Длинный день Бородина. На поле под Москвой русские отстояли свое право быть нацией
«Великий день Бородина / Мы братской тризной поминая, / Твердили: «Шли же племена, / Бедой России угрожая…» — эти строки из пушкинской «Бородинской годовщины» как нельзя часто приходят на ум сегодня, когда читаешь новости типа «Франция, Германия, США и Канада согласились с выводами Великобритании о причастности сотрудников российского ГРУ к отравлению экс-полковника этой структуры Сергея Скрипаля и его дочери в Солсбери». Очевидно, что России снова сулят поход «двунадесяти языков» и ничего необычного тут нет. «Иль нам с Европой спорить ново?» — вопрошал тот же Пушкин. Для русских 1812 год был не просто испытанием на прочность. Мы получили наглядное доказательство того, что одна Россия равна целому континенту, соединившему ручьи больших и малых своих военных контингентов в одну «Великую Армию», возглавляемую величайшим военным гением всех времен и народов. «Не вся ль Европа тут была? / А чья звезда ее вела! / Но стали ж мы пятою твердой / И грудью приняли напор / Племен, послушных воле гордой, / И равен был неравный спор». Бородинское сражение, не менее, чем последующая Битва под Лейпцигом, могло быть названо «Битвой Народов», только народы эти были под Москвой на стороне наполеоновской универсальной империи и сражались за то, чтобы навсегда исчезнуть. В то же время русские солдаты проливали свою кровь и за свою Родину и за право сражавшихся с ними народов быть и оставаться народами. Именно благодаря русской победе над Наполеоном Европа имеет тот облик, который представляется нам естественным — народы, нации, национальные государства, суверенитет, уникальность культур. «Французы явились как представители космополитической идеи способной, во имя общих начал, прибегать к насилию, к убийству народов; русские явились представителями идеи народной — с любовью охраняющей дух и строй самобытной, органически сложившейся жизни. Вопрос о национальностях был поставлен на Бородинском поле, и русские решили его здесь в первый раз в пользу национальностей», — писал русский литературный критик славянофил Николай Страхов. Реванш за крах рационалистически-просвещенческой универсальной империи пытается двести лет спустя взять Евросоюз. И вновь видит, что наталкивается на Россию. Не случайно Эммануэль Макрон заявляет, что «мечта Путина — развал Евросоюза». Это, конечно, клевета. Правильней было бы сказать, что развал Евросоюза — мечта всех европейцев, ценящих уникальное лицо своих стран, народов и культур. И именно в Москве эти европейцы видят источник надежды, именно на Россию уповают как на силу, которая сохранит «Европу наций». Россия, исходя из своих геополитических интересов, могла бы и не сталкиваться с Наполеоном, напротив — разделить с ним Европу и весь мир. Однако это значило бы содействовать созданию удушливого и тоскливого безнационального мира в котором не хотелось жить нам самим. И не случайно, что «отцы основатели» русского национализма и консерватизма — Карамзин, Шишков, Ростопчин, были самыми яростными «подстрекателями» к конфликту с Бонапартом, защищая не только геополитическое, но и духовное, идейное будущее России. Да и само сражение было для русских прежде всего грандиозного значения нравственным и культурным событием. Частью национального эпоса. Стратегическая необходимость в бое для Кутузова очевидно отсутствовала — старый фельдмаршал уже выработал определенный план кампании, основанный на маневрах и изматывании противника, и точно не надеялся разбить Наполеона в решающей баталии. Однако армия и, прежде всего, молодое русское офицерство, нуждались в битве, героями которой они станут и в которой можно будет пасть с честью или покрыть себя славой. Это сражение должно было стать и стало сюжетом новой «Илиады». Однако форменная глупость представлять Бородино как неудачной для русских битвой, тем более, — «победой Наполеона», как это делают некоторые современные борзописцы. Кутузов поставил Бонапарту своего рода ловушку. Прежде всего, он построил войска так, что в любой момент русская армия могла отступить. Наполеон набегался за Кутузовым еще в компанию 1812 года и больше всего боялся, что это соревнование продолжится, поэтому поняв, что сражение состоится, он воскликнул: «Вот оно, солнце Аустерлица». Под Аустерлицем закончилась его предыдущая погоня за Кутузовым, которого императоры заставили дать несчастливое сражение… Однако на этот раз Кутузов решал все сам. Русская армия была построена так, что могла в любой момент отойти — это лишало французов возможности провести любимый Бонапартом охватывающий маневр. Пришлось атаковать русских в лоб. Правый фланг и центр Кутузова стояли прикрытые Колочей и возвышенностями и был практически неуязвимы. Левый фланг, составляла позиция под командой Багратиона, включавшая в себя флеши и Батарею Раевского. И именно этот центр, находившийся под командой талантливого генерала, мечтавшего сражаться, и начали атаковать в лоб французы. Фактически все бородинское сражение состояло в лобовых атаках французов на русский левый фланг, в которых Наполеон потерял большую часть своей лучшей французской пехоты. Сперва в лесу под Утицей были разбиты дивизии Дессе и Компана, затем при штурме флешей был ранен самый компетентный из наполеоновских маршалов — Даву, что серьезно повлияло на ход сражения. Маршал Ней, узнав о трудностях у соседей, тоже перенес удар своего корпуса на флеши, тем самым упустив единственную возможность разбить русских, ударив в пустоту между флешами и курганной батареей. На флешах начинается лобовая стычка двух сильнейших армий мира. Не будь Багратион смертельно ранен, день, не исключено, стал бы днем поражения если не лично Наполеона, то его маршалов. Но и без того за ничего не значащие тактические продвижения на поле — скорее даже «сдвигание», чем взятие русских позиций, французы расплатились практически полным выбиванием своей пехоты (Батарею Раевского к концу дня пришлось штурмовать с помощью кавалерии), чудовищными потерями в офицерском и генеральском составе (соотношение убитых 480 к 211 по офицерам и 48 к 23 по генералам), которые в ту эпоху были практически невозобновимыми. Иными словами, на Бородинском поле русские выполнили свою нравственную задачу, совершили подвиг за Отечество, который будет жить в веках, и причинили наполеоновской армии непоправимый ущерб, задели ее так, что та стала подобна раненому зверю, который еще рычит, еще опасен, но уже обречен. Наполеон при Бородине упустил свой последний и без того призрачный шанс разбить русскую армию, вместо этого, по сути, разгромив свою. Панорама Бородинской битвы Источник фото: РИА «Новости» Так что нам, право же, есть что праздновать. Тем более, что героическая «Илиада» русского офицерства превратилась под пером гениального Лермонтова в народный эпос, персонажами которого стали уже не отдельные герои, а русский народ в целом. Роль лермонтовского «Бородина» в формировании национального сознания нашего школьника невозможно преувеличить. «Чужие изорвать мундиры о русские штыки», «Что значит русский бой удалый, наш рукопашный бой», «Ребята! не Москва ль за нами? Умремте ж под Москвой!». От этих строк веяло столь нужной молодости простотой: вот мы, а вот враги, Россия — наше Отечество, сражайся за него, победи или умри. Там же лепился и образ истинной русской власти — не казнокрад и держиморда, а «слуга царю, отец солдатам». Гениальность Лермонтова была в том, что он превратил книжный эпос про возвышающихся над толпой героев в народный эпос. Битва абсолютно анонимна, в ней не упоминается даже Кутузов. Только собирательные образы — солдата-артиллериста и офицера-отца солдатам. Русский народ, приобрел здесь в лице дяди-солдата анонимную субъектность. Лермонтов создал прием с помощью которого русский мог отождествить себя с нацией в ее высшем на тот момент свершении. Мы выросли единой нацией потому, что в детстве наверное каждый воображал себя на Бородинском поле и думал «Угощу я друга. Постой-ка, брат мусью… Уж мы пойдем ломить стеною за Родину свою». Я не случайно неоднократно упомянул «Илиаду». Так же как некогда столетиями и тысячелетиями древняя Эллада проживала раз за разом один и тот же длинный день, когда Ахилл скрестил копья с Гектором, так и русская цивилизация теперь навсегда призвана переживать этот день Бородина. Без этого переживания мы были бы не мы.
