В Москве на 106 году жизни скончалась София Федина - дочь священномученника, правнучка митрополита Никифора, отсидевшая за веру 15 лет
В Москве на 106 году жизни скончалась София Георгиевна Федина - исповедница веры, дочь расстрелянного и причисленного к лику священномученников священника Георгия Вуколовича Непомнящих, правнучка митрополита Новосибирского и Бердского Никифора, которого ныне почитают в Сибири как святого. Только две недели назад, 8 сентября, София Георгиевна отпраздновала свой очередной юбилей в подмосковном доме в Пирогово, получив на 105-летие поздравления от представителей РПЦ, региональных властей и президента России Владимира Путина. Обычно в таких случаях, учитывая возраст, пишут: "После долгой и продолжительной болезни...". Однако прошедшая ГУЛАГ София Федина (в девичестве - Непомнящих) до последних дней была бодра, полна энергии, давала интервью и строила планы. Она планировала еще раз посетить Братск, в котором праздновала вековой юбилей - в Сибири она родилась, там похоронены те, с кем вместе она когда-то шла по этапу. На долю Софии Фединой выпало немало испытаний. Родилась она в Кемеровской области, в семье священника. И советская власть преследовала ее, как теперь говорят, по политическим мотивам. В годы репрессий погибли многие ее родственники - по линии матери почти все мужчины были священнослужителями. Ее крестный, первый Новосибирский митрополит - владыка Никифор (Асташевский); двоюродный дедушка - священномученик Александр Дагаев, дед - о. Василий Леонтьевич Соколов, церковный миссионер Сибири, отец и брат - все расстреляны за веру. В 1937 году ее отца, протоиерея Георгия Непомнящих, "забрали" в НКВД за то, что не отрекся от веры. Затем арестовали мужа Софии Георгиевны - Ивана Мельникова. "10 сентября мужа расстреляли. Меня арестовали 6 августа 1937 года, перевезли этапом в Мариинск, где сидел наш отец. Мне давали с ним свидание, 10 дней встречались с ним. После того, как я уехала, наш этап отправили, его вскоре расстреляли", - вспоминала она. Сегодня протоиерей Георгий Непомнящих причислен к лику священномученников Кемеровской епархии. Сама София Георгиевна, обвиненная лишь в том, что верит в Бога, получила 10 лет лагерей - Печорлаг, Тайшетлаг, Якутия и 5 лет ссылки. "Статьи у меня не было, а было две буквы написано - ЧС (ЧСИР/член семьи врага народа). Вот с такой "статьей" я просидела 10 лет. Даже в документе об освобождении у меня сказано: статьи нет, но "можно приравнять к 58.10", к антисоветской агитации. 10 лет я просидела в этой клоаке. С ворами, со всеми. С преступным миром. Мне сказали: "Ну, ты будешь и курить, и матом ругаться - будешь такая, как все". А я сказала: "Нет - какой меня взяли, такой я и должна выйти". И вот, именно Господь меня хранил... Смерти я там не боялась. Работа, конечно, тяжелая была. В Тайшетлаге мы делали просеку для железной дороги на Братск, в Бирлаге - ходили на лесоповал, в Печорлаге уже чинили одежду для фронта..." Но в заключении женщина встретила свою вторую любовь и вышла на свободу, уже будучи беременной сыном. Вернулась в Сибирь, в Черемхово, к родным. И еще 7 лет ждала, пока освободят ее мужа. В 1954 году она переехала в Москву, на родину второго мужа. В столице София Георгиевна до самой пенсии работала в библиотеке Колонного зала Дома Союзов. Уже в 2000-х годах она отыскала полигон в Кемеровской области, где расстреляли ее отца и еще тысячи людей: теперь в Мариинске в месте расстрела и массовых захоронений на Мариинском кладбище установлен мемориал - 5-метровый поклонный крест с памятной табличкой. В 2008 году на открытии мемориала "Жертвам Сиблага" губернатор Кемеровской области Аман Тулеев вручил медаль "За веру и добро" Софие Фединой - дочери расстрелянного в Мариинске в 1937-м году протоиерея Георгия Непомнящих. Вскоре после этого София Георгиевна стала писать книгу воспоминаний о ГУЛАГе - в 2015 году она вышла в свет под названием "Верю, помню, люблю..." "Почему я так долго живу? Я много думала об этом. Видимо, мне предназначено Господом сохранить память рода. Узнать о нетленных мощах и могиле крестного отца митрополита Никифора, о судьбе расстрелянного брата Николая, дяди Якова - тоже священника, найти могилу отца в Мариинске... Быть сегодня свидетелем торжества Истины", - говорила Федина. Весь ХХ век для этого человека был, как домашняя кладовая, она знала его в таких деталях, что воспоминаний хватило бы не на одну жизнь и не на одну книгу. О Софие Георгиевне снят документальный фильм "Последний вопрос: осколки собранного" (режиссер Юрий Геддерт). Отрывки из книги "Верю, помню, люблю..." (Книга "Верю, помню, люблю..." Софии Георгиевны Фединой вышла в 2015 году, когда ее автору было 102 года. В 2017 году она была вновь переиздана, дополненная воспоминаниями ее сына, Евгения Борисовича Федина). "Когда столько прожито, когда за плечами целое столетие, как ответить на вопрос, какой день твоей жизни оставил самые глубокие воспоминания? И все же на вопрос моего сына, я, практически не раздумывая, назвала первый свой день на свободе. Когда со справкой об освобождении, с узелком и маленьким чемоданчиком вошла в тамбур вагона поезда Воркута-Асбест. Впереди путь через всю страну, впереди неизвестность. И только вопросы: кто встретит, как встретят...? Как же сложно сделать этот первый шаг из узкого тамбура в вагон, где слышна совсем другая речь, где о чем-то спорят и над чем-то шутят другие люди. Именно другие, потому что непривычна пестрота их одежды, нет обреченности в их взглядах, угрюмости лиц - отпечатка тюремного барака, из которого ты вышла несколько часов назад. И ты ловишь себя на мысли, что эти люди даже не думают о том, что они просто свободны. И только ты понимаешь, какая пропасть лежит между вами. Что такое десять лет тюрьмы, лагерей, жизни в которой одно лишнее движение - и за спиной прозвучит окрик конвоира. Как трудно сделать первый шаг в этот вагон, в эту свободную жизнь. И как десять лет назад, только очень далеко от Воркуты, я услышала практически те же слова: - Ну чего ты стоишь? Проходи, места хватит. ...В августе 1937 года Томск на исходе лета изнывал от жары. Дощатый настил тротуаров коробило яркое солнце. После тихой провинциальной Анжерки многолюдные улицы города давали почувствовать ритм, в котором, как мне казалось, живет и трудится вся огромная страна. Для поездки в Томск нашелся повод. Надо было забрать Диплом, который я так и не получила, окончив курсы учителей младших классов. Этот повод помог мне убедить себя в необходимости поездки. Отсутствие на руках Диплома само по себе не мешало работать в школе, а сейчас тем более, когда из школы пришлось уйти, но другой, более убедительной, причины нарушить настоятельный совет Миронова уехать из Томска, я не нашла. Поэтому всю дорогу как кубики складывала и переставляла в голове фразу, которую скажу ему, как только войду в кабинет. В итоге остановилась на самой простой. Скажу: "Приехала получить диплом, а по дороге зашла узнать, как скоро будет суд у Ивана?" С этой заготовленной фразой я вошла в кирпичное здание Управления НКВД по Западно-Сибирскому Краю. Cказала, что к следователю Миронову, что он меня знает. Получила пропуск и пошла по знакомому коридору... Первый раз я встретила Миронова в доме маминого дяди, священника Троицкого храма отца Иакова. В 1932 году, после ареста папы, чтобы быть рядом и помогать маме содержать семью, дядя Иаков попросил Томскую епархию направить его служить в наше родное село Лебедянское. Но не успел. На место папы прислали другого священника, а дяде Иакову предложили поехать в Томск. С тех пор, каждый раз, бывая в областном центре, я знала, где меня всегда ждут, где будут рады обогреть и приютить. И вот в июне 37-го, после ареста мужа, я приехала в Томск, в прокуратуру области, узнать о его судьбе. С трудом добилась приема у прокурора. Умоляла его разобраться во всем, уверяла в невиновности Ивана, говорила, что произошла чудовищная ошибка. В ответ прокурор кричал на меня, обвинял мужа в измене Родине, говорил, что и мое место в тюрьме, как жены изменника Родины. Господи, как неисповедимы пути твои, как глубоко заблуждаются люди, уверовав в свою безнаказанность! Через два месяца после этого разговора арестовали всю верхушку Томской власти, арестовали вместе с женами. Случайно я оказалась в той же камере подвала НКВД, где сидела жена областного прокурора. И когда после допроса, ее мужа как мешок волокли по коридору к умывальнику, который находился возле нашей камеры, и отливали водой, мы все слышала ужасные стоны человека, который совсем недавно сам отправлял на пытки невинных людей. Так страна боролась с предателями и врагами народа, и попасть в их число, как я увидела, мог каждый. С большой тревогой я смотрю сегодня на попытки оправдать репрессии и беззаконие тех лет. Но в тот день, 6 июня, после оскорблений и угроз прокурора, униженная и убитая горем, я шла к дедушке Иакову. Я хотела услышать его слова утешения. Получить мудрый совет: где найти опору, когда все вокруг рушится и жизнь теряет смысл. Я шла по городу, который медленно остывал от дневной жары; заканчивался рабочий день и хотелось, чтобы вместе с ним ушли в прошлое обиды и боль. Как лучик надежды на лучшее, встретило меня на пороге теплое гостеприимство дедушки Иакова. Всего несколько слов успели мы сказать друг-другу, как в дверь настойчиво постучали. Дедушкин постоялец поэт Николай Алексеевич Клюев пошел ее открывать, а дедушка сделал мне знак рукой, чтобы отошла вглубь комнаты и не стояла рядом с ним. Буквально в ту же минуту на пороге возникли люди в военной форме и старший из них назвался следователем НКВД Мироновым. Долго обыскивали дом, не церемонясь переворачивали все вверх дном, просматривали каждую бумажку, требовали показать, где спрятаны запрещенные книги. Я стояла в оцепенении и с ужасом наблюдала, как здоровые молодые мужики измываются над двумя старцами. Неужели они верили сами, что поймали настоящих врагов народа. Чем страшен был им священник, который всю свою жизнь призывал к покорности и смирению, или замечательный русский поэт, воспевавший Родину. Каким ужасным на фоне этих двух стариков виделось мне хамство и невежество этих людей. Как нелепый кошмар надвигался на меня незнакомый мир. В этом же году, 8 сентября, он поглотит навсегда дедушку Иакова. А затем в застенках Томской тюрьмы по коридору мимо моей камеры понесут умершего заключенного. И надзиратель назовет его фамилию - Клюев Николай Алексеевич. Как я теперь знаю, разные случайности берегли меня от тюрьмы, и на этот раз судьба дала мне шанс. На следующий день я пошла в управление НКВД, с просьбой разрешить свидание с мужем. Свидание разрешили, и я с удивлением узнала, что дело Ивана ведет известный уже мне следователь Миронов. Вот тогда я первый раз вошла в его кабинет. Не знаю, запомнил ли он меня при аресте дедушки Иакова, но о том, свидетелем чего я случайно оказалась накануне, он ни разу не вспомнил. Хотя мог бы спросить, кто для меня протоиерей отец Иаков и как я оказалась в его доме? Может, понимал, как мерзко все это выглядело со стороны. Может честь офицера не могла до конца примирить с поиском врагов народа среди беспомощных стариков и женщин. По крайней мере, в моем деле он будет человеком, который в тех условиях сделал всё от него зависящее, чтобы я не попала на тюремные нары. После свидания с Иваном я вернулась в дом дедушки Иакова. А вечером неожиданно приехал Миронов. Сказал, что забирает меня на допрос. Разные мысли пришли в голову. И то, что это последний мой день на свободе, в первую очередь. Он продержал меня в своем небольшом, скупо обставленном кабинете почти до утра. Был долгий, долгий разговор. О том, что меня ждет. Что такое тюрьма для женщины, что такое камера политических с уголовниками. Когда и какой я выйду, если выживу, на свободу. Выбор, как сказал Миронов, у меня небольшой. Отказываетесь от мужа и сотрудничаете с нами, либо арест. Даю возможность подумать, но возьму подписку о невыезде, подвел он итог нашему ночному разговору. Несколько дней я как на службу ходила и отмечалась в управлении НКВД, а затем, неожиданно, Миронов разрешил мне уехать домой, но просил больше в Томске не появляться. Такой подарок мне еще раз преподнесла судьба. ...И вот я опять на пороге кабинета Миронова. Слова, которые я приготовилась произнести, объясняя причину возвращения в Томск, не потребовались. Увидев меня, Миронов не задал ни одного вопроса. Как будто бы не было ни долгих разговоров, ни советов, ни предупреждений. Для него я была отработанный материал, и тратить на меня время впустую у него не было больше желания. Взяв у меня пропуск, он сказал, что дело Ивана передали другому следователю. Быстро подписал небольшой листок, с которым я могла опять выйти на свободу и протянул его мне. Разве знаем мы в какие мгновенья и как вершится наша судьба? Как одно слово, один, казалось бы, естественный для меня вопрос может перевернуть всю дальнейшую жизнь. Знать бы тогда, что моя просьба выяснить у нового следователя, как обстоят дела Ивана, заставит Миронова задержать пропуск в руке и положить его обратно на стол. - Идемте со мной, - сказал Миронов. Прошли в конец коридора и спустились в просторное, заполненное людьми полуподвальное помещение. - Побудьте здесь, я сейчас вернусь, - Миронов скрылся за дверью, без таблички. Осмотревшись, обратила внимание на то, что в полуподвале одни мужчины. Все с узелками. В узких окнах с решетками мелькали ноги прохожих. Было довольно тесно. Не было места присесть. Повезло тем, кто оказался ближе к окну. На высокий подоконник можно было положить свои вещи. Мое появление в мужском коллективе не осталось незамеченным. - Проходите, места хватит. И хотя вещей у меня не было, мне освободили место у окна. Стали задавать вопросы: кто такая, откуда, за что арестовали? Сказала, что учительница, пришла узнать о судьбе мужа, вот он арестован, объясняла я. А я на свободе, сейчас узнаю, кода суд, и поеду домой. В это время в полуподвале появился странный мужчина. Про себя я окрестила его инженером-геологом. Ну, кто летом может ходить в широком плаще-пыльнике, с ящиком для специальных инструментов. Он был какой-то шумный и сразу же включился в разговор. - Барышня, - по старорежимному обратился он ко мне, - все мы здесь арестованные. Еще никто отсюда не вышел на свободу... Принесли и стали раздавать хлеб, по куску на человека. - Спасибо, - отказалась я, - меня ждет дома обед. - Да что же Вы такая наивная, - огорчился инженер-геолог, - жалко Вас, пропадете. Наконец открылась дверь без таблички, и я увидела Миронова. Он направился прямо ко мне в сопровождении человека в форме сотрудника НКВД. Остановились напротив меня. Долго молча смотрели, потом, так и не сказав ни слова, повернулись и ушли. Время остановилось. Накатил страх, сжавший виски. Страх не за себя, за маму. Как мама узнает, где я, что со мной? Теперь она совсем одна. Три малолетних сестренки на ее руках. Крыши над головой нет, работы нет. Папа в тюрьме, брат в тюрьме, и теперь я. Рушится все, что давало силы жить, верить, бороться. Уходило все, что было дорого с детства. Какая-то безжалостная сила убивала, добивала нашу семью. И за что, я искренне не понимала..."
