Иосиф Кобзон: «Я не верю в реинкарнацию»

Журналистка «Московского комсомольца» Татьяна Федоткина — о невероятной жизни и мужественной смерть артиста Иосиф Кобзон скончался в Москве, не дожив несколько дней до дня рождения — в прошлом сентябре певец отметил 80-летний юбилей. Иосиф Давыдович был давним другом редакции «МК» и дал нам немало откровенных интервью: о своем здоровье и операциях, о семье, о переговорах с террористами «Норд-Оста» и поездках в «горячие точки» — от Донбасса до Чернобыля. Артист после аварии на АЭС выступил там одним из первых. После онкологического диагноза врачи говорили ему — возможно, это «чернобыльский автограф». Он был скала, глыба. Вокруг него все время возникало поле защищенности. И вот теперь его нет. И поверить в это просто невозможно, как невозможно поверить в то, что внезапно может прекратится земное тяготение. Лично у меня всегда было такое чувство, что если ты стоишь рядом с Иосифом Кобзоном — у тебя просто нет никак проблем: они уже решены или будут решены в самое ближайшее время. Иосиф Давыдович был уже сильно немолод, но от него по-прежнему наотмашь веяло огромной мужской харизмой, в которой, кроме непосредственно внешней красоты мужчины, всегда присутствует его сила и естественная властность. Последняя, построенная не на желании подавлять, а на возможности защитить. Он был безукоризнен: ни складочки на костюме, ни малейшей небрежности в отношениях: вежлив, внимателен, заботлив. Я только однажды видела его в брюках и простой рубашке — когда он давал мне интервью к своему восьмидесятилетию. Я тогда выпросила себе «ещё хотя бы полчасика» — не наговорилась в первый визит. И, несмотря на то, что его время тогда было расписано буквально по секундам, он нашёл для меня ещё один час. В другой, неофициальный для визитов журналистов день. И вот тогда-то я увидела Иосифа Кобзона «без пиджака», как в высокой политике, когда президенты и министры встречаются запросто. Он был тогда очень откровенен, а я — счастлива: я всегда обожала с ним говорить. С ним, в плане беседы, было невероятно легко: он всегда был честен, откровенен, не боялся никаких вопросов и ничего не считал нужным утаивать или скрывать. Народный артист СССР и депутат Госдумы, герой «Норд-Оста» и защитник ДНР, серьёзный политик, истинный и бесстрашный патриот своей страны, настоящий любимец публики никогда не подчеркивал дистанции между собой и «каким-то там журналистом», как зачастую случается у медийных лиц мелкого пошиба. И никогда не заставлял себя ждать — максимум пять минут с извинениями, и всегда угощал: чай, кофе, фрукты, аккуратные бутербродики, шоколадные конфеты, и любил, чтобы обязательно ели — не отказывались. Принимал без внутреннего сопротивления любой вопрос и был чрезвычайно любезен: держался естественно, но с абсолютным, непередаваемым достоинством. Кобзон был самой настоящей Звездой. Я любила его, искренне им интересовалась и восхищалась. Не знаю, задумывался ли он о том, как в действительности относится к нему журналист: как к объекту работы или как к близкому человеку, но не было случая, чтобы Иосиф Давыдович за все время нашего многолетнего общения не взял телефонную трубку в ответ на мой звонок. Я глубоко переживала за его здоровье. «Здесь такие медсестрички!» Он болел долгие годы, но относился к этому настолько мужественно, что про его болезнь вспомнилось только, когда речь шла о госпитализации или, что было ещё страшнее, операции.Тогда интернет-пространство заполнялось домыслами и слухами, и приходилось звонить напрямую, спрашивать, какая ситуация в действительности. Мне всегда было чрезвычайно неловко, я боялась, что Иосиф Давыдович может усмотреть в этом не искреннюю заботу, а погоню за «жареным». Но он не вспылил ни разу: всегда чётко отвечал, что с ним: операция, значит, операция, госпитализация, значит, госпитализация. Честно рассказывал о самочувствии, говорил, когда планирует вернуться к работе, шутил. Я помню, как однажды звонила ему в клинику, замирая от страха — все-таки только-только закончилась операция! — а он на вопрос о самочувствии вдруг произнёс веселым, бодрым голосом: «Здесь такие сестрички, что сразу все встало… на своё место!» Я ахнула и расхохоталось: какой молодец! О том, что у Кобзона страшное, смертельное заболевание — онкология — знали все. Жить, и не просто жить, а жить и активно работать с этим диагнозом — по 18 часов в сутки, не пропускать заседаний в Госдуме, вести депутатские приёмы, а кроме этого выступать, гастролировать, в последние годы постоянно посещать воюющий Донбасс, давать там концерты — он заставлял себя без малейшей поблажки. «Кровать манит, — признавался он мне, — но я не разрешаю себе полежать ни одной лишней секунды, восемь часов на отдых и все, остальное время у меня расписано по минутам». И это было правдой: сколько успевал сделать за день Кобзон, не успевал, наверное, никто. У него была железная закалка человека, пережившего ребёнком войну, прошедшего все тягости и невзгоды, самого добившегося всего в жизни. «Я не верю в реинкарнацию» У него были очень хорошие гены, он говорил, что вся его сила — от матери, наградившей его невероятным упорством и несгибаемыми принципами, мать он буквально боготворил. Иосиф Давыдович признался в наших откровенных беседах, что до последнего дня ходил на могилу матери и мысленно советовался с ней по всем важным жизненным вопросам. - Я уже 20 лет представляю в Госдуме бурят, — рассказывал Кобзон. — а у них развито буддийское направление в религии. Вот они верят в реинкарнацию и не ходят на кладбища. Похоронили и забыли. Я говорю: «Как же так?». А они мне объясняют: «У нас нет понятия „умер“, у нас есть понятия „потерялся“ и „до встречи“. А я не верю в реинкарнацию. Не было в мире ни одного подтверждения, что в иной жизни кто-то с кем-то встретился. И когда происходят обидные вещи, а они происходят, и меня переполняет либо негодование, либо грусть, либо появляется депрессивное состояние, я иду на кладбище к маме. Стою возле ее могилки и мысленно говорю: „Мама! Ну что мне делать с этими людьми?“ И вспоминаю, как она мне говорила: „Никогда не мсти! Не пытайся сделать зло даже взаимное. Никогда! Бог покарает, жизнь накажет, оставайся в доброте, и тебе будет намного легче“. Самые важные решения в жизни я не могу принять без мамы. Скажем, когда покойный ныне Патриарх всея Руси Алексий сказал мне: „Вы так много мирских дел сделали (а мы с Лужковым храм Свято-Никольский в моем депутатском округе построили, я участвовал в возрождении храма Христа Спасителя), как вы думаете, не пора ли вам принять крещение?“ Я ответил: „Ваше святейшество, я, может, и подумал бы об этом, но без совета с мамой я такого решения принять не могу. Только мама могла бы мне сказать, правильно или неправильно я поступаю“. Иосиф Кобзон в разговоре со мной не счёл нужным скрыть, что купил себе место на кладбище рядом с матерью (Востряковском) и, вопреки слухам о том, что якобы хотел быть погребённым в Иерусалиме, он желает быть похороненным в России: - У меня и с тещей были прекрасные отношения, — рассказывал Иосиф Давыдович мне в своём интервью к 75-летнему юбилею, — у Нелли потрясающая мама была, чУдная. Она умерла два года назад. Я их с моей мамой упокоил рядышком. И нам заказал места, чтобы это были семейные захоронения. Вот приходим теперь в семейный ряд… „Дайте мне поехать на операцию“ Рак предстательной железы был диагностирован у Иосифа Кобзона порядка пятнадцати лет назад. Он лечился и в России, и за границей. После первой операции в 2002 году у артиста начался сепсис. Певец впал в кому, в которой находился на протяжении 15 дней. В 2005 году певец перенёс сложную операцию по удалению опухоли в клинике в Германии. Результатом хирургического вмешательства стало резкое ослабление иммунитета, образование тромба в лёгочных сосудах, восполнение лёгких и воспаление ткани в почках. В 2009 году Кобзон был прооперирован вторично в немецкой клинике. После чего у артиста воспалились швы и в июле 2009 года артисту делали операцию уже врачи российского онкологического научного Центра им. Блохина на Каширском шоссе, где он достаточно долго наблюдался до этого, приезжая в онкоцентр каждую неделю. После оперативного вмешательства, который провёл руководитель центра Михаил Давыдов, самый близкий артисту человек, его супруга Нелли Михайловна заверила „МК“, что он „чувствует себя хорошо и волноваться не стоит“. И действительно, через пять дней после операции Кобзон уже выступал в Юрмале на „Новой волне“ и притом пел в живую. В октябре 2010 году во время своего выступления на Всемирном форуме духовной культуры в Астане артист снова почувствовал себя плохо и потерял сознание прямо на сцене. После того, как врачи привели его в чувство, он вернулся к микрофону, но вскоре вновь потерял сознание. Здесь врачам уже пришлось делать легендарному исполнителю искусственное дыхание. После чего Кобзона госпитализировали. Но уже через несколько дней он принял участие в концерте „Астана принимает друзей“, где спел десять песен вместо пяти, так как по его словам „остался должен“ за то выступление, с которого его увезли в карете скорой помощи. В 2015 году появилась информация о его планах оперироваться в итальянской клинике. Тогда Кобзон уже был под санкциями ЕС, однако, Италия дала ему визу для того, чтобы пройти лечение в своей стране. Ходили слухи, что этому обстоятельству помог Владимир Путин. Однако, в министерстве иностранных дел Италии сообщили, что „запрос исходил от самого артиста и они не владеют информацией, чтобы кто-то способствовал получению визы“. При этом итальянские чиновники отметили, что виза выдана для нахождения только на территории их страны и предназначена для лечения. Решение это было согласовано со всеми странами — членами ЕС. Сам Кобзон в разговоре с корреспондентом „МК“ так обозначил цель своего визита в Италию: „Дайте мне спокойно поехать на операцию“. И через короткое время отчитался перед читателями „МК“ о состоянии своего здоровья: „Все хорошо!“ Информация об очередной операции, которую перенёс Кобзон, появилась и в прошлом году. „Я здоров как бык, чего и вам желаю!“, — прокомментировал тогда состояние своего здоровья артист. Кобзон не скрывал, что в ходе лечения ему удалили мочевой пузырь и врачи давали ему тогда всего полторы-две недели жизни. Что он приглашал двух хирургов и вместе с ними летал в частную немецкую клинику к Альтхаусу, где ему сформировали новый мочевой пузырь из тонкой кишки кишечника. В России тогда не делали операций по созданию искусственных мочевых пузырей с выходом наружу дренажной трубки. Также рассказывал артист, что в Италию испытал на себе так называемый „кибернож“ — новейшую высокотехнологичных процедуру, которая позволяет удалять опухоль и метастазы неоперабельным путем. Особый летающий аппарат точечным попаданием в опухоль разрушает ее, и она выходит естественным путем. Он был открыт и честен даже в такой тонкой личной сфере, как состояние здоровья. „В горле запершило — это уже радиация полезла“ Мы говорили с Иосифом Давыдовичем о причинах его болезни и я спросила тогда, не выступления ли в Чернобыле могли стать причиной? - В Чернобыле я был первым. — ответил мне Кобзон, — Это потом стали приезжать другие артисты, уже в Зеленый Мыс, что в 30 км от Чернобыля. А я выступал в эпицентре. Помню, там было такое расположение: клуб, потом исполком районный, а между ними огромная клумба, вся в цветах. И краски такие яркие-яркие! Люди мне, когда подходили, благодарили, говорили: „Извините, что цветы нельзя ни рвать, ни дарить, ну вот эта клумба — ваша!“. Ходили все там в масках. А когда я начал концерт, они из солидарности начали их снимать. Я говорю: „Немедленно наденьте! Я не могу петь в маске, это понятно, но я приехал и уехал, а вам здесь работать!“. Отпел концерт, выхожу, а тут приходит вторая смена: „А как же мы?“ Люди там работали бригадным способом, по 4 часа, а затем отдых. И пили каберне, просто литрами его поедали. Я отвечаю: „Да пожалуйста!“. Для них спел. Вторая смена ушла, меня уже генералы ждут на банкет в модуль, а тут третья смена… Я говорю: „Конечно!“. Потом я почувствовал в горле такое резкое першение, как будто бы стружка попала, это уже радиация полезла. Ну, тогда закончил. Хорошие ребята были, очень много их потом ушло из жизни. У меня замечательный знак отличия есть „Герой Чернобыля“. Я не ношу. Прекрасная Звезда. Когда у меня обнаружили онкологию, я спросил врачей: „Что это, результат Чернобыля?“ Мне отвечают: „Трудно сказать, это может быть и у ребенка, и у взрослого, у кого и как угодно. Но не исключено, что это — чернобыльский автограф“. Так что Чернобыль я отпахал. „На 'Норд-Осте“ мне не было страшно» Выступление в Чернобыле. Девять командировок в Афганистан, где тогда стоял ограниченный контингент советских войск. В его жизни всегда было место мужеству. Но самым настоящим, выдающимся героем в глазах россиян он стал после «Норд-Оста», когда четыре раза отправлялся на переговоры с террористами и вывел из числа заложников Любовь Корнилову, ее двух дочерей, еще одну девочку и гражданина Великобритании. Я не могла поверить, что ему не было страшно. И открыто призналась в этом в разговоре с ним. - Не было страшно. — спокойно ответил Кобзон. — Я могу вам объяснить, чтобы вы меня поняли правильно: надо хорошо знать психологию и воспитание вайнахов, чеченцев. А я знаю хорошо. Я туда приезжал, начиная с 1962 года, в 1964 году мне присвоили первое артистическое звание — «Заслуженный артист Чечено-Ингушской АССР». Бывая в домах и общаясь со многими чеченцами и ингушами, а это один народ — вайнахи, я познал много таких традиций, которые зауважал. И у них гость — самый уважаемый человек, если его пригласили. Ты можешь не любить гостя, но если ты его пригласил, то не можешь нарушить обычаев. То же самое произошло и в «Норд-Осте». Когда им стали перечислять, кто в Центр пришел, они заявили: «Мы ни с кем общаться не будем, только с президентом», но когда услышали Кобзон, ответили: «Кобзон может прийти». Они меня знали, я пел у них что-то вроде гимна. «Песня, лети, песня, лети, обойди все горы». Это песня о Грозном. Их родители меня знали. «Норд-Ост» ведь захватили совсем юные люди: 18 лет, 20, 21, старшему было 23 года. Когда они меня пригласили, Лужков и Проничев категорически были против, говорили: «Мы тебя не пустим!». Я возразил: «Да вас никого не примут, кроме меня!». «Нет, мы тебя не пустим!». Я убеждаю: «Ничего они мне не сделают, они меня пригласили, я их гость, я для них святой». Говорят: «Ну иди». Вот я пошел. Поэтому мне не было страшно. И второй раз, когда я приходил с Хакамадой, страшно не было. По одной простой причине, потому что они знают, что меня уважают их родители, и потому что я старше. Поэтому, когда вошел, сказал: «Я думал, здесь чеченцы». Он: «Чеченцы!». А сам сидит в кресле развалившись. Я говорю: «Чеченцы, когда вошел известный всей вашей стране человек, старше вас в два раза, а вы сидите, — это не чеченцы!». Он вскочил: «А вы что, воспитывать нас пришли?» Я говорю: «Ну, пока родителей нет, я, как старший, имею право. Вот я пришел к вам в пальто, а вы на меня автоматы наставили». Он: «Опустите автоматы». Потом говорю: «Хочу видеть твои глаза». А они же в камуфляже ходили, в масках. Он так смотрит на меня, снимает маску. Я говорю: «Ну! Ты красавец! Зачем тебе маска? Кто тебя собирается фотографировать?» Так дальше шел у нас разговор. Я был уверен в ситуации. Так же, как и с Шамилем Басаевым. Дважды мы с ним беседовали, и дважды он нервно вскакивал. Я говорил: «Что? Что ты вскочил?» А у них не принято говорить «вы». Он: «Прекрати!». Я говорю: «Что прекратить? Расстрелял бы?» «Если бы не гость — расстрелял бы!». Я говорю: «А если бы не люди, я к тебе не пришел бы, ты для меня слишком сошка мелкая!». Мы с ним тоже жестко выясняли отношения. Так что непростые это были свидания. «Донбасс — моя родина многострадальная» Он был железный, несгибаемый. И это чувствовали и знали все. Буквально за несколько месяцев до своего последнего дня народный артист СССР, первый заместитель председателя комитета Госдумы по культуре Иосиф Кобзон объявил об уходе из экспертного совета и коллегии Министерства культуры. Он объяснил свое решение тем, что ему стыдно перед избирателями за деятельность этих структур. «Я считаю, что мне быть пассажиром в этой телеге было бы стыдно в свои 80 лет», — сказал тогда Кобзон. Он заявил, что Минкульт часто игнорирует его запросы по поводу реставрации памятников и поддержки артистов. Также Кобзона не устраивал тот факт, что экспертный совет министерства решает вопрос о присуждении наград и званий региональным деятелям культуры. «Как можно оскорблять регионы России, не доверяя им? Я считаю эту функцию нужно отнять у Минкультуры и отдать либо комитету по культуре, либо совету министров, потому что представления получаются от руководителей регионов, которые лучше нас, членов совета, знают своих творцов», — обозначил он тогда свою позицию. В него самого было много наград. Одной из последних стало высокое звание Герой Труда России за «особые трудовые заслуги перед государством и народом"и золотая медаль „Героя Труда“. - Я буду надевать её только в День Победы и на приём к президенту, — поделился артист после вручения награды. - Законом предусмотрена установка бронзового бюста по родине награждённого. То есть. в вашем случае получается, что на Донбассе,- заметила я. - А там уже установлен, — не бюст, правда, а монумент. Скульптором Александром Рукавишниковым. Поэтому не стоит, сейчас не время, — ответил он. Донбасс был его болью и его гордостью. - Донбасс — моя родина многострадальная, я от нее никогда не откажусь, — говорил мне Иосиф Давыдович, — И плевать на любые санкции, родина для меня всегда открыта. На Донбассе небо другое, природа, земля, все другое. У человека одна мама и одна родина. Где пупок у человека зарыт, там и родина. Я навсегда запомнил свое детство. Потрясающей красоты Днепр, набережная, парк Шевченко, парк Чкалова. Этот сиреневый период, когда наступали майские дни и все дышало сиренью. Красота невероятная! Мы настолько любили город, что никогда не трогали клумбы, насаждения, наоборот, оберегали. Все было в розах на Донбассе. Люди так любили свой город, что все места свободные земельные были засажены цветами. Не только розы росли, хотя в основном они. Такой был розовый край! Уже закончив выступать, Кобзон делал исключения для Донбасса, он ездил туда с концертами. В мае этого года Украина лишила Иосифа Кобзона всех государственных наград. Ранее на него были распространены все возможные санкции, он был в списке „Миротворца“. Такова оказалась цена политической позиции артиста по Крыму и Донбассу. Кобзон в ответ открыто высказывал свою позицию по Украине. Когда артиста лишили звания почётного гражданина городов Краматорска и Славянска, он заявил:„Пускай лишают. Для меня не существует Украины, в которой существует фашистский режим. Поэтому я не хочу быть почётным гражданином“. „Я не напелся — это наркотик!“ Но каким бы не был Кобзон непреклонным общественным деятелен, он в первую очередь оставался Артистом. Именно Артистом с большой буквы. На своём юбилейном концерте в Кремле в честь 75-летия, который длился пять часов, Иосиф Давыдович подначивал публику: „Что, устали? Это мне зал не разрешает! Вы бы тут у меня до утра сидели!“ Он рассказывал мне: „Про меня говорят: 'Ты посмотри, отпел концерт и продолжает в машине петь!“. Да потому что я не напелся! Я это люблю! Это мое, это мой наркотик! Я ощущаю усталость, когда нахожусь в горизонтальном положении. Когда ложусь отдыхать, тогда я устал. Я устаю, когда у меня нет какого-то конкретного дела. Тогда я смотрю и думаю: „Надо же! Все люди работают! Поют, танцуют, а ты как дурак сидишь, ничего не делаешь!“ Так мама нас научила, моя любимая мама. Она учила нас работать постоянно». Но в то же время и чувство юмора ему в этом плане не изменяло, и Кобзон сам рассказал, что Владимир Путин, поздравляя его с 80-летием, сделал оригинальный подарок. «Во время нашей встречи Путин процитировал эпиграмму поэта Александра Иванова: „Как не остановить бегущего бизона, так не остановить поющего Кобзона“. После чего вынесли бронзового бизона», — с улыбкой признался певец. Но в действительности Кобзона можно было слушать до бесконечности: он всегда пел вживую, сердцем, пел самые замечательные в истории советской и российской эстрады песни. Он был самым титулованным артистом отечественной сцены и вполне заслуживал свои регалии. На его последнем юбилейном концерте в Кремле в честь 75-летия публика в финале долго аплодировала стоя. Встали и все звездные гости: Пахмутова, Добронравов, Дементьев композиторы Минин и Морозов, Башмет, Боровик, Бородин, Матвиенко, Тарасова, Рошаль, космонавт Леонов, Церетели, Табаков, Табачник, Виктюк, Моисеев, и многие, многие другие. Кого-то из них сегодня уже, увы, нет в живых… Цветы весь концерт охапками уносили за сцену крепкие молодые ребята. "Чтобы не смущать никого из коллег!«, — подмигнул публике Кобзон. „Спокойно могу уходить в мир иной“ Мало кто обратил внимание на тот факт, что Иосиф Кобзон мог погибнуть в декабре 2016 года при крушении самолета Ту-154 в Сочи. Артист рассказывал, что он тоже должен был быть в этом лайнере, руководитель ансамблем им. Александрова Валерий Халилов приглашал исполнителя полететь в Сирию. Кобзон признался, что отказался, так как „должен был проходить лечение по медицинской визе, и вместе они уже были в Латакии“. Тогда судьба его сберегла… Впрочем, Иосиф Кобзон не боялся смерти. И об этом мы тоже говорили с ним в канун его 80-летнего юбилея: - Я спокойно могу уходить в мир иной, — признался он мне, — Все у моей семьи есть. И у детей, и у внуков: все обеспеченные, все образованные. Дочь закончила МГИМО, сын — юридический университет. Две внучки в этом году стали студентками: одна, Полина, теперь учится в МГУ, вторая, Эдель — в университете в Лондоне. Остальные растут. Они любят мою страну, песни, которые поет их дед. Я не культивирую пение среди внуков, но одна у меня очень талантливая девочка — Мишелька. Ей нравятся серьезные песни, она поет Булата Окуджаву, „Журавли“, серьезные произведения. И очень хорошо поет. У меня есть семья, дети, внуки, друзья, работа. Есть летняя резиденция, зимняя, квартира есть. Дети ездят по всему миру, дочка с мужем живут в Англии. Я ни от чего не страдаю, считаю себя счастливым человеком. Я все увидел, все познал. Все у меня есть. Ничего больше не нужно». Полную версию материала читайте здесь.