остальные уже отравлены. Короче, запомните это имя и ждите многого. герой Кот с человеческим сердцем Григорий Служитель. «Дни Савелия». // фрагмент обложки Служитель – не псевдоним, а фамилия молодого (35 лет) московского артиста. «Дни Савелия» – роман о жизни московского же кота. Сразу скажу, что мне эта книга не нравится, хотя вообще эту рубрику я стараюсь использовать именно для того, чтобы отмечать и рекомендовать удачи. (А иначе зачем? Демонстрировать свои умения и симпатии? Спасибо, это критику можно, а писателю стыдно.) Не нравится как раз тем, за что ее больше всего хвалят, а именно стилем и сентиментальностью: то и другое слишком легко (и легко имитируется), то и другое уводит от настоящей точности. Но вот герой здесь замечательный, это вообще едва ли не единственный полновесный герой в нынешней прозе – со своим психологическим складом, биографией, узнаваемой речью. Иное дело, что для описания такого героя его пришлось переделать в кота. Эта операция очень заметна, потому что ничего собственно котовьего в Савелии (названном так в честь творога «Саввушка», которым его мать питалась во время беременности) как раз нет. В коте Мурре – полно, даже в антропоморфном Бегемоте оно есть, а Савелий выражается, как человек, у него человеческие эмоции, склад ума и речи, воспоминания и культурные аллюзии. Автор даже не постарался замаскировать маргинального интеллигента из вымирающей прослойки под городского кота с его жестокостью, грацией, цинизмом и кошачьим ритмом фразы. Савелий слишком человек, но вот в чем штука: я люблю этого человека, я хотел бы дружить с этим человеком, обогреть и утешить его и вообще как-то ему внушить, что он не обречен. Но он настолько уже поверил в свою маргинальность и ненужность, настолько привык, что его не должно быть, – теперь ему приходится изображать себя в виде бездомного кота, потому что иначе в его реальность никто не поверит. Скажут, скучно и нетипично. И за демонстрацию этого симптома Служителю (а равно и открывшему его Евгению Водолазкину) безусловно надо сказать спасибо. Просто таких людей я люблю, а котов – никаких – нет. * * * Материал вышел в издании «Собеседник» №29-2018.