Как Саша Фролова бросила карьеру медика и стала делать арт-объекты из надувных шаров, известные по всему миру?

Художница и альтернативная мисс мира Саша Фролова выступает на кутюрном показе Dolce & Gabbana и привозит в Петербург паблик-арт-объекты. Как о принцессе кибер-барокко из России узнали дизайнеры из Италии? Из «инстаграма», разумеется. Где тебя запеленговали Dolce & Gabbana? В «инстаграме»! Этой весной я выступала на открытии сезона в потрясающе красивых садах — Les Jardins D’Etretat в Нормандии — с перформансом. Это был некий променад оживших парковых скульптур во главе с Марией-Антуанеттой под звуки клавесина и пение птиц, для него я создала серию новых костюмов из латекса в стиле XVIII века. Буквально на следующее утро произошел настоящий интернет-взрыв: видео с моим перформансом за несколько дней набрало четыреста тысяч просмотров, его перепостили все крупные инстаграм-каналы, а число подписчиков в моем аккаунте выросло в семь раз. Все в концепции пятнадцати минут славы по Энди Уорхолу! Когда на меня подписался Стефано Габбана, не скрою, было очень приятно нажать «подписаться в ответ». После этого со мной связался менеджмент марки, они были в восторге от костюмов из Этрета и пригласили меня выступить на торжественном ужине после кутюрного показа Dolce & Gabbana Alta Sartoria на вилле у озера Комо. Посмотреть эту публикацию в Instagram Sasha Frolova performing at the Dolce&Gabbana Alta Sartoria dinner at Villa Olmo in Como. #DGLovesComo Публикация от Dolce & Gabbana (@dolcegabbana) 7 Июл 2018 в 4:12 PDT Шоу в Этрета — белоснежные латексные фигуры, исполняющие менуэт среди топиариев, — действительно впечатляло. Единственное, ты обычно делаешь из своих выступлений поп-арт-перформанс всех цветов радуги, а тут такой пуризм — настоящая вечеринка в белом. Я не впервые обращаюсь к белому цвету и даже делала проект «Альбинизм» для галереи Айдан Салаховой в 2011 году. А белоснежные скульптуры исключительно подошли садам в Этрета. Кстати, этот фантастический сад на побережье Ла-Манша создал с двумя своими партнерами по русской ландшафтной компании Il Nature Александр Гривко. И теперь сады Этрета — местная туристическая достопримечательность, а в будущем — и арт-резиденция. Раньше на этом побережье была первая устричная ферма Марии-Антуанетты — а сейчас в саду даже кусты подстрижены в форме устричных раковин. Когда я впервые там побывала, у меня мурашки по коже побежали — сад будто создан специально для меня: пластика, формы, оттенки — все изгибается, переливается. Идеально! Тогда я придумала скульптуру, которая осталась в Этрета навсегда, — пятиметровый батут-будуар Марии-Антуанетты, что-то среднее между устрицей, троном и цветком, на котором можно сидеть, валяться, прыгать, — кстати, сады публичные, приезжайте попрыгать на батуте и вы. А цвета для него я выбрала из эпохи рококо: молочно-белый, светло-голубой, пыльный розовый — очень нежные. Судя по «инстаграму», как бал Марии-Антуанетты выглядел и показ Dolce & Gabbana? Фэшн-публика на этом показе — вот отдельный перформанс, вот где настоящий карнавал. Столько разряженных, нарядных гостей я не видела никогда! Необъятный человек-пайетка, рядом с ним худой бородач в тотальном леопарде, блондинка в пышном платье как у Золушки, брюнетка в сияющих ботфортах, шортах и перьях. Пришлось не отставать, и после своего перформанса я танцевала на дискотеке до трех ночи в золотом платье. А еще тебя пригласили на Версальский бал-маскарад? Да, и мы выступали в оранжерее Версальского дворца с проектом Aquaaerobika! Совершенно безумное мероприятие: две с половиной тысячи гостей, все в барочных костюмах, до утра танцуют в парке под электронную музыку. Очень бы хотела поехать туда и на следующий год! Петь оперу в латексе — настоящее испытание! Как произошло, что из кавайной поп-принцессы, какой мы тебя знали еще в конце нулевых, ты превратилась в королеву электро-кибер-барокко? Я бы сказала, все сошлось. (Смеется.) Я обожаю оперу, Венецию, искусство XVI, XVII и XVIII веков, а последние пять лет занимаюсь издательскими проектами моего друга — историка искусств, писателя и магистра философии Глеба Смирнова, живущего в Венеции, абсолютно барочного персонажа. И я этой барочной темой насквозь пропиталась. Поэтому, когда меня пригласили художником по костюмам на четвертый и пятый сезоны программы «Большая опера» на телеканале «Культура», я начала делать для конкурсантов латексные театральные костюмы и отрываться по полной. Первый год мы работали вместе с художником Венерой Казаровой, автором роскошных платьев и париков из бумаги, а на второй год я вошла во вкус и взялась за проект одна — чего у нас только не было за эти два сезона! И роботы пели, и Дива Плавалагуна! Мы поставили оммаж авангардисту Роберту Уилсону! Мы даже устроили на сцене похороны: шел дождик, а девушка в лакированном плаще рассыпала цветы на могилу Цезаря и пела Генделя. В некоторых номерах появлялись мои надувные скульптуры — вместе с режиссером Кириллом Сбитневым мы фантазировали как могли. И я безумно благодарна руководству телеканала за полную творческую свободу, а конкурсантам — за отзывчивость на любое наше безумие. Некоторые даже возмущались: «А почему вы для меня оригинальный костюм ни разу не придумали?!» От себя добавлю, что петь оперу в латексе — это, конечно, испытание. Какое место в твоей работе занимает мода? По касательной я все время рядом. С дизайнером Гошей Рубчинским мы дружим с седьмого класса: вместе учились в школе при московской Строгановской художественно-промышленной академии и все первые перформансы делали вместе. Помимо общеобразовательных занятий нам преподавали рисунок, живопись и композицию. Нас готовили к поступлению в Строгановку, но так получилось, что мы единственные из класса, кто в итоге в нее не пошел. Гоша выбрал парикмахерский колледж, а я — медицинское училище при Управлении делами президента, которое окончила с красным дипломом. Из абсолютно богемной компании, где мы с Гошей расписывали себе руки гелевой ручкой как в клипе Мадонны, я попала в жесткие условия: все время в шапочке, никакой косметики, никаких украшений. К последнему курсу я поняла, что больше не могу. Именно тогда я побывала на лекции Андрея Бартенева, у меня снесло крышу, и мне стало очевидно, что ни в какой Второй медицинский я не хочу. Сейчас я жалею, что не встретила в свое время Бартенева! Есть о чем! Андрей пригласил нас с Гошей участвовать в перформансе «Кабачковая снежинка, или История об исчезновении буквы „Ч“» в Третьяковской галерее. Мы оказались полностью обклеены сотнями яиц. И в этом тяжеленном костюме нужно было плашмя упасть на пол, чтобы все яйца лопнули, как икринки на языке. Нас из этих костюмов потом вырезали. Так я начала работать с Андреем и через несколько месяцев уже сама устроила свой первый перформанс в зоопарке. Я экспериментировала во всех сферах: и клеила, и лепила, и стилизовала. Мы все дружили одной модной тусовкой нулевых: Гоша, Вика Газинская, Дима Логинов, Константин Гайдай, Данила Поляков. В 2006 году у меня возник проект Aquaaerobika, а у Гоши началась своя тема, и каждый пошел в своем направлении. Мне кажется, наша компания реализовалась, все нашли себя по-своему. И я очень рада мировому успеху Гоши. Жаль только, что мы теперь успеваем видеться лишь в дни рождения друг друга. Андрей Бартенев пригласил нас с Гошей Рубчинским участвовать в перформансе. Мы оказались обклеены сотнями яиц! Ты разделяешь себя и героиню, в которую превращаешься, надевая костюм? Нет, я себя не чувствую «другой», просто включаю режим «на работе». Я суперсобранна, слежу, где стоят танцоры, как я двигаюсь, синхронно ли двигаюсь с ними, симметричная ли в целом композиция, к тому же я должна еще петь. Понятное дело, костюм меняет пластику и ощущения. В нем я прогоняю по эпохам концентрат женственности, перепрыгивая в 1960-е или в 1990-е, в XVIII век или в будущее. Это экспериментальная трансформация, игра двухмерного и трехмерного, высказывание про сверхспособности, сверхкрасоту, все с приставками «ультра» и «гипер», ведь мы движемся в направлении к сверхчеловеческому. Тебе бы не хотелось остаться в этом костюме навсегда? Нет! Я сразу отвечу: в нем жарко. Мне часто задают один и тот же дурацкий вопрос, видя, как я истекаю потом: «А не жарко?» Я не спрашивала! А я на всякий случай! (Cмеется.) У латекса повышенная теплопровод­ность, в нем быстрее запариваешься и быстрее остываешь. Поэтому если прохладно, то голой бегать точно теплее. Но есть и плюс: в маске я могу выступать хоть до восьмидесяти лет. Ни у кого в мире я не видела таких латексных костюмов! Кто тебе их делает? В Петербурге живут два мастера, с которыми я сотрудничаю с 2007 года. Мы разработали свою технологию работы с надувными формами. Сначала готовим макетные модули, потом я их корректирую. Сейчас процесс настолько отлажен, что я могу сразу дать эскиз с точными размерами. Отрисовываю его на глаз, вымеряю в масштабе, а ребята делают выкройки и клеят. Я вношу правки уже на финальной стадии. Каждый костюм — сложная конструкция. Кроме того, только полдня занимает его надуть, потом надеть, после чего еще и сдуть. Чем ты сейчас занята? Делаю костюмы для «Волшебной флейты» Моцарта! Премьера планируется в ноябре в «Геликон-опере» в Москве. За сценографию отвечает Сергей Кузнецов, главный архитектор Москвы, — будет мощная постановка. А 13 сентября открывается моя выставка в пространстве универмага ДЛТ, для которой я задумала специальный объект. На открытии я выступлю с public talk. Мне очень нравится формат выставок и паблик-арта: моя персональная выставка в Музее современного искусства в Перми в прошлом году вошла в десятку самых посещаемых по всей России, в некоторые дни на нее стояла очередь, проходило около полутора тысяч человек в день. Просто нереально! Почему твое искусство, наивное, но совсем не простое, так трогает, как ты думаешь? Современное искусство чаще всего намеренно отталкивающее, агрессивное, сознательно уродливое. Считается, что современное искусство не должно быть красивым, что плохо создавать что-то красивое, тебя сразу начинают записывать в категорию «дизайн». Искусство теряет свою функцию красоты. Еще один аспект в том, что художников, которые занимаются позитивным искусством, в мире по пальцам пересчитать. В основном все заняты рефлексией: социальной, политической, личной, переваренной болью, кровью, страданиями и всякой жестью. Даже жизнерадостность Такаси Мураками оборачивается веселой истерикой, когда ты в костюме кролика, но при этом он истекает кровью. У меня нет никакого двойного дна. Есть ирония, обыгрывание образов, визуальных архетипов. Я хочу перебросить зрителя в какую-то другую, лучшую реальность, дать вариант позитивного развития событий. Цельность твоего проекта в синтезе, а синтезируешь ты и театр, и музыку, и искусство. Чего сейчас не хватает этому набору? Новых технологий, конечно! Когда я решила, что хочу быть художником, все, что меня интересовало, — это синтез, я бы даже сказала — мультисинтез. Только за ним будущее! Сейчас мне хотелось бы подключить технологии, например голограммы. Я слежу за японским проектом Хацунэ Мику — это вокалоид, певица, искусственно синтезированная компьютером. И она дает концерты: ее огромную танцующую голограмму ростом с Годзиллу проецируют на водяное облако на побережье, и тысячи человек танцуют под эту музыку. Это такое безумие! Еще я мечтаю запустить надувную скульптуру в космос. Можно сделать спутник с надувной оболочкой и присоединенной к ней коробочкой, в которой находится специальный порошок. А химическая реакция в безвоздушном пространстве образует газ, который эту оболочку надувает. И ты видишь с земли надувной объект как новую звезду. Представляешь?! Текст: Ксения ГощицкаяФото: Аня КислаяСтиль: Эльмира ТулебаеваВизаж: Ольга ПетроваПрическа: Мария Туева (Park by Osipchuk)Фото: архивы пресс-служб, Philippe Gauthier, Paul Morgan, Андрей Бартенев, Ирина Воителева, Asya Freiya