Сергей Шнуров — Pharaoh: «Ты хакер, а я медвежатник»
Сергей Шнуров, лидер группировки «Ленинград», и PHARAOH, предводитель рэп-когорты Dead Dynasty для обложки октябрьского номера «Собака.ru» нашли не только десять отличий поколения 1990-х от центениалов, но и общий знаменатель — новые поэты ищут новое слово и новый звук. Шнуров похож на старого пирата, PHARAOH — на начинающего корабельного врача, но при этом есть ощущение, что плывут они на одной шхуне, да и цели пока совпадают. Этот вполне стивенсоновский альянс — жизненно необходимый во времена, когда карта музыкальных сокровищ давно потеряна. Стоит сказать, что для лидера группировки «Ленинград» это вообще необычное предприятие — Шнуров всегда скупился на похвалу, особенно если речь шла о соперниках по цеху. Однако о PHARAOH он стабильно отзывается в превосходной степени и даже записался в его последнем альбоме. При всей разнице жанров, возрастов и стратегий оба с силой бьют в одну точку, где слышится любимая ими тревожная грязь, глумливое обретение смысла и корсарская архаика. Phутуристы Вы оба, очевидно, перерастаете рамки когда-то выбранного стиля. Как «Ленинград» — не про ска-панк, так и PHARAOH не есть хип-хоп как таковой. В чем ваш посыл, что в вас преодолело то, чем вы формально являетесь? Шнуров: У каждого поколения есть свой язык. Но язык — структура динамичная, он меняется. Так что на примере каждого следующего поколения это видно особенно ясно — язык обновляется даже и в структурном смысле. Дело ведь не только в неологизмах или американизмах каких-то. Меняются не только слова, но меняется порядок слов. И в случае с PHARAOH это конкретно так. И в его случае я вижу появление нового языка, даже новой знаковой системы. PHARAOH: Я слышал музыку «Ленинграда», когда мне было лет восемь, наверное, — у моего двоюродного брата были все кассеты. Мне запрещали это слушать, но я все-таки слушал. В тот момент я ничего не понимал, мне это все казалось смешным, провокационным и так далее. Когда я начал подрастать и понемногу понимать, что происходит, то мне показалось, что тексты, которые пишет Серега, одни из самых депрессивных, которые я когда-либо слушал из сферы творческой конъюнктуры в этой стране. У меня была большая дискуссия с одним моим знакомым насчет того, как музыканты выражают свои мысли в песнях. Серегу я на самом деле причислил бы к самым громкоговорящим и сделавшим себя именно по структуре гениальных музыкантов. Потому что я, например, мог бы провести огромную параллель с тем же Бобом Марли. Человек мог музыкой, которая одна по настроению, сказать совершенно другие вещи. И несмотря на то что все …, он мог погладить тебя своей музыкой по голове и сказать: да ничего страшного, мы прорвемся. И в текстах «Ленинграда» масса подобных двойных смыслов, когда на первый взгляд массовой аудитории ты слышишь одно, но, если ты умеешь различать, считывать структуры песен и раскладывать по полкам значения песен, которые делает Серега, там можно найти миллион разных углов, которые, наоборот, говорят о самом …, что есть на свете. Шнуров: Разных отражений! Generation Ph Интересно, что ты сказал про депрессивную сторону «Ленинграда», — потому что я, в свою очередь, был удивлен, что Шнурову так понравилась твоя музыка со всеми этими кадиллаками-катафалками, тяжким туманным звуком и прочей гробовой образностью. Это скорее для меня музыка, а он-то такую, в общем, никогда не жаловал. Шнуров: Да уж, ты у нас байронический герой. Но, что касается кадиллака-катафалка, это ты зря, в этом очень много моей любимой иронии, и я прочел ее сразу. Я увидел в этом не только некую обреченность, тлен и декадентство, но, наоборот, преодоление этого декадентства. PHARAOH: Ну у нас все же поколенческие проблемы с Серегой разные. Но, может быть, мы говорим о них в похожей манере, похожим образом стебем это все. А в чем проблемы-то? Шнуров: Ну смотри, не мне тебе объяснять: у каждого поколения свои зависимости — ну вот тебе и проблемы разные! PHARAOH: Именно так. Интернет — наркотик. Здоровый образ жизни — тоже наркотик. Вопрос, кто на чем сидит. Шнуров: Важна зависимость сама по себе. Phарш Раз уж вы заговорили про знаковые системы. Что за знаки вы расставили? Шнуров: Вот смотри: в чем разница между PHARAOH и «Ленинградом»? В моих текстах чаще упоминается слово …, а в текстах PHARAOH … Сука. Шнуров: Сучка! И это разные абсолютно категории. Сучка — это, извините, новое поколение. PHARAOH: Она просто помоложе. Шнуров: Вообще-то … бывают и молодые. PHARAOH: Но сучка — это … в зародыше. Не, ну это вы говорите о разных номинациях одного, скажем так, явления. А кто из вас что придумал нового? PHARAOH: Мы просто видим зависимости, которыми болеют другие люди, и понимаем, что сами мы бы никогда в жизни на эту … бы не подсели, и думаем: ах вы, … Шнуров: В плохом смысле слова! Хорошо, а на кого вообще рассчитано ваше музицирование? Вы себе как-то выстраиваете аудиторию мечты? PHARAOH: На самих себя. Шнуров: Музыка вообще выполняет функцию бани. Так как в баню русский народ перестал ходить, он ходит на концерты. Там температуры, в которых жить нельзя, — равно как и на концерте PHARAOH, я там был. PHARAOH: Как и на концерте «Ленинграда». Шнуров: Не больше двух часов! Пришел, веником по … получил и ушел. PHARAOH: Помял бабу. В лучшем случае. PHARAOH: Ну да. В худшем пива выпил. Шнуров: Ну это тоже абсолютно банное занятие — пиво. PHARAOH: В общем, мы для людей. Шнуров: Главное — помнить, что ни в коем случае нельзя жить на концерте. Баня, как и концерт, — это такая …, куда имеет смысл войти и непременно выйти. Вещи туда перевозить точно не стоит. PHARAOH: А вот шапочку можно надеть. Нас ленинградит Вы хоть сколько-нибудь завидуете друг другу? Я имею в виду — хотелось бы вам поменяться местами: одному попасть в мир конца 1990-х, где еще издают альбомы на аудиокассетах, пишутся на династических лейблах, зависят от бумажных рецензий и живут музыкой, а другому — в ситуацию, когда все можно сделать на коленке, объяснить на пальцах и полагаться целиком на себя? PHARAOH: У нас так или иначе перекликаются наши миры в каких-то определенных аспектах. Каким образом? PHARAOH: Ну я же застал то время, многие вещи тех лет мне близки. Серега, в свою очередь, знает многое о сегодня, в конце концов, если б у нас ничего общего не было, мы бы не общались. Шнуров: Но меняться эпохами я ни в коем случае бы не хотел. Почему? Шнуров: Потому что их конкурентная среда, она гораздо серьезнее нашей. В наше время вообразить даже нельзя было, что появится «Ютьюб». Было четкое представление о каком-никаком формате. И нужно было ему соответствовать, чтобы вписаться на телевидение или радиостанцию. Ты зависел от каких-то … критиков, слава богу, их уже нет ни одного. А в их конкурентной среде гораздо сложнее существовать. Раньше, по крайней мере, был понятен ход, сейчас ходы неясны. Где эта дверь находится, куда нужно входить, совершенно непонятно. Сейчас нужно … во все стороны, причем желательно делать это одновременно. PHARAOH: Но конкурентная среда в моем случае так или иначе перекликается с тем временем. Потому что сейчас много кто пытается быть конкурентоспособным, но очень тяжело писать музыку, когда у тебя нет жизненного опыта. А сегодня, к сожалению, выросло такое поколение, которое не проживает жизнь, а пребывает в неких иллюзорных, вымышленных понятиях, в Интернете и всяком таком. Шнуров: Ну да, все же две большие разницы — ты получил по … или видел, как получают по … PHARAOH: Абсолютно! Но я как бы и получал по …, и видел, как получают по …, и давал по … А люди, которые входят в эту, как ты говоришь, конкурентную среду, они в большинстве своем только видели такое, стояли рядом. И это сразу заметно, невооруженным взглядом. Хакер и медвежатник Время ускоряется и съеживается. Теперь довольно трудно представить музыканта, у которого хватит дыхалки на двадцать лет игры. «Ленинград» в этом смысле все же наследник старых рокерских дел — с их марафонскими дистанциями. Шнуров: Съеживается, как … в мороз! PHARAOH: Ну потому что выросло поколение-комплекс. Комплекс быстрого питания. Шнуров: Двадцать лет на сцене — сейчас это нечто невообразимое. Мы реликтовое излучение давно погасших звезд. Да, мы марафонцы, а сейчас все спринтеры. Но, кстати, PHARAOH по нынешним меркам абсолютный долгожитель. PHARAOH: PHARAOH будет вечно жить. Ну я вот люблю музыку. А кто любит сейчас музыку? Все любят быстро питаться. Шнуров в свое время ловко соскочил с темы, заявив, что он творчеством не занимается, а занимается искусством, а искусство, дескать, всегда на продажу и типа взятки гладки. Ну допустим. А вот ты чем занимаешься? PHARAOH: …, я не могу о себе судить в категориях творчества или искусства. Я занимаюсь хакерством. Я просто смотрю в те темные уголки, куда никто не заглядывает. А когда я на них смотрю, на них начинают смотреть все. Шнуров: Вот! Две большие разницы. Он хакер, а я медвежатник. Я предпочитаю вскрыть сейф, нежели писать программу и … деньги из банка, который находится за тридевять земель, — чем, собственно, занимается PHARAOH. Я предпочитаю старинным методом с помощью отвертки и молотка залезть и взять свое. Мне кажется, на этой мажорной ноте можно и прекратить всю дискуссию. Хакер и медвежатник, вот и вся разница. PHARAOH: Это правда. текст: Mаксим Cемеляк СКОРО! 13 октября Pharaoh соберет клуб «A2», 19 октября «Ленинград» возьмет новый рубеж в родном городе — 60 000 на стадионе «Санкт-Петербург».
