к 25-летию расстрела российского парламента

«Хорошего в этом мало. Даже безусловные приверженцы президентской стороны понимали, что радоваться тут нечему. Победу в гражданской войне не празднуют и наград за неё не дают. А те, кого никак нельзя отнести к приверженцам Б.Н. Ельцина в том конфликте, тем более давали и дают волю всему своему негодованию. Причём сегодня к негодованию четвертьвековой давности явно примешивается и общее осуждение либерального курса 1990-х, делающее негодование ещё более сильным и актуальным». Четверть века назад, в начале октября 1993 года, погода в Москве была как нынче — ясная и для октября довольно тёплая. И в этом тёплом октябре случилось то, чего не было в столице 75 лет — со времени левоэсеровского мятежа 6 июля 1918 года. Тогда, кстати, тоже был своего рода конституционный кризис, раскол в новообразованном советском государстве, и власть большевиков точно так же висела на волоске. И 4 октября 1993 года — в первый раз после 1918-го — для решения внутриполитических споров была использована артиллерия. Нет, конечно, танки — и совсем не для парада — появлялись на столичных улицах и прежде. И в 1950-е годы, когда шла схватка сталинских диадохов за наследство вождя, и в августе 1991-го. Но тогда они использовались лишь как средство давления и устрашения. А боевыми снарядами в Москве не стреляли 75 лет. Хорошего в этом мало. Даже и безусловные приверженцы президентской стороны понимали, что радоваться тут нечему. Победу в гражданской войне не празднуют и наград за неё не дают. А те, кого никак нельзя отнести к приверженцам Б.Н. Ельцина в том конфликте, тем более давали и дают волю всему своему негодованию. Причём сегодня к негодованию четвертьвековой давности явно примешивается и общее осуждение либерального курса 1990-х, делающее негодование ещё более сильным и актуальным. На фоне этого, безусловно, искреннего чувства, слабнут охлаждённые соображения. И замечание Политика из «Трёх разговоров» В.С. Соловьева — «Haзoвитe мнe, в caмoм дeлe, тy cтpaнy, гдe вoopyжённoe вoccтaниe ycмиpялocь бeз жecтoкиx и нecпpaвeдливыx мep». Причём жестокость и несправедливость, конечно же, имевшие место, в последующей верхсоветовской легенде существенно преувеличиваются, а действия Б.Н. Ельцина и его администрации по прекращению эксцессов победителей полностью игнорируются. Хотя, например, начатые по указанию Ю.М. Лужкова облавы на южан (которые в данном конфликте были вообще ни при чём), а равно и инициатива того же Лужкова по продлению комендантского часа в Москве на неопределённый срок — всё это было пресечено по указанию всё того же злопроклятого Ельцина. Точно так же слабнут соображения, что сторона Верховного совета была, мягко говоря, тоже не собранием идеальных рыцарей. Помня увиденные 4 октября цветочки, граждане не очень любят размышлять о том, какие бы они ягодки увидели, если бы верх взяла противоположная сторона. Более популярен образ не чинящегося ничем злобного проамериканского тирана Б.Н. Ельцина, которому противостоял белодомовский лебединый стан. Красиво, но не слишком соответствует реалиям и персонам. Хасбулатов, Руцкой, Макашов — те ещё «белые лебеди». Впрочем, все эти сомнения можно отринуть, приняв принципиальный, системный тезис. Тот, что, вне зависимости от политических и человеческих качеств участников той драмы, победители олицетворяли собой автократию, а побеждённые — парламентаризм. И от поражения парламентаризма в 1993 года всё и пошло в сильно неверном направлении. Слабость такой позиции в том, что революционный Верховный совет представляется олицетворением парламентаризма, между тем его роль скорее в том, что он выступал в роли тарана, сокрушившего прежний советский режим, после чего его судьба стала незавидной. Такова уж судьба представительных собраний во время геологических сбросов. Речь Кромвеля, обращённая к Долгому парламенту, победившему короля Карла: «Уходите, уходите, ради Бога!» Судьба Национального собрания во Французской революции, завершившаяся 18 брюмера: «Заглушивший барабаны громовой голос Мюрата, скомандовавшего своим гренадёрам: «Вышвырните-ка мне всю эту публику вон!» (фр. Foutez-moi tout се monde dehors!), звучал в их (депутатских) ушах не только в эти первые минуты, но не был забыт многими из них, как мы знаем из воспоминаний, всю их жизнь». Боровшаяся с прогнившим царским режимом IV Государственная дума, «Глупость или измена?», краса прогресса Милюков — долго ли всё это просуществовало после падения монархии? Судьба Верховного совета РСФСР столь точно укладывается в эту схему, что, скорее, удивительным было бы обратное — если бы Съезд народных депутатов РСФСР пережил гибель СССР и благополучно переизбирался на новые сроки. Это было бы настоящим чудом. Ибо здесь действует одна и та же схема. Представительное собрание объявляет себя полновластным выразителем воли нации и сокрушает прежнюю власть, после чего порождает нового вождя, уже не нуждающегося в собрании со столь всеобъемлющими претензиями. Между тем, как это всегда бывает после переворота, жизнь в стране стремительно ухудшается, проблемы нарастают как снежный ком. Можно сколько угодно желать, чтобы потрясений более не было и два новых самодержца — революционный конвент и Робеспьер на коне или без оного — благополучно уживались, формируя стабильную систему сдержек и противовесов. Но на практике они вступают в столь непримиримый конфликт, что с определённого момента чьи-то шейные позвонки должны хрустнуть, а другого выхода не предвидится. Всё оказывается предрешено в тот день, когда падает твердыня прежней власти, которая вчера ещё казалась несокрушимой. В этом смысл изречения о революции, пожирающей своих детей. Между тем дети, пасынки и даже вовсе не дети всё более желают простейшего порядка. Моё самое сильное воспоминание о ночи с 3 на 4 октября 1993 года — тёмная Москва без какой-либо власти. Ни одного милиционера на улице, можно ехать, нарушая все мыслимые правила движения, но это почему-то не радует, а пугает. Пугает до дрожи. Умозрительные концепции того, как счастье было так возможно, так близко, возникают сильно потом. А тогда зрелище власти, валяющейся на земле, порождало леденящий страх. Возможно, не только у автора этих строк. Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.