Teologia Polityczna (Польша): Подрывные произведения Толстого
Интервью с Радославом Романюком (Radosław Romaniuk) — литературоведом, автором книги «Религиозная драма Толстого». Teologia Polityczna: В периодизации жизни Льва Толстого ученые обращаются к понятию религиозных переломов, которые произошли в жизни писателя после того, как он написал два своих самых известных романа — «Анну Каренину» и «Войну и мир». Как выглядели эти переломы, и каков был, если это можно установить, их источник? Радослав Романюк: Идея такой периодизации исходит от самого Толстого, который неоднократно писал о том, что примерно в 1880 году у него произошла резкая смена философских ориентиров и жизненного уклада. С одной стороны, эта биографическая легенда опирается на реальные факты, но с другой — она говорит о желании, чтобы случилось нечто, что или не имело места, или выглядело несколько иначе. В первую очередь нужно сказать, что Толстой не изменился. Благодаря его дневникам мы знаем, что с юных лет он был человеком, сталкивавшимися с метафизическими страхами, обладавшим обостренной совестью и преисполненным стремления к моральному самосовершенствованию. Его терзал внутренний конфликт: он был аристократом и интеллигентом, но его ранила общественная несправедливость и людская нищета. Одновременно он был максималистом, всего легко добивался и поэтому хотел чего-то большего. «Назначение человека есть стремление к нравственному совершенствованию, и усовершенствование это легко, возможно и вечно», — писал Толстой в раннем автобиографическом тексте «Юность». В том же самом произведении он констатирует, что в эсхатологическом плане предназначение человека — это будущая жизнь бессмертной души. Все это мы можем найти в его дневниках, и в его как юношеских, так и зрелых текстах, которые вы упоминали. В жизни Толстого присутствовали также творческие кризисы. После «Севастопольских рассказов» писатель сосредоточился на педагогической деятельности — организации экспериментальной школы в Ясной поляне. После написания «Анны Карениной» он пережил особенно глубокий кризис. Произошел перелом: Толстому захотелось резко изменить свое существование, то есть перестать быть тем человеком, которым он был до сих пор, смотреть на мир так, как он смотрел раньше, жить, как он и жил и соответствующим образом писать. Это было связано с тем, что он погрузился в изучение Евангелия и почувствовал, что указания Христа, в особенности Нагорную проповедь, следует понимать буквально. Толстой считал, что устами Христа бог выразил свою волю в отношении человека. — Какую трактовку христианских идей предлагал Толстой? — Самым важным элементом толстовского прочтения Евангелия стала идея непротивления злу насилием. Он считал ее настоящим этическим переворотом, ведь она полностью меняла отношение человека к миру. В рамках этой концепции следовало отринуть культуру, опирающуюся на властные отношения, побороть эгоизм, трудиться на благо других, пытаясь увеличить количество любви в мире. Так это выглядит в сильном упрощении. Толстой посвятил этим вопросам много религиозно-философских трактатов, которые он начал писать в тот период. И, что, возможно, еще важнее, он сам предпринял попытки изменить внешнюю форму своей жизни. — Концепция христианства Льва Толстого с точки зрения официальной Церкви выглядела далекой от ортодоксальных трактовок, из-за этого у писателя, в частности, складывались непростые, конфликтные отношения с ведущим идеологом российского консерватизма рубежа XIX-XX веков Константином Победоносцевым. Стоит также упомянуть об Иоанне Кронштадтском: о нем и Толстом пишет Павел Басиньский (Paweł Basiński) в своей новой книге «Лев против святого: история одной вражды». — В религиозно-философском творчестве Толстого можно выделить три периода: критический, моралистско-теологический и общественно-политический. Занявшись теологией и изучением Библии, он начинал с жесткой и бескомпромиссной критики, стоя на позициях довольно заносчивого неофита. В этой критике чувствуется накал страстей, который можно с долей пафоса назвать любовью к правде. Этическая мысль Толстого развивалась в противопоставлении официальному институциональному христианству, в котором, как считал писатель, нравственная составляющая учения Христа, подменялась метафизикой и догмами. В итоге люди, выполняющие церковные обряды, могут называть себя христианами, но при этом выстраивают свою жизнь на фундаменте, который мало напоминает нравственное учение Христа. Православная церковь очень скоро сочла Толстого опасным врагом. Первым выступлением писателя стало обращение к царю Александру III с просьбой помиловать террористов, убивших Александра II. Помилование, исходящие из христианской идеи прощения, должно было дать импульс, который бы позволил идее непротивления злу насилием закрепиться в истории. Победоносцев ответил тогда Толстому: «Ваша вера одна, а моя и церковная другая, а наш Христос — не Ваш Христос». Писатель понял, что с людьми, принимающими участие в жизни Церкви, невозможно вести дискуссию, именно это фактически толкнуло его на путь протеста. В диалог с толстовской концепцией христианства вступил тогда только Владимир Соловьев, хотя и его отношение к Толстому менялось, а в итоге он даже увидел в нем четы антихриста. Совершенно обезумел на пункте Толстого упоминавшийся выше Иоанн Кронштадтский — единственный канонизированный православный священник, которого вознесли на алтарь не как мученика, а как праведника. Он, например, молился за то, чтобы писатель умер, причем записывал эти молитвы в своем дневнике. Он умел исцелять молитвой, но, к счастью, не убивать, так что бог призвал его к себе раньше Толстого. Впрочем, в дневнике видно, как много общего было у этих двух людей, но это тоже одному богу было известно. — Очень выразительной фигурой была супруга Льва Толстого — мать 13 детей и автор дневников, в которых порой сквозит чувство обиды, рождавшееся в будничной жизни с гениальным писателем. Она стала одной из героинь вашей книги «Женщины, которые любили писателей». Чем привлекла вас Софья Андреевна? — Она была практическим ответом на этические теории своего мужа, однако, ответ этот оказался трагическим. Она посвящала свою жизнь другим, не получая ничего взамен, чувствовала себя несчастной. Ей казалось, что ее не ценят, не понимают, что она не может реализовать себя. Полная противоположность Толстому. Это довело ее до тяжелой нервной болезни, фактически безумия. Когда я писал очерк «Драма благочестивой жизни», посвященной попыткам Толстого жить по христианским принципам, я осознавал, что рядом разворачивалась другая драма. Первая заключалась в невозможность достичь идеала, в выборе недостижимой цели, а вторая — в страданиях из-за того, что к идеалу удалось приблизиться, но он не принес счастья, удовлетворения, блаженства. Я понял, что не могу описать этого лучше, чем она сама и ее близкие, в том числе муж, поэтому посвященную Софья Андреевне главу я составил из фрагментов писем, воспоминаний, свидетельств людей, связанных с происходившими в ее жизни событиями, и ее собственных записей. Ни один литературный гений не смог бы выдумать такого сложного психологического конфликта, какой разворачивался в Ясной поляне в последние годы жизни Толстого. — Довольно эффектными, говоря современным языком, были обстоятельства смерти Льва Толстого. — В первую очередь они показывают, что ему не удалось остаться таким, каким он решил стать в момент своего нравственного перелома, изменить своим примером или проповедью жизненные практики своих близких. Одновременно он не хотел порывать с ними и менять условия своей жизни. В течение тридцати лет он пребывал в неоднозначной с этической точки зрения ситуации: он пользовался плодами труда других людей и имуществом, хотя официально ничем не владел и осуждал стиль жизни людей своего круга. Решение об уходе из дома он принял импульсивно, но это была капля, переполнившая чашу. Ему не следовало бежать, ведь бегство было капитуляцией перед обстоятельствами. Кроме того, судя по всему, он не собирался покидать дом навсегда. Заявления о том, что он мечтал умереть бродягой под забором, к сожалению, воспринимаются как некое кокетство. Он хотел только шокировать жену и свое окружение, показать, что он не в состоянии дальше так существовать. Я думаю, поездка могла завершиться более или менее длительной остановкой в Болгарии, куда отправлялись «беглецы», а потом, когда психологическое состояние Софьи Андреевны бы улучшилось, возвращением домой. Но все закончилось иначе. Толстому из-за воспаления легких пришлось остановиться в Астапово, где он и умер в доме начальника станции. Таким образом родился культурный миф, напоминающей по своей силе фаустовский. Это миф о бегстве от своей жизни, о чем-то вроде философского самоубийства, совершающегося в поисках правды. Толстой, однако, хотел другого. Он не стремился в очередной раз стать героем прессы, которая следила за маршрутом его «бегства», или ранить близких и окончательно закрепить за своей женой образ Ксантиппы. Я не сказал этого, отвечая на ваш вопрос о ней, но отмечу сейчас, что это была единственная женщина, которую любил Толстой, и которая любила его. В этом смысле их брак был чем-то вроде дара. Конец этой истории оказался трагичным. Что показывает смерть Толстого? Что результат всегда расходится с намерениями, а в полной мере реализовать замыслы невозможно? Эту мысль отлично сформулировал Николай Бердяев, который пишет, что через неудачи человек приближается к царству божьему. — У Льва Толстого появилась группа преданных поклонников, положивших начало общественно-религиозному течению, которое называли «толстовством». Какое влияние оказывали идеи, выходившие из-под пера писателя, насколько велик был его авторитет в России? — Интересно, что сам Толстой толстовцев недолюбливал. Он считал, что его трактовка Евангелия — это путь внутреннего индивидуального труда, а не фундамент для создания какой-то группы анархистов, которые стремились походить на своего учителя, одевались в крестьянскую одежду и, скажем прямо, строили из себя простаков. Толстовство привлекало прежде всего ищущих своего пути молодых образованных людей, которые росли в достатке, но бунтовали против образа жизни своих родителей, цивилизации, культуры. Они естественным образом тяготели друг другу, хотели вращаться в обществе людей, которые мыслят, как они сами. Однако любые формы организации были искажением сущности движения, которое предполагало демократичность и равенство. Так или иначе, нравилось Толстому это или нет, но толстовцы стали важным элементом идейного ландшафта России в последние годы существования империи. Они вызывали симпатию своей идейностью, но считались сумасшедшими, их не воспринимали всерьез в отличие от самого Толстого, к которому и его последователи, и его враги относились крайне серьезно. С его философско-религиозными сочинениями велась отчаянная борьба, они были запрещены и распространялись нелегально. С одной стороны, это придавало им вес, но с другой — осложняло ведение содержательной дискуссии: кто бы решил вступить в серьезный спор с запрещенными идеями. Что касается влияния Толстого, то я бы назвал его главным общественным успехом то, что он выступал на стороне жертв царского режима вне зависимости от их вероисповедания и убеждений. Социалисты, раскольники, противники военной службы, люди, которые принципиально не хотели иметь документов, или всевозможные еретики, у которых забирали детей в монастыри, — все они находили в лице Толстого человека, который выступал против постигшей их несправедливости. В таких случаях он даже шел против своих принципов и обращался с просьбами к разнообразным представителям власти, которую он не признавал. Он принял гонорар за роман «Воскресение» и рассказы того времени, чтобы за эти деньги организовать переправку нескольких деревень сектантов-духоборов в Канаду. В глазах Запада он стал самостоятельным институтом, живым воплощением образа русского пророка. Что из этого получалось, показывает следующая история. Однажды Нобелевский комитет послал Толстому письмо с вопросом, кто в прошедшем году, на его взгляд, внес самый большой вклад в укрепление мира. Его просили назвать какого-то кандидата, а он ответил, что премии достойны сектанты, которые отказываются служить в армии и подвергаются за это преследованиям. На этом переписка оборвалась. Никто не пропагандировал отказ от военной службы настолько же радикально, как Толстой. Мы видим, какое уважение к писателю испытывали его современники, а одновременно насколько они были перед ним бессильны. — Интересный аспект восприятия творчества Толстого — его статус в советскую эпоху, после революции. Как настоящие коммунисты воспринимали писателя, в каком свете его им преподносили? — После смерти Толстого Ленин написал несколько статей, в которых анализировал причины провала революции 1905 года в контексте популярности толстовства. Революция не удалась, потому что Россию парализовала идея непротивления злу, дискуссии о том, как читать Евангелие, кто прав — Толстой или попы… Я несколько утрирую, но в целом ход мыслей был таким. Короче говоря, в этих текстах влияние толстовства и самого писателя на действительность сильно преувеличивалось. Однако их автор во много тяготел к Толстому. Их сближала критика царизма, Церкви, бескомпромиссность и неравнодушное отношение к нищете, страданиям. Толстой оказывается удобным в роли критика, совести России, можно было использовать даже тот факт, что он не был социалистом, достаточно было сказать, что он не понял, не дозрел. По этому образцу в СССР преподносили всех классиков: линия у них была верная, но они не все понимали. В 1910 году Ленин, писавший о Толстом, не был еще тем самым Лениным, но он уже понял, что на идеологическом фронте литература играет очень важную роль. При этом важно, чтобы это была настоящая литература, а не какие-то агитки. В итоге Толстой обрел в СССР огромную популярность, получил статус признанного классика, при этом все его произведения философско-религиозного содержания были, как и при царизме запрещены. Впрочем, в 1920-х годах вышло собрание сочинений в 90 томах, в которое вошли все тексты. Издания избранных произведений для более широкой публики в этом плане жестко цензурировались. — Благодаря усилиям издательства «Алетейя» недавно появились переводы нескольких менее известных в Польше произведений Толстого. В чем их своеобразие? Какое из них вы бы особенно рекомендовали читателям, не знакомым с этой гранью творчества Толстого? — Религиозно-философские трактаты Толстого из-за цензуры не стали достоянием широкой общественности ни тогда, когда они создавались, ни в коммунистическую эпоху. В начале прошлого века их переводили на польский язык и неофициально издавали в виде брошюр, это напоминало самиздат более позднего времени. То есть эти книги вроде бы были, а вроде бы и нет. Из трех произведений, которые выпустило издательство «Алетейя», я бы выделил «Исповедь» — классический текст Толстого, неразрывно связанный с «Анной Карениной». Его можно считать даже своего рода приложением к роману, предлагающим решение духовных дилемм Левина. Это произведение, как и обещает название, выдержано в форме исповеди. Оно остается очень литературным, в нем формируется философский язык Толстого, но скажем прямо, руки великого стилиста, мы здесь не увидим. Тургенев назвал слог религиозных трактатов Толстого «непроходимым болотом». В этом что-то есть: эти тексты не написаны красивым языком, в них много повторов, а повествуют они о духовном самосовершенствовании и открытиях в этой сфере. Однако мы читаем их не ради наслаждения стилем, а потому, что они остаются одними из самых проникновенных произведений о бескомпромиссном, страстном, не признающем никаких святынь и предполагающем возможность совершить разворот на 180 градусов поиске правды, который оказывается успешным, если оценивать его по силе самого устремления. Однако самым выдающимся религиозно-философским произведением Толстого следует назвать его дневники, поскольку в них запечатлен процесс этих поисков: блуждания, столкновение с невозможностью сделать идеал реальностью, конфликты с окружающими, в том числе с самыми близкими людьми. Подчеркну еще раз: ни один романист не смог бы придумать сюжет, который бы напоминал историю Льва Толстого. В свою очередь его религиозно-философские труды — это в полной мере «подрывная литература». Прочитав их начинаешь иначе смотреть не только на этого писателя, но и на все остальное.
