Как немецкий врач оплатил собственное убийство
Когда я смотрю на общую медийную картину центра Европы, меня не оставляет ощущение настойчиво внедряемой шизофрении. Своего рода тотальный gaslighting. Западные, а особенно немецкие и британские коллеги сейчас делают всё, чтобы читатель не мог увязать события между собой. И чтобы у него создавалось впечатление, что у него, читателя, реально с головой что-то не так. То есть отдельно – новостная лента, которая приносит все новые и новые факты о преступлениях несчастных беженцев в приютивших их странах, а с другой стороны, тоже отдельно – мнения, колонки, интервью с политиками, которые говорят, что все это просто досадные несчастные случаи и надо еще немного поднажать, поработать над своей ксенофобией, засунуть свое христианство в угол, отказаться от свиных рулек и удлинить юбки. Опционально, чтобы беженцы чувствовали себя как дома, намотать жене платок на лицо и сжечь десяток израильских флагов у Бранденбургских ворот. И тогда скоро, совсем скоро, приехавшие интегрируются, слезут с пособия и пойдут со всеми тремя женами собирать электро-мерседесы на конвейер и изучать влияние гамма-лучей на лунные маргаритки в Гейдельбергском университете. Вообще-то, мы даже за это должны сказать спасибо. Потому что первые два года иммиграционного кризиса газеты вежливо опускали из криминальных сводок все, что было связано с беженцами. И отчетливо про происхождение преступников сквозь зубы стали упоминать после сотен ограбленных, униженных и обспусканных спермой женщин веселой новогодней ночью в Кельне. Потому что масштаб был такой, что замолчать не удалось. Теперь лицемеры Шпрингера делают по-другому: если в первые часы после информации о преступлении написано «преступник – немецкий гражданин», то это в соотношении 30/70 реальный немец с дедушкой в Сталинграде или мигрант, уже получивший немецкий паспорт. Если про национальность не написано ничего, то это 100 процентов беженец. Есть еще один маркер – слово Messerangriffe (атака с ножом). Поножовщина ранее была настолько редким времяпрепровождением в Германии, что для нее до сих пор нет места в статистике. И наименования тоже. А нет слова нет и преступления. Немцы обычно били друг другу морды рукой и ногой или подручными предметами, особенно по пьяни. Для старого доброго преступления у них был огнестрел. Так что публика научилась читать газеты боковым зрением как в СССР – если написано, что произошла Messerangriffe, то тут даже не обязательно рассказывать о национальности нападавшего. Потому что это целиком импортированный массовый вид развлечений. Но правило номер один в СМИ – никак не увязывать преступления, совершенными соискателями политического убежища (по закону никакого другого не может быть) с процессом прибытия все новых и новых беженцев, а также членов их семей. В аналитических материалах невозможно увидеть подборку больше, чем из одного-двух резонансных убийств, чтобы у публики не создалось впечатления, что это система. То есть, об убийстве Сюзанны Ф. пишем, об убийстве девушки, совершенном на следующий день – ни в коем случае. О Сюзанне сожалеет Меркель в Америке, о следующей жертве – все забыли. Ее как не было. Была инфа в ленте и уплыла. Ведь надо же еще рассказать читателю об истории любви 17-летнего беженца и 16-летней немки. Правда после умильного репортажа выясняется, что беженцу вовсе не 17, а под тридцатник, но кого волнует? Не портьте влюбленным праздник любви и хиджаба. Но время сжимается. События происходят все быстрее, потому что если собирать по всему миру «несопровождаемых несовершеннолетних», которых ищут в Италии или Греции за попытку убийства, то скоро вы получите неконтролируемый поток насилия. Стоп. Какое насилие? Открываем Spiegel – три заметки про мост в Италии, пять заметок про смерть Ареты Франклин, ватиканские педофилы, нет расизма в немецком футболе, судно Аквариус спасло еще 200 беженцев, слава богу. И прочие увлекательные заметки. Но. Мы читали новостную ленту в идании Focus – она идет самым мелким шрифотм и что там? В 12-30 четверга в г. Оффенберг к врачу в приемную пришел мужчина с ножом Messerangriffe и зарезал его насмерть на глазах 10 летней дочери (сейчас в Германии каникулы) и порезал медсестру. Три часа понадобилось полиции, чтобы доложить общественности, что национальность 24 летнего убийцы – сомалиец и он соискатель политического убежища. Ну, вы понимаете, чтобы отличить сомалийца от внука Кальтенбруннера нужно очень много времени. Пока выясняли, кто убил немецкого врача, времени как раз хватило чтобы пришла еще новость: в Дрездене в четверг днем в языковой школе (она же «курсы интеграции») афганец крикнул Аллах Акбар и начал размахивать 25 см ножом – Messerangriffe – а потом переместился на улицы гостеприимного города. С вами были новости интеграционного процесса. Спасибо, что приехали. А я сижу и думаю. Вот для того, чтобы стать врачом в Германии при всей бесплатности образования, нужно родиться в зажиточной семье. Потому чтобы учиться надо потратить 13-15 лет (какие подработки, бог с вами) – Сначала Abitur (2-3 года), потом собственно медицина (не менее 6 лет), потом подготовка специалиста на практике – в основном, в больнице (5-6 лет). Только после этого ты можешь работать в Praxis (в офисе врача). Врач начинает хорошо зарабатывать лет в 40. Хорошо ровно настолько, чтобы государство у него забирало денег налогами до 47 процентов – почти половину. Забрав эти деньги, государство тратит их на прием сомалийского беженца, оплачивая ему пребывание в стране. Потом сын степей – сомалиец приходит к врачу и перерезает ему горло обычным кухонным ножом. Мне одному кажется, что врач оплатил собственное убийство из своего кармана? И его крови совершенно нет на руках доброй Mutti Меркель? И нет ни капли крови на страницах газет, которые расписывают прелести прекрасного нового мира – где одни работают, а другие просто проходили мимо. С ножом.
