В издательстве «Лимбус Пресс» выходят мемуары Олега Басилашвили «Палата №26». Мы публикуем отрывок из книги, в котором рассказывается, как актер пытался защитить девушек и нарвался на «мгбшников». Покурить, что ли?!
Что же это я? Я ведь бросил! Нельзя мне, у меня ХОБЛ (хроническая обструктивная болезнь легких – Прим.ред.). Курение усугубляет.
Да... Девчонки... Были у нас с Юркой девчонки. Что значит – были? Один раз в остолбенении погуляли по Арбату и один раз были в гостях у них дома. Девочки были активны в нашем самодеятельном театре, так вот мы обсуждали . Обсуждение это в основном служило поводом сгоряча, вроде случайно коснуться девичьей руки, блеснуть оригинальностью...
Потом, где-то в одиннадцать вечера, пошли домой. Вышли на Гоголевский бульвар и направились к метро Дворец Советов (так называлась тогда нынешняя Кропоткинская ). Какой это был год? Где-то сорок восьмой, сорок седьмой, сорок девятый... Вестибюль станции находился напротив гигантской ямы, заготовленной для возведения фундамента Дворца Советов.Дворец должен был вознестись на месте взорванного храма Христа Спасителя. Дворец гигантской высоты, увенчанный фигурой Ленина, а в голове Ленина, как говорили, должен был располагаться кабинет Сталина...
Вот такие намерения.
Пока, правда, кроме намерений, была лишь эта яма гигантская да высоченные стальные быки в заклепках. Они должны были держать всю гигантскую конструкцию, но где-то году в сорок втором – сорок третьем быки исчезли –были, говорят, отправлены на переплавку: не хватало металла для войны.
Мужики чуть не матом кроют, а девчонки, лет им по семнадцать-восемнадцать, грудью встали, беретики горят! Вот такие были комсомолки принципиальные
Итак, арка станции метро Дворец Советов . Напротив огромная, кривым бесконечным забором огороженная яма и покосившийся пивной ларек. Да-да, тот самый, где Александр Александрович Реформатский напоил вусмерть делегацию американских филологов во главе с Романом Якобсоном, показывая им Москву социалистическую.
Ладно. Идем с Юркой, входим в вестибюль метро, покупаем в кассе билетики. Станция неглубокая, без эскалатора, длинный извилистый коридор весь в кафеле, в конце его контроль билетов и впуск на перрон. Народу – никого, поздно. Тогда, в сороковых годах, вообще народу в Москве было мало, я уж не говорю о метро.
На контроле – грубые мужские голоса, женские возгласы. Видим, две девчонки в красных беретиках, контролерши, пытаются не пропустить двоих здоровенных мужиков безбилетников. Мужики чуть не матом кроют, а девчонки, лет им по семнадцать-восемнадцать, грудью встали, беретики горят! Вот такие были комсомолки принципиальные.
Мы наблюдаем эту картину, и на весь этот кафельный кривой туннель эхом: бу-бу-бу, а-а-а. Собираются редкие пассажиры. И тут я, гордо и независимо:
– Прекратите немедленно! Отстаньте от девочек!
Купите билеты.
Что ни говори, я мужчина, встал на защиту слабых!
А они мне:
– А ты кто такой? Чего лезешь?!
Водкой от них несет прилично. И вот я, признаюсь – дурак, ляпнул недозволительное, покусился на святая святых, идиот, ну, чтобы напугать их. Отвечаю:
– Почему? Кто я такой? Я из МГБ!
И вот тут картина изменилась.
Лица этих двоих бдительно окаменели. Один из них лезет в карман и вытягивает длинную цепь с какой-то металлической блямбой. А там, на блямбе, нечто вроде эмблемы, или мне показалось, – меч и щит.
– Пройдемте, гражданин!
– Куда? Зачем? Это вы пройдемте! – говорю я.
Второй лезет в свой карман. И достает... револьвер. Чик! – на боевой взвод. Чирик!
– Вы арестованы! Три шага вперед! Па-а-ашел! Пошел, пошел, гад! Там разберу-у-утся!
– Паспорта! Паспорта у них отбери. – Это тому, кто с блямбой.
У Юрки не было с собой паспорта, у меня был.
Я смело:
– Идемте! Я все расскажу вашему начальству! Вот вам мой паспорт, я ни в чем не виноват.
Взял мордатый мой паспорт.
Свернул аккуратно в трубочку. И аптечной резинкой его – щелк! – окольцевал. И в наружный карман
Вот тут что-то замутило меня. Что-то жуткое, непроходимое нависло.
– Шпионов поймали!.. – Это в собравшейся толпе пассажиров восторженно, но шепотком, шепотком прошелестело, чтобы самих, не дай бог... – Шпионов повели!..
Я – якобы смело, впереди шагая, – что-то бормочу про справедливость... Вышли наверх. Улица пустая.
А Юрка мне тихо-тихо:
– Я когти буду рвать.
По блатному это значит: убегать буду. Я ему:
– Ты что? Пристрелят на месте.
Ведут нас вверх по Кропоткинской, и чувствую я – хана. Может кончиться моя жизнь.
Ведут нас вверх по Кропоткинской, и чувствую я – хана. Может кончиться моя жизнь.
И вот – навстречу нам спускается по Кропоткинской невысокий человек, чуть прихрамывает на левую ногу, в сереньком таком костюме. Галстучек.
Лица вот не могу никак вспомнить, ну никак. Почему-то как у Вадима Синявского, любимца всего СССР, футбольного комментатора... Может быть, потому, что голоса похожи?.. Не знаю...
Видит нас, останавливается:
– В чем дело, товарищи?
Тот, у кого паспорт мой:
– Да вот взяли, выдавали себя за работников Министерства госбезопасности... а на деле...
Да, что-то бормочет. Я уже ничего не соображаю.
– У дома Василия Сталина пытались...
Вот тут меня и ошпарило: теракт! Десять лет без права переписки! У дома сына Сталина! Я что-то страстно начинаю лепетать, что да, сказал глупость: Я из МГБ , потому что велик авторитет, а эти двое ваших сотрудников пьяные приставали к девчонкам.
– Они не пьяные. Они выпимши.
– Ну, выпимши приставали. Хотел помочь. И какой такой дом Василия Сталина?
А там, рядом с метро, действительно стоит особняк, где жил Сталин Василий.
– Какой такой дом?.. В метро! В метро на контроле!!! Девчонок этих, контролерш, спросите. Мы и вмешались! Они пьяные...
– Выпимши!..
– ...выпимши, конечно, извините, выпимши. Мы… а как с ними?.. Ваш авторитет только и мог помочь...
Вот я и сказал, думал, испугались! А они пья... то есть, извините, выпимши, говорят: Сталин . Какой дом?
Мы из метро!
– Паспорт!
Мордатый отдает ему мой окольцованный резинкой паспорт.
Тот снимает резинку.
А паспорт уже закрутился в тугую трубочку. Пытается выпрямить паспорт, раскрутить. Не поддается.Плюнул, грубо листает, внимательно вчитываясь, почему-то внимательно очень просматривая нитки, которыми сшиты странички.
– Ваш паспорт? – Это уже Юрке.
– А у меня нету, – с хрипотцой, будто сожалея, что вот, дескать, не может помочь, отвечает Юрка.
Что дальше было – не помню как следует. Помню только, что вот сейчас решается наша жизнь. Лепечу что-то невразумительное. Мокрый от пота. Юрка тоже что-то говорит... Маленький – видимо, он старший по званию – нам:
– Ну что ж, товарищи... Благодарю за службу. Свободны. – Это он этим, которые выпимши .
Они неохотно, оглядываясь, пятятся, начинают уходить... У поворота за угол останавливаются... Один даже что-то хочет сказать и даже шаг делает к нам.
–Свободны, товарищи!
Уходят за угол, еще раз оглянувшись. Маленький молчит. Долго молчит. Медленно идет к углу, за которым скрылись эти двое. Заглядывает, долго смотрит.
Ушли. Быстро подходит ко мне, протягивает мой свернутый в трубочку паспорт. Тихо, еле слышно, свистящим шепотом:
– Ну, вот что. Бегите отсюда ***! Да побыстрее, пока... Бегите! И чтоб вашего духу никогда здесь больше не было!!! Поняли, мать вашу???
Почему мы не спустились в метро и не поехали до Кировской – понятно. Помню только, как мчались мы по Гоголевскому бульвару, со свистом взметая желтые кленовые листья, домчались до Гоголя, до трагически грустного Гоголя... Перевели дыхание и помчались бульварами на Покровку, ко мне.
Юрка эту ночь ночевал у нас, на Покровке. Больше в районе Дворца Советов мы не появлялись.
Вот так с девчонками дело обстояло...