Погоня. Глава 8

Андрей Троицкий. Продолжение. Начало книги - здесь) Возле поста паспортного контроля в Шереметьево Радченко немного нервничал, но все обошлось. Дождавшись своей очереди, он положил на стойку два паспорта и разрешение на выезд ребенка, заверенное нотариусом. Женщина, офицер пограничной службы, задержала взгляд на Радченко лишь на секунду. Затем перевела пустой равнодушный взгляд на Инну и, ни о чем не спросив, поставила отметки в паспортах. Они прошли в зал ожидания, поднялись на второй этаж и скоротали полчаса в закусочной. Инна выглядела испуганной, хмурилась, на вопросы отвечала односложно. Она выпила стакан томатного сока и съела пирожное, просыпав сахарную пудру на майку. В самолете Инна немного оживилась. Сидя возле иллюминатора, она, не отрываясь, смотрела вниз. Самолет набирал высоту, широкое полотно асфальтового шоссе, лента реки, отливающая серебром, деревни и дачные поселки, построенные кое-как, словно второпях, без системы и плана, сверху казались игрушечными. Дунь на них – и разлетятся. Наконец картину скрыли облака. И тут Радченко увидел, что Инна плачет. - Ты чего? – спросил он. - Сама не знаю, - сказала она. – Просто это как-то… Просто грустно и все. - Мы вернемся. Может быть, очень скоро. - Ты думаешь? - Я уверен, что все кончится хорошо, - сказал Радченко. Его голос оптимизма не излучал, девочка это почувствовала. - Чего ты со мной возишься? – спросила она. - Твой учитель попросил меня о тебе позаботиться. А я не смог отказать. - Ты не боишься, что Дробыш нас найдет? - Боюсь, - сказал Радченко. – Но мы сделаем все, чтобы этого не случилось. За время полета Инна и Радченко перекусили, вздремнули, послушали музыку через наушники и посмотрели два фильма на экранах, вмонтированных в кресла пассажиров, сидевших впереди. Над Атлантикой немного поболтало, но в целом это был не трудный, скорее наоборот, приятный перелет. Незадолго до посадки перекусили последний раз и заполнили таможенные декларации. В аэропорту имени Кеннеди они оказались в три часа дня, получили два чемодана с вещами и прошли таможенное оформление. - В Москве мне посоветовали остановиться в одной гостинице, где нас примут, не спрашивая документов, - сказал Радченко. – Только плати наличными – и точка. Конечно, это не Хайат. И даже не Хилтон. Но в нашем положении выбирать не приходится. Затем отстояли очередь на такси и больше часа тащились до Бруклина. Радченко попросил остановить возле обшарпанного дома в три этажа. На фасаде было написано только одно слово: отель. Он расплатился с водителем, дал хорошие чаевые. Оставил чемоданы на тротуаре и сказал Инне, что вернется через пару минут. Он поднялся на крыльцо, подергал ручку, но дверь оказалась запертой. Тогда он нажал кнопку звонка и подождал немного. Замок щелкнул, Радченко по узкой темной лесенке поднялся в гостиничный холл, тесный и душный. Возле окна стояли два продавленных кресла и фикус в кадке. За стеклянной перегородкой скучал белый мужчина с бородой, одетый в вытянутую несвежую майку без рукавов. Он вопросительно смотрел на посетителя. - Привет, - сказал Радченко. – Мне на два-три дня нужен номер. На двоих. - Кто второй? - Моя родственница. Девушка, подросток. - Сколько ей лет, сэр? - Шестнадцать. Почти. Разве это имеет значение? - Имеет, сэр, - кивнул бородач. – В нашей гостинице могут останавливаться только женщины, достигшие совершеннолетия. Двадцати одного года. Не моложе. Мне очень жаль. - И что же, девочке спать на улице? - Извините, сэр. Таковы правила, - ответил бородач. Радченко спустился вниз и сказал Инне, что номеров в гостинице как назло нет. - Ничего, тут всего три квартала до офиса, который мне нужен, - добавил он. – Есть хочешь? Они прошли вниз по улице в сторону Брайтон бич, пока не почувствовали запах свежей пиццы. Радченко усадил Инну за столик уличного кафе и заказал лазанью с грибами, лимонад и сырный пирог. Здесь он оставил чемоданы, а сам двинул на Брайтон. * * * Утром Девяткин выехал из Москвы электричкой, а к полудню благополучно добрался до Калуги. Здесь жила Роза Смирнова, родная тетка Инны. У Смирновой заканчивался отпуск, на днях она вернулась из туристической поездки, а с понедельника должна была выйти на работу. На станции Девяткин взял такси и назвал водителю адрес, записанный на сигаретной пачке. И через двадцать минут оказался на окраине города возле частного дома за невысоким забором. Симпатичная женщина в пестром летнем платье встретила московского гостя у калитки, провела в дом и угостила кофе. - В последние годы мы с сестрой виделись нечасто, - сказала Смирнова. – Потому что жизнь такая… У меня с мужем были непростые отношения. Он выпивал, потом я узнала, что у него другая женщина. Мы развелись, и он уехал на край света. Мой сын Петя отслужил в армии. Вернулся, женился, перебрался к жене на Украину. Много работы. За садом надо ухаживать, за домом смотреть. Словом, дела. - Хорошо у вас, - сказал Девяткин. – Воздух и все такое прочее. Инна сюда приезжала когда-нибудь? - Конечно, когда она была маленькой, ей тогда было годиков пять-шесть, она тут все лето жила. Мой сын Петя с ней возился. Мы ездили на реку, на лодке катались, в лесу гуляли. Она хорошая девочка, очень забавная, веселая. - Ну а позже, когда она подросла? - Они с моей сестрой Мариной иногда наезжали. В последний раз за год до смерти сестры. Марина тогда уже знала, что больна. Побыли день, переночевали и уехали. Они были обе грустные. Посидели, помню, за столом. Выпили, и Марина заплакала. Она не верила, что поправится. Сказала: «Не знаю, как у Инны жизнь сложится, если меня не станет». И еще сказала, что не забудет меня, когда станет составлять завещание. А я ответила, что денег не возьму. Я сама себя могу прокормить, сын вырос. Пусть лучше отпишет деньги дочери. Смирнова говорила ровным голосом, казалось, она совсем не волновалась. Только иногда останавливала рассказ и вдруг всхлипывала. Она сказала, что несколько раз бывала в Москве, когда сестру уже положили в больницу и у нее начались боли. Назначили наркотические препараты, а врач сказал, что осталось месяца три, не больше. Только за то, что сестру уложили в центр на Каширке, пришлось дать на лапу сорок тысяч долларов. Сколько стоило лечение и уход – неизвестно. Последний раз Смирнова жила в Москве неделю. Но останавливалась не в квартире сестры, а у подруги. Потому что не хотела лишний раз встречаться с Игорем Дробышем. Отношения со вторым мужем Марины, сразу как-то не сложились. Потом Марина умерла, Роза приехала на похороны. Сестру отпевали в церкви. Народу собралось немного. Какие-то незнакомые хорошо одетые люди, видимо, бизнесмены. Тогда на похоронах она видела племянницу в последний раз. Девочка была очень бледная, лицо опухло от слез. Роза подошла к ней у церкви, поцеловала. Они стояли под крыльцом, ждали, когда вынесут гроб. День был холодный, осенний. Моросил дождь. Наконец, гроб спустили с высокого крыльца. Инна что-то хотела сказать, но не могла. Она все время плакала, а когда гроб опускали в могилу, девочка прижалась к тетке и так, закрыв глаза и замерев, простояла до самого конца. Дробыш раскрыл зонт и топтался в стороне. Он курил и, поглядывая на Розу и падчерицу, хмурился. Какие-то люди подходили к нему, жали руку, выражали соболезнования. Он молча кивал, но, кажется, оставался абсолютно равнодушен к происходящему. Незадолго до смерти Марины начались серьезные неприятности с Сергеем Осиповым, первым мужем сестры, отцом Инны. У него появились долги, он продал московскую квартиру и переехал жить за город, в свою студию. Это был большой деревянный дом с верандой и гаражом, двумя каминами и винным погребом. Впрочем, вина там не было. Осипов тогда уже крепко выпивал, и винных запасов впрок не делал. Место живописное, на берегу Москвы реки. Вокруг вековые сосны, если спуститься вниз по откосу, окажешься на берегу. Рассказывают, что эту дачу Осипов купил в ту пору, когда у него было много богатых заказчиков, он писал портреты известных деятелей искусства и бизнесменов, деньги не считал, потому что греб их лопатой. Художника познакомили с наследником одного в прошлом очень влиятельного государственного деятеля, тот наследник перебирался на жительство в Европу и подыскивал покупателя на дачу. Осипов дал хорошую цену, затем перестроил старый дом, оборудовал студию. Осипов был хорошим человеком, и, как говорят, талантливым художником, но характер ужасный. Вспыльчивый, взрывной. Однажды он прочитал в газете плохую рецензию о своей выставке. Там написали, что некогда талантливый живописец разменял талант по мелочам и еще что-то в этом роде. Осипов приехал в студию, взял кочергу и этой кочергой уничтожил все картины, написанные за последние полтора года. После развода он часто виделся с дочерью, у них были добрые отношения, доверительные. И вообще он был любящим отцом. А на похороны Марины почему-то не пришел. После похорон прошло какое-то время, месяц или два. Осипов позвонил в Калугу, сказал, что надо увидеться и поговорить. Он приехал на следующий день, выглядел очень плохо. Будто неделю пил, не просыхая. Кроме того, у него был разбит нос, бровь заклеена пластырем, ссадины на скуле. Сказал, что ему не с кем поговорить по душам, поэтому он здесь. Сказал, что пытался дозвониться Инне, но дочь не подходит к телефону. Однажды трубку взял Дробыш и предложил встретиться. Состоялся трудный разговор. Видимо, во время этого разговора одними слова все не ограничилось. Осипову крепко досталось. Дробыш сказал ему вот что: если ты еще раз попытаешься позвонить Инне или приблизиться к ней на расстояние пушечного выстрела, тебе хана. Заранее побеспокойся о том, чтобы справить себе гроб и купить приличный костюм, в котором тебя в этот гроб положат. Только один звонок, только один неверный поступок… Но перед тем, как умрешь ты, насильственной смертью погибнут все твои близкие люди. Для начала – твоя любовница Анна Гаспарян. Эта та самая женщина, из-за которой Осипов расстался с Мариной. С этой Гаспарян у него была давняя связь. И когда настало время выбирать между двумя женщинами, он выбрал эту Анну. Следующей умрет дочь Инна. А потом уж в адовых муках скончается и он сам. Дробыш никогда не бросал слова на ветер. И Осипову стало страшно. Он говорил, что ему лучше не искать встреч с дочерью. Он боится, что невольно сделает такое, о чем придется жалеть до конца жизни. Возможно, ему лучше уехать. Он выговорился и ушел. Как и почему загорелся дом Осипова, уже никто теперь не расскажет. Известно только одно: это была ненастная мартовская ночь, шел дождь, с реки дул ветер. Соседи увидели пламя, они вызвали пожарных и вышли из дома на крыльцо. Но вокруг была темнота, свет почему-то не горел. Полчаса не было ни пожарных, ни полицейских. За это время деревянный дом охватило пламя. Один из соседей рассказывал, что видел Осипова возле горящего дома, вроде бы он что-то кричал. Но ветер шумел, слов никто не услышал. Осипов то ли был пьян, то ли нездоров, то ли потерял ориентацию в пространстве. Но он зачем-то спустился по склону к реке, вышел на лед, разбухший во время оттепели. Этот лед с берега казался серо-черным. Осипов постоял у кромки воды и двинулся на другой берег. Река в этом месте широко разливалась, лед хрупкий, с промоинами, покрытый сетью трещин. На дороге, проходящей между домом Осипова и его соседями, оказалась чья-то машина. Водитель включил фары, и абрис человеческой фигуры стал заметен. Он шел к другому берегу, оступаясь и падая, но поднимался и шел дальше. Фары погасли буквально на пару секунд, а когда снова зажглись, фигуры на льду уже не было. На следующий день после трагедии Розе позвонила старая московская подруга, которая была знакома с Осиповым, и все рассказала. Роза собралась и поехала в Москву, она побывала на пожарище, своими глазами увидела пепелище студии и гаража, черный скелет машины Осипова. Его следы, ведущие к берегу реки и дальше на талый лед, конечно же, затоптали любопытные, приходившие сюда из ближнего поселка и зимних дач. Роза зашла к соседу Осипова, тому самому, который вызвал пожарных. Это был генерал в отставке, человек немолодой, но с хорошей памятью и зрением. Он подробно рассказал о том, что видел той ночью. Потом Роза отправилась в ближайшее отделение полиции. Помнится, пришлось ждать до вечера, когда приехал начальник отделения, молодой подтянутый мужчина в штатском костюме. Он сказал, что Осипов, по данным очевидцев, провалился под лед, переходя реку. Очевидно, он был в нетрезвом виде. И неадекватно реагировал на происходящее, был напуган пожаром, который сам и устроил. И, стремясь избежать ответственности, побежал через реку, но попал в промоину. Течение в этих местах сильное, а лед тонкий. Еще он сказал, что поиски Осипова организованы, тело ищут ниже по течению, но надежды на успех мало. Надо ждать весны, и, когда река освободится ото льда, утопленника найдут. Роза спросила офицера, что за люди и что за машина остались на берегу, когда художник отправился в свое последнее путешествие. Ни о каких людях начальник не слышал. Он закончил разговор, сославшись на занятость, дал Розе свою визитную карточку и записал ее телефон, пообещав, что найдет ее, как только будут новости, но так и не позвонил. Позже Роза наводила справки, Осипов до сих пор числится в полицейской базе данных как человек, пропавший без вести. После пожара Роза Смирнова хотела забрать Инну к себе. Она решила, что так будет лучше для девочки. Дробыш человек тяжелый, со странностями. Кроме того, ему некогда заниматься воспитанием ребенка. Она пошла к адвокату, посоветовалась. Сказали, что это вполне возможно, если Инна хочет этого. Адвокат сможет собрать пакет документов и обратиться в суд. Роза позвонила Дробышу и сказала ему об этом, он только рассмеялся. И ответил в том смысле, что Розе надо заботиться о своем сыне, а не о племяннице. Наверняка она хочет, чтобы ее единственный ребенок был здоров, а не кончил жизнь под колесами поезда или от руки уличного грабителя наркомана. Добиться желаемого просто, надо только ладить с людьми. И не совершать необдуманных поступков. Он бросил трубку. Роза набралась смелости и перезвонила, она хотела поговорить с девочкой. Трубку снова снял Дробыш, он сказал, чтобы Розы навсегда забыла номер телефона и не беспокоила ребенка ни попусту, ни по делу. Некоторое время Роза раздумывала над тем, что же делать дальше: идти до конца или отступиться. Она посоветовалась с сыном. И парень сказала: мать, лучше уйди с дороги. Дело не в том, кто официально станет для девочки приемной матерью или отцом. Все дело в деньгах, которые наследует Инна. Деньгах настолько больших, что человеческая жизнь рядом с ними кажется мелкой песчинкой. И Роза решила, что сын прав. Она больше не звонила Инне, но спустя какое-то время девочка сама позвонила. Роза тогда не подозревала, что это их последняя беседа. Сначала они поговорили о погоде, о том, что летом Дробыш уезжает в Италию и настаивает, чтобы она ехала тоже. Инна сказала, что Дробыш хочет забрать ее из школы. Он сказал, что учиться стадом – это все равно, что совсем не учиться. Уже с сентября к девочке на дом будут приходить учителя по всем предметам. Когда Инна подрастет и подойдет время получить аттестат, чтобы продолжить учебу в русском институте или где-нибудь за границей, она легко сдаст школьные экзамены. Потому что учителя у нее будут самые лучшие, самые профессиональные. Инна сказала, что Дробыш запрещает ей звонить Розе и двоюродному брату на Украину. Он не хочет, чтобы она виделась со школьными друзьями, потому что они якобы глупые, никчемные подростки, из которых вырастут такие же никчемные взрослые люди, неудачники и тупицы. Помнится, тогда Инна остановила свой рассказ и всхлипнула. Потом заплакала и сказала, что у нее был какой-то мальчик в классе, раньше они дружили, вместе делали уроки. Но Дробыш объявил, что эта дружба кончилась. Поговорили о том, что Дробыш уже оформил документы, и вскоре Инна станет его приемной дочерью. «Если ты будешь протестовать, у Дробыша ничего не получится», - сказала тетка. Но Инна заплакала еще горше и сказала, что она не может, не смеет ему возражать. Они попрощались. Позже Роза пыталась дозвониться до племянницы, даже ездила в Москву, но узнала, что Дробыш сменил телефон, вместе с племянницей переехал на другую квартиру. И узнать новый адрес или телефон нет возможности. Однажды Роза увидела в газете интервью с Игорем Дробышем, он рассказывал о своих успехах, рассуждал о социальной ответственности бизнеса перед государством и простыми людьми. В том интервью было много хороших и правильных слов о милосердии, благотворительности и призвании человека творить добро. Роза дозвонилась в газету, разговаривала с корреспондентом, писавшим этот материал. Она представилась и постаралась объяснить ситуацию. Молодой человек ответил в том смысле, что он журналист, а не сотрудник адресного бюро, давать телефоны и адреса не уполномочен. И бросил трубку. Роза пыталась найти новый адрес Дробыша через одну знакомую, которая работает в городской справочной службе, отправляла запрос в мэрию Москвы, но все безрезультатно. Теперь Роза ходит в церковь и ставит свечку за здоровье племянницы. - Еще такой вопрос: Инна здесь не появлялась? Ну, после того, как удрала из дома? - Нет, - Роза покачала головой. - Инна не так глупа, чтобы явиться к своей тетке. Она же понимает: здесь ее будут искать. - Вы сказали, что в школе у Инны был мальчик, с которым она дружила, - сказал Девяткин. – Мальчик учился с ней в одном классе? - В одном, - кивнула Роза. – Я его видела однажды. Он к Инне пришел после школы уроки делать. Скромный такой мальчик. Высокий, худенький. Портфель в прихожей поставил, вошел в комнату и поздоровался со мной. У него на правой ладони, на внешней стороне, рубец размером с небольшую монетку. Это от ожога. Они с ребятами баловались с петардами, одна хлопушка взорвалась у него в руке. Шрам остался. - Может быть, помните его имя? - Иван Глебов. Имя легкое, я его сразу запомнила. - Я задам, может быть, неудобный вопрос, - сказал Девяткин. – Но я должен его задать. Как вам показалось тогда, при встрече с Иваном… Их отношения с Инной, они еще детские, платонические? Или уже зашли довольно далеко? - Это отношения незрелых подростков, еще детские, - не задумываясь, ответила Роза. – Ни о какой половой близости не может быть и речи. Я слышала их разговоры. Это разговоры детей. Девяткин сделал пометки в блокноте: «поговорить с Иваном» и «найти свидетелей пожара на даче художника Осипова». * * * Адвокат Виктор Дашевский занимал две комнаты на втором этаже старого здания, выходившего окнами на узкую улицу, заставленную автомобилями. Офис – это темная дыра с низким потолком, пропахшая пылью и тошнотворными ароматическими свечами. Жалюзи были опущены, казалось, что наступил вечер. Два стенных шкафа забиты старыми папками с бумагами. На левой стороне письменного стола высилась груда бумаг, справа стояли пустые стаканчики из-под кофе и настольная лампа с треснувшим плафоном. Дашевский оказался невысоким плотным мужчиной лет пятидесяти. Очки в металлической оправе, живой взгляд. Волосы, тронутые сединой, блестели от бриолина. Он выкатился из-за стола и потряс руку Радченко. - Тебе повезло, что застал меня на месте, - скороговоркой выпалил Дашевский. – Я как раз собирался уходить, но… Но задержался чисто случайно. Мы старые друзья с твоим боссом. Он не вдавался в подробности, но я так понял, что у тебя неприятности. И ты приехал не для того, чтобы проиграть несколько штук в Атлантик Сити. Дашевский остановился сбоку от окна и пальцем потрогал жалюзи. На противоположной стороне улицы стоял «Форд квин». В Машине сидели какие-то люди, водитель изредка посматривал на окна второго этажа. - Вижу, неприятности не только у меня одного. - Ты чертовски догадлив, - кивнул Дашевский. – Видишь эту здоровую тачку. «Форд квин». С виду обычный седан. На самом деле машина с очень сильным движком, на таких работают детективы и оперативники в штатском. Я думал, они сняли наблюдение за мной еще пару дней назад. Но сегодня утром они снова нарисовались. - А в чем дело? Если не секрет. Дашевский постоял у окна, разглядывая полицейскую машину. Он нахмурился, снова сел за стол, допил остывший кофе и сказал: - Полиция думает, что я знакомил одиноких людей, которые мечтали вступить в брак. Помогал им устроить личную жизнь. Как говориться, искал вторую половину. Да, я знакомил людей, которые валят сюда из России, с потенциальными женихами и невестами. Граждане заключают фиктивный брак, платят пятнадцать-двадцать тысяч фиктивному жениху или невесте. Со временем получают вид на жительство. Но что из этого? - Эти люди остаются тут навсегда? - Почему бы не остаться? - улыбнулся Дашевский. – Ведь они заплатили деньги. Полицейские взяли за задницу три-четыре пары таких горе молодоженов. И оказалось, что все они свели знакомство при моем участии. Под одной крышей они не жили, совместного хозяйства, мать их, не вели… Этих молодоженов депортировали обратно в Россию. А мне отдувайся. Полицейские подозревают, что я выполнял функции не бесплатно. Это пустые предположения, но кровь копы мне попортят. Кстати, тебе невеста не нужна? - Я вообще-то женат. Ребенок есть. - Тут остаться не хочешь? - Как-то об этом не думал. - Подумай. В свободное время. Твоему ребенку наверняка живется в России не очень хорошо. А мне пора собираться, пока они не установили наблюдение за черным ходом. Открыв потертый портфель, Дашевский запихнул туда папку с бумагами, промасленный пакет с бутербродами и спортивный журнал. - Значит, я не вовремя? Дашевский снял шляпу с вешалки и сдул пыль с ее узких полей. За годы, что он посвятил разводам и разделу чужого имущества, за годы, проведенные в этом тесном душном помещении, он превратился в философа. - Запомните, молодой человек: в этой жизни все не вовремя. Наше рождение, наша смерть, наши болезни, наши проблемы. Даже рождение детей. Даже наше счастье – все не вовремя. Я слышал, что у вас мало денег. Значит, есть желание работать? Напомню, что без официального разрешения на легальную работу вы рассчитывать не можете. Итак, что вы умеете? - Я адвокат, могу работать водителем, механиком, грузчиком. Отлично знаю английский, могу переводить любые тексты. - Водить и чинить машину, говорить по-английски и перетаскивать тяжести здесь все умеют. Что еще? - Есть опыт работы в торговле. Девочка, с которой я приехал, отлично рисует. - М-да… Это тяжелый случай. Я подумаю о том, что можно для тебя сделать, но ничего путного пока в голову не приходит. Ладно, твой босс - мой старый друг. И он хорошо о тебе отзывался. Поэтому… Ты говоришь, что девочка рисует? Я могу потолковать с одним парнем. Может быть, он заинтересуется… - Нам негде ночевать. Дашевский раздумывал всего пару секунд. Затем он, как фокусник, достал из нагрудного кармана пиджака два ключа на стальном кольце. Затем оторвал листок, что-то написал на нем. И вложил ключи и бумажку в ладонь Радченко. - Вы можете жить в квартире по этому адресу дня два-три, - сказал он. - Потом положите ключ в конверт и пришлете мне. Впрочем… Ну, что греха таить, эта квартирка была снята для одной перспективной невесты. Говорят, красавица, почти фотомодель. Она собралась приехать сюда. Но дела пошли наперекосяк. Все сорвалось. Короче, я плачу почти восемьсот баксов за аренду этой дыры, но она пустует. Все равно, что спустить деньги в унитаз. Если ты готов выложить восемь сотен, квартира твоя. Радченко вытащил бумажник и отсчитал деньги. - Отлично, - облизнулся Дашевский. – На листке адрес американца, которому для работы нужен художник. Квалификация решающего значения не имеет. Значение имеет моя рекомендация. Этому парню тридцать три, как Христу. Зовут его Ричард. Позвони ему, может быть, вам повезет и вакансия художника еще свободна. Дашевский надел шляпу и застегнул замки портфеля, давая понять, что он спешит, а содержательная часть разговора подошла к концу. (Продолжение следует) Все уже опубликованные главы "Погони" ищите здесь