Как «Лолита» продолжает нас соблазнять

Давайте перечтем старые книжки непредвзятым глазом, чтобы познакомиться поближе с сексуальными скандалами литературного прошлого. Ведь банальнейшее варварство при желании можно обнаружить даже в популярнейших кинокартинах. Когда Молли Рингуолд (Molly Ringwald) пересматривала ленту «Клуб «Завтрак»» со своим участием в компании дочери, она вдруг осознала, что в одной из сцен есть намеки на сексуальное домогательства. И тут же эта излюбленная в народе лента — своего рода «Гражданин Кейн» подросткового кинематографа 1980-х — со свистом понеслась в черную дыру памяти, словно жалкое эхо шлягера Don't You (Forget About Me) из заключительной сцены. Что же это получается, ничто не вечно? Новую культурную революцию переживет разве что «Лолита» — да и то не факт. Никто не возьмется за этот роман с тем, чтобы потом разродиться гневной отповедью о его подлинном содержании. Ни одна ученая феминистка не сколотит себе репутации, рассуждая об угнетении женщин на страницах романа. Откровенный сюжет «Лолиты» в наши дни столь же аморален, как и на момент ее публикации, случившейся более шестидесяти лет тому назад. Как-то раз тихим вечером, недавно закончив колледж и мучаясь скукой, я перекладывала книги, которые давно хранила в ящике из-под молока, и натолкнулась на одну, которую никогда раньше не читала — ею оказалась «Лолита». Предшествующее лето я провела в Италии, где из каждого музыкального автомата и из каждой автомагнитолы грохотал либо танцевальный хит Vamos a la Playa, либо гипнотичные шлягеры из альбома Police "Zenyatta Mondatta", среди которых был и Don't Stand So Close to Me. Благодаря ему я и познала непреходящий шарм «той самой книжки Набокова». Заняться мне было особенно нечем, и, вооружившись столь солидной рекомендацией — в конце концов, разве Джин Моррисон (Jim Morrison, вокалист группы The Doors, — прим. перев.) не ссылался на Уильяма Блейка (William Blake, английский поэт, художник и философ — прим. перев.)?— я приступила к чтению. Вскоре комната и все предметы вокруг меня растворились, а чуть позже растворилась и я сама, оставив после себя лишь облако пара в форме девичьего тела. Первые же страницы оказались сплошным наслаждением: О, Набоков! О, Стинг! Мы ведь говорим на одном языке. Мы ведь существа тонкой душевной организации. Вот милое детство Гумберта Гумберта в старушке Европе, «яркий мир книжек с картинками, чистого песка, апельсиновых деревьев, дружелюбных собак и морских далей». Вот он комически несентиментально расправляется со своей милой матушкой («пикник, молния»). А вот чувство, которое роднило его с девочкой по имени Аннабелла, в которую он был влюблен в детстве: «Нежность и уязвимость молодых зверьков возбуждали в обоих нас то же острое страдание». Но потом, спустя всего несколько страниц, он предстает уже взрослым человеком, который — это еще что за чертовщина?— обречен жить «в лоне цивилизации, которая позволяет мужчине двадцати пяти лет увлекаться девушкой 16-летней, но не девочкой 12-летней». Кое-что о «Лолите» я, разумеется, уже слыхала, но 12 — это уже перебор. Дальше Гумберт воздает хвалу «некоторым областям Индии», где «восьмидесятилетние старики сочетаются с восьмилетними девочками — и кому какое дело». И вот он уже берет в привычку выслеживать маленьких девочек — предпочитая для охоты сиротские приюты, исправительные заведения и общественные места: «Ах, оставьте меня в моем зацветающем парке, в моем мшистом саду. Пусть играют они вокруг меня вечно, никогда не взрослея». На этом самом месте любой здравомыслящий читатель — читатель, наделенный чувством нравственности, читатель, который не обращается в пар и никогда не покидает мира телесного — предпочтет расстаться с Гумбертом Гумбертом навсегда. Что ж, здравое решение. «Лолита» — это роман о человеке, который похищает и насилует 12-летнюю девочку, удерживая ее в плену. Сбежать ей удается лишь когда ей исполняется 14. Людей, которые откажутся это читать, понять несложно. Но читатели бывают разные. Эта книга об одержимости, и сила ее кроется в поистине сверхъестественной способности будоражить это самое чувство в поколениях читателей, которые за нее заступаются. Более того, самые ярые ее поклонники — как раз молодые женщины, хотя заглазно от них ждешь скорее неистовой критики. Лина Данэм (Lena Dunham, американская актриса, режиссер, сценарист и комик, — прим. перев.) назвала «Лолиту» своим любимым романом. Певицы Лана Дель Рей (Lana Del Rey) и Кэти Перри (Katy Perry) расписывались в симпатиях к самой Лолите, которую обе считают сексуально искушенной, но при этом глубоко невинной. В «Тамблере» и «Инстаграме» бесчисленные девочки-подростки и молодые женщины, проникнувшись этим причудливым сочетанием, изображают из себя предметы безумной страсти взрослых мужчин гораздо старше их самих. О том, что для Гумберта Гумберта они уже староваты, им невдомек — тот терял всякий интерес к девочкам, когда им исполнялось 15, а отправляясь в университет, они и вовсе превращались из нифметок в «гробницы из огрубевшей женской плоти». Как же поступить с нами со всеми, девочками и женщинами, которые любят «Лолиту»? Неужто нет способа нас образумить и развеять ее чары? Вылечить нас берется новая книга — «Настоящая Лолита: похищение Салли Хорнер и роман, возмутивший весь мир». Ее автор Сара Вейнман (Sarah Weinman) вспоминает случай школьницы Салли Хорнер из Кэмдена, штат Нью Джерси. В 1948 ее похитил серийный растлитель малолетних. Почти два года он колесил с ней по стране, выдавая ее за свою дочь. Какое-то время она даже ходила в школу. В свое время новость о ней произвела фурор, и, по мнению Вейнман, сюжетную канву «Лолиты» Набоков позаимствовал как раз из истории этого бегства. Вейнман не первая, кто подчеркивает эту взаимосвязь: Владимир и Вера Набоковы от прямого вопроса на эту тему некогда пришли в ярость. Однако Вейнман по существу поставила в этом вопросе точку. Мало того что истории очевиднейшим образом похожи вдруг на друга, так еще и Набоков оставляет в романе прямые отсылки на дело Сары Хорнер. Тем не менее, утверждение Вейнман, что печальная слава этого дела якобы «умножает ужас, запечатленный в романе», не соответствует действительности. То, что случилось с Салли Хорнер, вне всяких сомнений, ужасно. Но еще ужаснее фреска, которую Гумберт Гумберт мечтает нарисовать на стене столовой мотеля «Зачарованные охотники», где произошло его первое соитие с Лолитой: «Был бы огненный самоцвет, растворяющийся в кольцеобразной зыби, одно последнее содрогание, один последний мазок краски, язвящая краснота, зудящая розовость, вздох, отворачивающееся дитя». Как раз наоборот, это «Лолита» умножает ужас от произошедшего с Салли Хорнер. Я всякий раз забываю, насколько прямолинейно роман описывает злодеяние, лежащее в его основе. Об этой мерзости никто не узнает, уверяем мы сами себя, перелистывая страницы, испещренные цветистым набоковским языком. Но затем, спустя годы, мы возвращаемся к этой книге и выясняем, какими притворщиками мы были. Вот Гумберт Гумберт сам рассказывает о содеянном: «Одинокое, брошенное на произвол судьбы дитя, с которым крепко-сложенный, дурно-пахнущий мужчина энергично совершил половой акт три раза за одно это утро». А вот она, сидя в пассажирском кресле его авто, жалуется, что у нее «там внутри все болит» и что она «не может сидеть», потому что тот «разворотил в ней что-то». Ругать «Лолиту» можно бесконечно. Можно утверждать, как это делает Вейнман, что «унижения, которым подверглась Салли Хорнер и другие девочки, невозможно обелить откровенностью прозы, сколь бы блистательной она не была». Этими рациональными импульсами вы ничего не добьетесь. «Лолиту» не интересует, кто вы — феминист, крестоносец, поборник морали или защитник девочек. «Лолита» задает лишь один вопрос: настоящий ли вы читатель? Ее первые страницы — там, где чистый песок и нежная Аннабелла — это сущее волшебство, магические чары. Эти образы засасывают нас глубоко в фабулу романа. При этом книга, как бы комичны ни были многие из ее пассажей, никогда не прощает нам греха соучастия. Напротив, она мощнейшим образом вписывает нас в авторский замысел. «Вообрази меня! — говорит Гумберт — Меня не будет, если ты меня не вообразишь». И все мы, словно маленькие Гумберты, предаемся этому безнравственному удовольствию. Не вправе мы и утверждать, что это лишь художественный вымысел, никак не связанный с жизнью и поступками доподлинных людей. Вне всяких сомнений, определенная часть 60-миллионной армии читателей берется за книгу не вопреки описаниям постельных сцен с 12-летней девочкой — а благодаря им. Поэтому, самый пугающий фрагмент «Настоящей Лолиты» — пожалуй, заметка европейского агента Набокова об отзыве издателя на рукопись романа. «Он счел книгу восхитительной отнюдь не только с литературной точки зрения, полагая, что она может повлечь за собой смену общественного отношения к любви, описанной в «Лолите» — разумеется, при условии, что она столь же искренна, пламенна, страстна и пылка». Пока что эта перемена возымела свое действие лишь в редких случаях: например, Голливуд долго упорствовал во мнении, что насильник детей Роман Полански (Roman Polanski) — лишь жертва обстоятельств. Но даже в этом рассаднике порока, похоже, пробудился здравый смысл. Это хорошо для девочек по всему миру — равно как и для романа. «Лолита» достигает эффекта благодаря сочетанию омерзения и упоения, которые эта книга будоражит в читателях. Благодаря этому чувству омерзения она сильно пережила «Историю О» (эротический роман французской писательницы Доминик Ори на садомазохистскую тематику, — прим. перев.), «Тропик Рака» (скандальный роман американского писателя Генри Миллера), и другие запретные тексты прошлого — книга по-прежнему шокирует читателя, каким бы современным он ни был. «Лолита» навсегда останется упоительной и возмутительной — огненным самоцветом, растворяющимся в кольцеобразной зыби. Кэйтлин Флэнаган — автор книг «Девчачья страна» и «К черту это всё».