«Я не вижу, против чего сейчас можно протестовать»

«Нет никакого смысла просто так реанимировать свердловский рок-клуб» Александр Александрович, вы предложили основать рок-академию… Что вы хотите привнести в музыкальное образование? – Мы обсуждали это на встрече с губернатором Свердловской области. Я стал членом Общественной палаты Свердловской области: председателем комиссии по культуре и образованию. Я пошел туда, потому что у меня созрели абсолютно конкретные и внятные предложения, как можно улучшить культурную атмосферу в городе Екатеринбурге. Есть ряд моментов, которые уже сформировались, и их можно сделать. Что касается рок-академии, ясно, что город Екатеринбург, Свердловск, по исторической традиции является одной из рок-столиц. Ясно, что в этом городе бренд – свердловский рок-клуб, и благодаря ему появилась масса команд, которые на сегодняшний день являются классическими. Но нет никакого смысла просто так реанимировать свердловский рок-клуб, хотя об этом все время говорили. Есть смысл говорить о том, что принесет реальную пользу молодым людям, которые хотели бы заниматься рок-н-роллом. Мое глубокое убеждение, что сегодня могут победить только люди профессионально подготовленные, которые учатся. Изначально рок – это музыка протеста. Не боитесь ли вы, что если начать преподавать рок, как русскую народную или классическую музыку, то он потеряет свой дух бесшабашности, свободы? – Нет, никакого протеста уже нет. И тогда-то его было немного, а сейчас и в помине нет. Я не вижу, против чего сейчас можно протестовать. Смысл заключается в чем: чтобы получить хорошее классическое образование. Есть музыкальные школы, колледжи и консерватории; там в основном изучается музыка XVII, XVIII, XIX и половины XX века. Если мы говорим о джазе, то у нас есть эстрадное отделение колледжа, есть музыкальные школы, которые специализируются на джазе, есть EverJazz (джаз-клуб в Екатеринбурге – прим. ред). Если мы говорим о рок-н-ролле, то ему нигде не учат. Люди кустарным способом учатся: кто-то у гитаристов, кто-то у барабанщиков, кто-то у бас-гитаристов, кто-то учится звукорежиссуре, а вот единого заведения, в котором целенаправленно готовили бы по основным специальностям поп- и рок-музыки, у нас нет. Я очень часто слышу от родителей и знакомых: «Мой сын играет на гитаре, но мы не знаем, куда его отдать. В музыкальной школе его учат классике, в училище – джазу, а мне бы хотелось, чтоб он учился рок-н-роллу». Эта, скажем так, статья обучения отсутствует. У меня возникла идея создания настоящей рок- и поп-академии, тем более прообраз этой академии я видел в городе Мангейме в Германии. Я там был, и даже знаком с директором. Это учебное заведение типа интерната, где люди учатся 3–4 года в зависимости от направления. Опыт немецких коллег хотелось бы перенести сюда, только обязательно добавить общеобразовательные предметы: сольфеджио, общее фортепиано, музыкальную литературу, причем она должна быть как классическая и джазовая, так и рок-н-ролльная, чтобы дети получали всестороннее музыкальное образование. Будут обязательно отделения гитары, бас-гитары, барабанов, клавишных инструментов, вокала, звукорежиссуры, менеджмента. Потому что у нас, к сожалению, до сих пор нет продюсерского цеха. Это очень важно. На каждом отделении будут свои занятия, свои учебные планы и своя система обучения. Превращение из «музыки свободы» в обязаловку не оттолкнет детей? – Почему-то обучение в УПИ и в университете никого не отталкивает. Мне кажется, что свобода – это личное мироощущение человека, отношение к свободе у каждого человека свое. Я бы не стал навязывать понятие свободы кому-либо. У кого-то это быть замужем, водиться с детьми, ходить каждое воскресенье в парк культуры и при этом быть счастливым. Для другого это – не иметь никакой семьи, быть одиноким, ходить в тот же парк и развлекаться, пить пиво и приставать к девушкам. Человеку, который будет поступать в поп-, рок-академию, важно дать основу, а на ней он уже построит собственное творческое здание, в котором будет жить он и его группа, потому что рок- и поп-академия – это помощь человеку, чтобы он не терял время. Сегодня музыканты очень много времени тратят на то, что уже давно всем понятно. Они же начинают заново изобретать велосипед. Точно так же, как в консерватории мы постигаем классическую музыку, но сегодня ее уже никто не пишет, если говорить о композиторах. Сегодня пишут уже современную музыку, но на базе классической. Здесь то же самое. Мне кажется, что свобода всегда с нами и рядом, главное – в ней не захлебнуться. Это не выглядит, как попытка реанимировать рок? – Все, что касается реанимирования, – это неправильный подход к делу. Надо двигаться вперед, а историю надо знать, надо ее любить и понимать, правильно ее анализировать. Это, опять же, база для движения вперед. Если мы не будем двигаться вперед, мы все умрем, и никакое увеличение пенсионного возраста нам не поможет. Сейчас все говорят о пенсионерах, а, между прочим, они сегодня, как показывает статистика, являются самой активной прослойкой общества. В этом возрасте они освобождаются от детей, от работы, становятся по-настоящему свободными, им уже ничего не мешает, и они могут позволить себе, например, заниматься в театральном кружке. Я знаю огромное количество таких групп, состоящих из пенсионеров. Некоторые вдруг начинают писать тексты, музыку, пьесы. Моя мама в 80 лет ставила спектакли в ДКЖ: у нее вдруг проснулся дар режиссера, чем она удивила всех. Я уже не говорю о том, что пенсионеры оказывают колоссальное влияние на воспитание молодого поколения. Потому что дети больше слушаются бабушку и дедушку, чем своих родителей. Мне кажется, что пенсионеры – это наша сила, мы должны использовать этот ресурс. А на работу в академию планируете привлекать пенсионеров? – Мне неважно, кто будет преподавать. Для меня понятие возраста относительное: есть люди, кто уже в 30 лет выглядят стариками и не верят ни во что, разочарованы в жизни до такой степени, что с ними рядом иногда сложно находиться. И наоборот, есть люди в возрасте, которые пышут здоровьем и полны энергии. Возраст человека не имеет никакого значения, имеет значение то, чем человек занимается и как он это делает. Вы бы хотели сами преподавать? – Это ответственная работа, которой надо посвящать много времени. Если у меня такое время появится, то я, конечно, буду преподавать. Пока такого времени я не вижу, я занят своим «Живым театром», творчеством, союзом композиторов… у меня и так много обязанностей, поэтому я не знаю, смогу ли я найти время, чтобы еще преподавать. «Если наши группы хотят жить в этом дерьме, то, конечно, – Москва» У рока есть будущее? – В истории музыки возникало очень много направлений: классицизм, барокко, романтизм, неоромантизм, современные направления. Все эти стили не исчезали: они вставали на полку рядом друг с другом, и то же самое ждет рок-н-ролл. Эта «книжечка» встанет следующим томиком за джазом, эта музыка всегда будет с нами, потому что она привнесла в музыкальное искусство что-то новое. Она выполнила свою революционную функцию и теперь стала такой же книгой на полке, как джаз, классика, романтизм и так далее. Поэтому она начнет развиваться у композиторов уже в новом качестве, как некое основание: влиять на следующие музыкальные стили, которые будут возникать. Сам по себе рок-н-ролл уже неинтересен. Сам себя он уже исчерпал. В 1984 году я понял, что рок-н-ролл рано или поздно зайдет в тупик. Я уже тогда это почувствовал, потому что «Урфин Джюс» записал четыре очень разных альбома, и тема, с моей точки зрения, была раскрыта полностью. Мы видим, что я оказался прав, потому что все группы, которые сегодня гастролируют, они «едут» на багаже 80-х: пишут в том же стиле, что БГ [Борис Гребенщиков], что «Чайф». Появляются новые песни, но стилистика остается та же. В этой же стилистике пишет Слава Бутусов. Это красивое и талантливое ретро, но это уже не новость. Можете назвать самые достойные, на ваш взгляд, уральские рок-группы? – Мне в Екатеринбурге очень нравится группа «М.А.Р.К». Андрей Марковский со своей командой выпускают замечательные совершенно альбомы. В последнем очень хорошие, добротные тексты и очень интересная, красивая музыка, я даже приглашал их как-то участвовать в сериале на «Первом канале». И мы вместе с ними делали песню «Девять минут». Мне очень нравится группа SARA, которая появилась сейчас. Это наша молодая екатеринбургская группа. Мне очень нравится группа Вовы Демьянова Blues doctors, они играют потрясающую американского типа блюзовую музыку. Мне очень нравится группа «ГештальТ» из города Режа, которая напоминает «Агату Кристи», и, мне кажется, это очень интересно. У нас есть инструментальная потрясающая команда, которая играет джаз-рок. У нас вообще немало новых интересных групп; мне кажется, надо просто внимательно присмотреться к афише «Старого нового рока», там постоянно проскакивают какие-то интересные элементы. С моей точки зрения, они есть, они появляются, и они работают. Почему они тогда не выходят на федеральный уровень? – Они, наверное, не ставят перед собой таких задач. В Москве нет, например, уральской «Ночи музыки», нет Театра музыкальной комедии, как у нас, ТЮЗа, как у нас. Екатеринбург – это столица Contemporary dance. Лучшие коллективы, которые больше всего получили «Золотых масок», из Екатеринбурга. Балет Смирнова, «Провинциальные танцы» Тани Вагановой и так далее. У нас же есть столица, поэтому в чем-то Москва нас опережает, вопросов нет. В чем-то нет. Я, например, прожил в Москве 10 лет и уехал, потому что понял, что это не мое, мне это не надо. Да, возможно, там больше денег, возможностей, открываются какие-то перспективы, но жить в этом дерьме лично я бы не стал. Если уж жить, то в Питере или Екатеринбурге, это точно интереснее. А Москва во что превратилась? На 60–70 % она состоит из приезжих гастарбайтеров. Поэтому о какой Москве мы сейчас говорим? Там каждый день приезжает миллион людей. Это практически вокзал, перекладной. Почему тогда талантливые парни и девушки поголовно стремятся в Москву? – Потому что они неправильно ставят задачи для себя. Если наши группы хотят жить в этом дерьме, если они хотят в этом дерьме быть первыми, то, конечно, – Москва. Тогда этот федеральный уровень открывается: жить по уши в дерьме и быть известными на всю страну. Это вопрос выбора человека, что для него важнее. Я от популярности, наоборот, уходил в 1984 году, потому что понял, это не мое, это очень сложно и трудно, когда каждый день тебе невозможно просто выйти на улицу, нужно постоянно фотографироваться, отвечать на одни и те же вопросы, петь со сцены одни и те же песни, давать интервью. Это дано не всем, и не все могут выдержать эту популярность, которая имеет как положительные стороны, так и нет. Сколько среди звезд суицидов! Пусть лучше молодая команда живет и работает здесь, пусть их будет знать меньше людей, но это будет качественная музыка, качественные тексты. В ней будет какой-то росток смысла, росток идей. Ведь если сегодня послушать, о чем поется нашими ведущими поп-звездами, – у меня нет волос на голове, но они встают дыбом, ведь это же чудовищно, это отсутствие культуры как таковой, это пошлость, умноженная на пошлость, и она тиражируется, навязывается. Что касается позиционирования себя на музыкальном рынке, то для этого существуют такие вещи, как маркетинг. «Чайф» до сих пор здесь, никуда не уехали. Я уверяю, если будет написано и сделано что-то экстра-, супероригинальное и интересное, это зазвучит и в Москве, и в Питере. Именно для этого нужна рок-, поп-академия. Чтобы мозги у людей вставали правильно с детства. Не надо бежать за популярностью, надо углубленно работать над собой, над своей личностью, над своим культурным уровнем, и все придет. Это банальные вещи, но это правда. «Сейчас время, когда возможно все» Какие-то масштабные мероприятия типа чемпионата мира по футболу могут повлиять на развитие музыки в Екатеринбурге? – На развитие музыки это никак не влияет. Потому что на развитие музыки должно влиять что-то музыкальное. Скорее всего, это отражается на атмосфере, на внутреннем мире жителей большого города: наши люди впервые дружно почувствовали, что они могут. Все организаторы этого чемпионата (волонтеры, структуры) – это же наши люди, только они работали по схемам ФИФА и под патронажем ФИФА. Все стадионы строились жестко по правилам ФИФА, обслуживание на стадионах было организовано жестко по правилам ФИФА. Стадионы были полны, у нас 35 тысяч сидело. Сейчас проходит премьер-лига России, максимальная посещаемость – 16–18 тысяч, но это все равно больше по сравнению со стадионом на Уралмаше, в который даже десятка не входила. Люди попробовали это ощущение праздника, потому что футбол – это прежде всего праздник, шоу, эмоции. Мы все это увидели, понюхали, попробовали и поняли, что мы так можем жить, это реальность. Я был на десяти матчах ЧМ по футболу: смотрел четыре матча здесь, два в Самаре, один в Казани, два в Москве и один в Питере. Отметил, что стадионы изменились, это другой уровень. После того, как мы этот уровень почувствовали, нам очень тяжело спускаться в нашу деревеньку, в наше село Кукуево. Село Кукуево уже не будет жить по законам села Кукуево. Оно все равно уже будет психологически тянуться к другому уровню. И это и есть главное достижение ЧМ по футболу. Мы все равно будем стремиться заполнить наш стадион на 35 тысяч, играть на том уровне, который увидели. Даже наша сборная сделала невероятное, окунувшись в эту атмосферу. Кто мог подумать, что сборная, занимающая 78-е место в рейтинге ФИФА, дойдет до четвертьфинала. Более того, она могла и дальше пойти, если бы не некоторые личности из села Кукуево, которые не успели перестроиться. Когда тебя переключают на другой уровень, возникает вопрос, готов ли ты к этому. Многие кричат: дайте нам денег, мы такого наворотим. Не наворотишь, потому что сознание должно быть другое, а деньги сознание не меняют. Екатеринбург готов к новым масштабным мероприятиям? – Сознание все равно изменилось. Люди уже поняли, что можно жить по-другому и дело не в богатстве, а в организации, в придумке, в креативе. Придумывайте, ребята. Сейчас время, когда возможно все. Почему многие проекты финансируются, а многие нет? Потому что хорошие проекты, как правило, находят деньги, а плохие нет. Ко мне часто приходят, говорят: вот, нам бы денег, мы бы наворотили. Хорошо, сколько вам надо? Чем больше, тем лучше. Простите, сколько вам надо конкретно? Как у Ильфа и Петрова: «Сколько вам нужно для полного счастья? 4783 рубля». Он хотя бы ответил, а эти даже ответить не могут. Я говорю: «Ребята, сколько вам нужно? 10, 20, 100 миллионов?» – «Ну, надо же считать…» Я говорю: «Принесите бизнес-план!» И все, людей нет. А тем, кто составляет бизнес-план, я говорю: как вы будете выполнять его, если у вас нет вот этого, вот того и другого?» – «Ой, мы забыли!» Это касается каждого из нас, в семейной жизни то же самое. Ой, у меня нет денег. Моя мама жила на пенсию в 24 тысячи, умудрялась платить за квартиру, ходить на концерты Николая Луганского в филармонию, в оперный театр – и еще нам деньги давала. Я ей говорю: «Мама, зачем?» Это просто умение работать с деньгами. Она была воспитана в другую эпоху, в эпоху социализма, когда экономили на всем и были счастливы. У нас была счастливейшая семья, хотя денег никогда не было. Не деньгами делается все, революция в сознании должна произойти. Здесь разворачивается основной фронт, ведь сегодня идет страшная война на невидимом уровне между Москвой и деньгами – и сознанием. Тянет Москва, где у каждого человека в глазах по доллару, а все остальное работает на это. То есть царь и бог – деньги, ну еще престиж. А это – путь в ад. Как сделать, чтобы было престижно работать в Екатеринбурге? – Мне нравится, что наше руководство над этим работает. У нас есть проблемы, но они решаемы. Все проблемы решаются планово. Мы находимся в точке А, которая требует анализа. Ее нужно проанализировать и понять, что у нас здесь хорошо, что плохо. Надо нарисовать перспективу, точку Б, и как ее добиться. Но ее тоже проанализировать надо. Я часто задаю вопрос человеку: чего ты хочешь добиться? Он не может описать точку Б, он не знает, чего он хочет. А если ты не знаешь, чего хочешь, к чему ты будешь стремиться? Но точка Б должна казаться недостижимой, она должна быть самой одиозной, самой претенциозной. Вот такую надо ставить цель. Точка Б для Екатеринбурга – грандиозное празднование 300-летия и ЭКСПО-2025. Фото: ФедералПресс / Евгений Поторочин.