Жил-был художник и две его женщины
Что значила для него каждая из них, мы можем лишь догадываться: в своих мемуарах Константин Коровин не сказал об этом ни слова. ...Костя попросил приехать. Надя прошлась по комнате, подхватила шляпку, надела спешно, даже не взглянув в зеркало. Почему-то было ясно: надо ехать немедленно. Он ведь редко когда просит — так.Она волновалась, пока ехала к нему, хотя могла бы уже и привыкнуть — столько лет вместе. Или не вместе? Она и сама не понимала. Она помнила, как увидела его впервые: господин в бобровой шубе, шикарный, слегка подшофе, он вошел в театр, и все забегали вокруг. А он — сгусток энергии и света — излучал тепло и доброту.Она не стала спрашивать, кто это, поняла из разговоров — Коровин... Надя тогда училась в школе при Художественном театре.Подруга ей рассказала: когда-то, в середине 1880-х, Костю Коровина, всеобщего любимца, привел в дом Василий Поленов. Он обожал двух своих самых талантливых учеников — Левитана и Коровина, вот Отправляясь позировать Коровину, она и это восприняла отчасти как работу. Он работал быстро — мазок, мазок, штрих. Картина получалась объемной, яркой, Наде нравилось. И она продолжала обманывать себя, убеждая — мне просто интересно, ничего такого.Но потом она пришла в мастерскую, когда надобности в позировании уже не было. И когда он обнял ее за плечи, не стала отводить влюбленных глаз. Роман развивался стремительно. Весной 1908 года Костя предложил ей поехать в Охотино, на берега Нерли. Она согласилась без размышлений. Когда ехали, держала его за руку и воображала, как он однажды скажет ей, что его мир — это она. Надя чувствовала, как рядом с ней он расслабляется, как ему хорошо. И никогда она не была счастлива больше, чем тогда, в первый приезд в его охотинский домик. На прогулке дышала ароматом влажной, только-только оттаявшей земли, весенней прелью; он целовал ее, шутил над ее увлечением революционными идеями, задиристо посмеивался над ее кумирами — Горьким и Марией Андреевой.И все это вместе, включая его ребячества, было счастьем. Она слышала когда-то о его мимолетных романах, страшно ревновала. Но потом ревность ее заглохла — ну разве можно было Костю не любить? Невозможно! Растворяясь в его объятиях, она не думала о том, что все происходящее — сказка и что где-то его ждет та единственная женщина, с которой Наде было невозможно конкурировать. И ту женщину звали Анной. Она была Костиной женой. ...К моменту знакомства с Коровиным Анечке Фидлер было чуть меньше шестнадцати, она была хороша собой и недурно пела в хоре в мамонтовской труппе. Роман вспыхнул незамедлительно, тем паче что вообще романы с артистками кордебалета и хористками были распространены. Они начали встречаться: отношения были страстными. Анна забеременела и родила сына, но малыш вскоре умер. Трагедия Фидлер и Коровина не разлучила, жили они порознь, но встречались, поддерживая страсть. Потом Коровин начал остывать, но Анну не бросал. Почему? Он и сам не смог бы ответить на этот вопрос. Может быть, пережитая вместе драма наделила его чувством ответственности за жизнь Анны — ставшую какой-то нескладной и неуспешной. А когда расставание казалось уже возможным, на свет появился сын Алеша. Коровин и Фидлер поженились — без особой помпы, воспринимая этот шаг скорее как облегчение судьбы для ребенка, получавшего «официальных» родителей. Но и теперь они в основном жили порознь. И когда Коровин приобрел охотинский домик, он частенько сбегал туда — не самый верный семьянин... Надя помнила, как увидела Анну впервые. В театре давали премьеру, и она вдруг пришла туда — холодная, крупная, с тяжелым взглядом брюнетка. Она прошла мимо нее, глядя будто в никуда. Надя вспыхнула, убежала на черную лестницу — сердце стучало. Потом, позже, разыскала ее глазами в зале и ревниво осматривала. Рот подковкой, от вечного недовольства губы опустились вниз. В глазах ни огня, ни души — одно высокомерие. Челюсть тяжелая. Как вообще они сошлись — она, глыба изо льда, и Костя, человек-искра? Ну нет в ней ничего, ничего! И почему он все равно — при ней?! Набравшись смелости, Надя как-то спросила его об этом. Коровин изменился в лице. — Я, Надя, обсуждать это не буду ни с кем. Ни с тобой, ни с другими. Никогда. Ни-когда, поняла? Он сказал это тихо и как-то очень страшно. И Надя поняла. И больше не задавала вопросов. В Охотине, где у Коровина собиралась его компания — Шаляпин, Серов, царский камергер Павел Тучков и масса иного околотеатрального «сброда», — об Анне Яковлевне не вспоминали, приняв Наденьку как хозяйку. И она придумала себе сказку — что она хозяйка и есть. И когда они с Коровиным досиживали до утра перед домом, наблюдая рождение дня, ей казалось, что Анна — это только тень, которая давно растворилась в прошлом. Никто не знал Коровина таким, каким его знала Комаровская. Он открывался ей, открывался без игры. Только Наде он мог рассказать, как переживает непростые отношения с братом, как не может пережить до конца самоубийство отца. И как страдает, что глупо разошелся с Мамонтовым: тот не простил, что в самый тяжелый для него момент он и Шаляпин переметнулись в Большой театр. Коровин каялся Наде: сплоховал я, смалодушничал. А ведь почему бросил Савву? Да потому что предложили в Большом твердое жалованье — 200 рублей! А он понимал, что такое нужда. И очень не хотел, чтобы ее испытывал его сын... Но может, и не принял бы он такого решения, но накануне Анна впервые истерически рыдала в столовой. Она тыкала Костю носом в долговые бумаги и выла — ужасно некрасиво, громко, по-бабьи. А он не мог видеть ее слез. А Надя иногда серчала. Все как-то устраиваются. Вот тот-то — ушел к любовнице. А тот — вернулся к жене. Друг Шаляпин живет на два дома: в Москве он счастлив с Иолой, в Петербурге — с Машей. Как-то и у них с Костей все утрясется. Ну не может быть иначе! А годы шли... ...Костя проводил с ней все свое свободное время. Она играла в Малом театре, успешно. Как он гордился ею! Как хвалил! Вечером, после спектакля, он подхватывал ее и вез в ресторан, где они сидели рука об руку, воркуя, и все знакомые улыбались этой милой паре неразлучников. За прошедшие годы Надя видела Анну Яковлевну еще пару раз. Один раз она скользнула по ней взглядом и отвернулась. Надя так и не поняла, узнала ли она в ней «разлучницу». Впрочем, была ли она таковой? Теперь она понимала — нет. Они были вместе — и не вместе. Иногда она аккуратно спрашивала — а что дальше? Он либо уходил от ответа, либо бросал неопределенное: «Все устроится, Надюша». Когда, как? Она верила, понимая, что это — обман и иллюзия. Все их общие знакомые и друзья к Наденьке благоволили. Она доказала свое отношение к Коровину делом: выхаживала его после тифа, помогала, спасала от тоски, бескорыстно разделяла беды и радости. И когда он собрался строить в Гурзуфе «их дом», сердце у Нади подпрыгнуло до небес. Они вместе смотрели чертежи и схемы, и Надина душа пела. Какая это была красота! Надя уже бродила в мечтах по многочисленным комнатам этого чудного дома. Открыв дверь, вдыхала грудью аромат морского бриза, фантазировала, как встречает гостей... Он назвал виллу «Саламбо» — по имени героини Флобера, декорации к балету о которой он как раз готовил в Большом. А потом была сказочная весна. Они были в Гурзуфе, Костя бесконечно рисовал ее, смеясь, как забавно Надя морщит нос, прячась от солнца. Потом Надя уехала на гастроли, а ближе к осени балагур Шаляпин проболтался — хороши, мол, были пироги у Анны в Гурзуфе, ах, хороши! Его любимые, с визигой. — Да, я такие печь не умею, — заплетающимся языком произнесла Надя. — И визигу не люблю. (Визига — спинная струна из позвоночника осетровых и лососевых рыб, ее сушили, а затем размачивали и делали начинку для пирогов. — «ВМ»). Надю мутило. Она хотела сказать Косте — все, все кончено! Но не смогла. И опять простила. И потом, конечно, какие могли быть претензии. Аня была его женой. Летом 1911 года Коровин увез Надю во Францию. Она понимала, что отношения надо рвать, но не могла. А когда решилась — не смогла опять: накануне юбилея Кости, его 50-летия, вдруг умер Серов, и Костя сидел у его гроба сутки и плакал, плакал как ребенок, безостановочно и страшно. Ну как она могла его оставить? А когда она приняла следующее «окончательное решение», судьба вновь вернула ее обратно: ну не оставлять же его, когда сгорели все его работы на театральном складе и он так несчастен? Но потом случилась трагедия, перекрывшая все остальные. Влюбившись в подругу детства Иру Шаляпину, Леша, сын Коровина, сделал ей предложение. Услышав нет, он с решимостью 18-летнего юноши решил свести счеты с жизнью и бросился под трамвай. Тот лишил его ног, но не жизни. В семье Коровина начался ад — Лешу бесконечно оперировали. Надя очень жалела Костю. И себя. Теперь, понимала она, Костя не уйдет к ней никогда. Он не сможет бросить сына. ...Она приехала, он был рад. Сделал набросок — быстро, как он умел. Завел разговор о том, что новые власти точно отберут у него Охотино. В нем появилось что-то жалкое, показалось Наде. — Надюша, а еще... Я решил уехать за границу. Не сейчас, чуть позже. Надо лечить Лешу и... Анну. Она больна. Ты меня прости, моя девочка. «Его девочка» все понимала. В это время она каждый вечер блистала на сцене Большого театра. Для Коровина же там места не нашлось. Он все чаще забирался в новое пристанище — в Островно под Тверью. Денег не было, и теперь его любовь к рыбной ловле была не просто хобби, а способом выживания. А еще он начал писать мемуары. Они, как и его картины, были светлы, и лишь иногда, на мгновение, становились вдруг сумеречно горькими. Анна приносила ему чай и крутила папироски — он курил сушеный малиновый лист.Было холодно и одиноко. Уезжать он собрался к 1922 году. У Анны открылся туберкулез, Алексею нужны были протезы. Разрешение на выезд ему дали, и он приехал в Париж, который когда-то покорил. Но проблем меньше не стало. Анне становилось все хуже, протезы Леше не подошли, денег не было. И Нади не было тоже. Иногда до Комаровской долетали печальные сведения о том, как живет Коровин во Франции. Все было неутешительно. Сначала пропала часть его картин с выставки. Анна пребывала в истерическом и мрачном состоянии. Алеша, истерзанный операциями, начал срываться на отца, которого обожал, а после того, как от него ушла жена — балерина Лиза Думаревская, и забрала с собой сына, обстановка в семье Коровиных стала окончательно невыносимой. Коровин работал сутками, но картины продавались плохо. Писал картины и Алеша, иногда даже подписывал их именем отца, чтобы продать подороже, но это лишь ухудшило положение — поползли слухи о том, что талант Коровина «был, да вышел». «Он очень одинок»! — передали Наде. А она и сама чувствовала это. Какая разница, сколько было между ними километров... Коровина душили долги. Красин прислал ему денег на обратную дорогу, Константин Алексеевич сумму припрятал, но воспользоваться ею не успел. 11 сентября 1939 года над Парижем взвыла сирена — была объявлена воздушная тревога. Коровин помнил Первую мировую и дико боялся немецких атак. Накануне он искал денег на покупку противогаза для сына, опасаясь газовой атаки. Ее не последовало, но сирена выла так, что он схватился за сердце. А оно взяло и перестало стучать... ...Константина Алексеевича Коровина похоронили на кладбище Сент-Женевьевде-Буа. Там же покоятся Анна Яковлевна и Алексей — в 1950-м году он покончил с собой во время очередной тяжелой депрессии. Дом в Охотине несколько лет назад возродили энтузиасты. А Надя... Заслуженная артистка РСФСР Надежда Ивановна Комаровская играла, преподавала, стала кавалером ордена Почета. А умерла она в 1967 году 12 сентября — на следующий день после даты смерти любимого Кости.
