Стенограмма интервью президента Трампа «Уолл-стрит джорнал»

Президент рассуждает об отношениях США и Саудовской Аравии, о Федеральном резерве, экономике, торговле и многом другом. Во вторник днем президент Трамп дал в Овальном кабинете интервью четырем журналистам «Уолл-стрит джорнал» из президентского пула — Ребекке Балхаус, Майклу Бендеру, Алексу Лири и Питеру Николасу. Из сотрудников Белого дома на встрече присутствовали заместитель начальника пресс-службы Билл Шайн и пресс-секретарь Сара Сандерс. Мы предлагаем вашему вниманию слегка отредактированную стенограмму интервью. Некоторые его части впоследствии войдут в статьи «Уолл-стрит джорнал». «Уолл-стрит джорнал»: Мы бы хотели начать с главной новости дня. Эрдоган заявил у себя в Турции, что гибель Хашогги — это предумышленное убийство. Дональд Трамп: Да, это серьезное заявление. Может, хотите выпить? Сейчас принесут. Спасибо, вот мой стакан. — Исходя из того, что нам известно, как вы полагаете, несет ли саудовское руководство ответственность за случившееся? — Ну, наши люди работают над этим. [Директр ЦРУ] Джина [Хаспел] уже там, и с ней многие другие. Они побывали в Турции, они побывали в Саудовской Аравии и кое-где еще. Завтра вечером я буду знать обо всем наверняка. Они уже возвращаются. В прямом смысле, уже в пути. Ситуация очень, очень печальная. Очевидно, что к ней неправильно подошли с самого начала. Такое вообще не должно происходить ни при каких обстоятельствах. Какой бы ни был изначальный замысел — как вы знаете, на этот счет есть разные мнения — даже мыслей таких возникать не должно. Как бы то ни было, есть соображения от мрачных до очень мрачных, и самые мрачные из них вообще никуда не годятся. Ну и, конечно, легенда-прикрытие. Если то, что говорят, — правда, то ее тоже провернули из рук вон плохо. Так не годится. — Ваше мнение об МБС [наследный принц Саудовской Аравии Мухаммед ибн Салман], саудовском руководстве вообще и о партнерстве, которые вы пытались наладить, не изменилось? — Я бы хотел дождаться окончательного разбора полетов. По-настоящему вопрос в том, знал ли он обо всем этом с самого начала или нет. Не после, а до. Как вы знаете, они утверждают, что на самом высшем уровне ничего не знали, — а это очень серьезное заявление. Я надеюсь, так оно и было. — Вы сказали, что к делу подошли неправильно. Это звучит так, будто вы считаете, что в деле были ошибки, безотносительно того, чем все закончилось. И как, по-вашему, стоило поступить? — Главная ошибка в том, что до этого довели в принципе. — До чего именно? — Конечно, место было выбрано неподобающее. Но ошибкой был сам замысел. Допускать этого было никак нельзя. — Что именно вы имеете в виду? — Вы, ребята, вряд ли поверите, что это говорю я, но ужасно одно то, что это был журналист. Нельзя было так поступать, даже в мыслях. И как ужасно ни было произошедшее, прикрытие оказалось еще ужаснее. — Ясно. А что вы думаете о том, как ведет себя Турция? Они выкатывают сведения порциями вот уже какую неделю. Похоже, это делается ради давления на саудитов. — Да, очень необычно, необычный подход. Вчера я разговаривал с президентом Эрдоганом. Пастор [Эндрю] Брэнсон (осужденный турецкими властями за терроризм — прим. перев.) уже вернулся. Только что был здесь, может, видели его. — Да, видели. — Так вот, его выпустили. С президентом Эрдоганом у меня всегда были прекрасные отношения. Дела, было, пошатнулись, но сейчас все вернулось на прежний уровень. Мы очень хорошо вчера пообщались. Но они, конечно, ребята жесткие. Жестко себя ведут, да. Но это нормально. Их можно понять. Это ведь у них в стране произошло. — А с МБС вы общались? — Да. — Что вы ему сообщили? И что он ответил? — Ну, для начала я спросил, знал ли он обо всем еще на стадии планирования. Он ответил, что нет, не знал. Потом я спросил, где все это началось. Он ответил, что где-то на нижних этажах. Я задал еще пару вопросов другими словами, но он и дальше уверял, что ничего не знал. И, знаете, к тому, что он мне сказал, я ничего добавить не могу. — Вы ему верите? — Я сказал, что ему следует сделать отдельный доклад о произошедшем. Знаете, они ведь уже ведут собственное расследование. Так вот, думаю, им надо поторопиться с публикацией выводов. — Так вы поверили, что он ничего не знал? — Я хочу ему верить. Правда, хочу. Он очень полезный союзник. Они мощно инвестировали в нашу военную отрасль и так далее. Покупают огромное количество наших товаров. Создают миллионы рабочих мест, понимаете? Это же огромное количество. Так что да, разумеется, я хочу ему верить. — А что, если вскроется, что он что-то знал или причастен иным образом? Думаете, ему стоит отойти от власти? — Это их страна, и как поступать — решать им самим. Разумеется, это бы пагубно сказалось на наших отношениях. На их восстановление уйдет немало времени. Вообще, они были нам хорошим союзником в том, что касается Ирана, и в том, что касается Израиля. В общем, перемена была бы резкая. Сейчас на Ближнем Востоке дела идут на лад, впервые за долгое время. Иран уже не тот, с тех пор как я… В общем, это другая страна. Я бы сказал так: пока я им не занялся вплотную, Иран смотрелся хорошо. Они собирались подмять под себя все: Сирию, Йемен. Они бы пошли еще дальше. Кто знает, чем бы все закончилось? Но я все же решился на этот шаг, хотя многие были против и даже меня отговаривали — понимаете? Я разорвал сделку — ядерный договор, если быть точным, — и теперь они уже не те. Их экономика рухнула. Их валюта рухнула. У них каждый день бунты, серьезные и притом по всей стране, во всех больших городах. Они уже не те. Они выводят своих солдат из разных мест, чего полгода или год назад даже представить было нельзя. — Вы не жалеете, что поддерживали МБС? Ведь Джаред (Кушнер, зять Трампа, — прим. перев.) тесно с ним сотрудничал. — Ну, вообще-то никаких дел Джаред с ним не имел. Просто чтобы вы знали. А так они оба молодые. Нашли общий язык. Живьем они не виделись, да и, как бы то ни было, все это было уже давно. В любом случае, сожаление не то слово. Если что, то бы я очень расстроился. А теперь вспомните про Иран. Посмотрите, сколько людей они уничтожили. Это же главный спонсор терроризма во всем мире. — Можно ли себе представить, что — смотря, что покажет ваше расследование — сотрудничество будет прекращено? — Вот что я сделаю. Хороший, кстати, вопрос. Недавно были очень интересные слушания по делу Кавано. Расследование ФБР курировал я. Я уполномочен на то по закону. И я подумал: даже если я дам срок в десять лет, даже если я брошу на то все ФБР, всех сотрудников до единого, все равно найдутся те, кто скажет, что этого недостаточно. Поэтому я велел Сенату все сделать по-своему и заверил, что соглашусь на все, что они предложат. И все прошло без сучка и без задоринки. Все согласились: запросят неделю, я дам неделю. Запросят отсрочки, я дам и отсрочку. Так вот, здесь я бы поступил похожим образом. Я подключу к этому Конгресс, а там сидят заинтересованные люди с обеих сторон. Есть те, кто не захочет терять инвестиции в 450 миллиардов долларов, но есть и те, для кого это не помеха. Я с ними не согласен. Но я буду решать не в одиночку, а вместе с Конгрессом. Если бы я решал один, то что бы я ни решил, все, особенно пресса, скажут: «Чего это он, надо же было сделать то-то и то-то». — Что касается Кавано, то ведь вы хотели сделать все как можно быстрее, чтобы… — Это правда, я хотел поскорее. И я имел на это право. — Конгресс соберется лишь через пару недель. — Вы правы. Какое-то время их не будет. Но я все равно поступил бы именно так. — То есть, если Конгресс подумает и скажет: «мы хотим прекратить поставки оружия», вы на это пойдете? — Я бы сказал им в лицо, что думаю. Считаю, что так поступать глупо. Но если у них другое мнение, то я по крайней мере над ним подумаю. Так-то я все равно считаю, что мы больше навредим самим себе, а не саудитам. И лишимся 450 миллиардов. Да, вы ведь там тоже были, во время той поездки в Саудовскую Аравию? — Это было турне по Азии. — Было что-то невероятное. Я первым делом отправился в Саудовскую Аравию, именно по этой причине. Они очень меня звали. Говорю: я бы хотел, чтобы вы в знак доброй воли сделали большой заказ на американскую продукцию и другие товары, это создаст рабочие места, придаст развитие экономике. Мы столковались на 450 миллиардах. Никогда такого не было. Я поставил их на самое первое место. Мне очень приглянулся их король. Я с ним общался. Так что я не думаю, что он к этому причастен. Уверен, что нет. Во всяком случае, у меня такое чувство. — Сколько времени уйдет на эту сделку? — Она займет какое-то время. — Вы можете сказать, сколько еще осталось? — Нет, но в тот день были заключены масса контрактов. А еще договоры о намерениях и все такое. Майкл, поймите, это огромный объем. Будь даже сделка чуть менее масштабной, она бы все равно стала крупнейшей в истории. — Господин президент, вы сказали, что король, по-вашему мнению, непричастен. А в том, что касается принца, вы уже не столь уверены? — Вообще, там сейчас всем заправляет как раз принц. Так что если кому и быть замешанным, так это ему. Но вообще это все — просто мое впечатление. С королем я говорил. Он все отрицает самым решительным образом. Мы неплохо знакомы. Так что не думаю, чтобы он знал. Наследный принц тоже отрицает, не менее решительно. Так что я надеюсь, что он тоже был в неведении. — Есть ли некий срок… — Думаю, это все меняет — знал ли он или нет. Он говорит, что узнал обо всем, когда оно уже случилось. То есть тогда же, когда и вы. И тогда же, когда и я сам. — Есть ли некий крайний срок — как в случае с Кавано — к которому вы бы хотели решить, что делать дальше? — Нет. К тому же конгрессмены пока не заседают. — В самом деле. — Но пока мы добудем им сведения. Массу сведений. Мы разузнаем точную картину и примем совместное решение. Конгресс наверняка захочет поучаствовать. — Но крайнего срока вы не наметили? — Не думаю, что он здесь нужен. Вот пресса уже с ума сходит. Все сходят с ума. Да, это очень мрачная история, что бы там на самом деле ни произошло. — Спецслужбы уже ознакомились с имеющимся фото- и видеоматериалом, о котором все говорят? — Я бы предпочел рассказать вам об этом через день или два. Они как раз возвращаются с докладом. — Вы получали предварительные донесения об увиденном и услышанном? — У них масса сведений. Я велел по телефону не докладывать. Не хочу рисковать. Хотя и говорят, будто правительственная линия безопасна. (смеется) — Мы бы хотели сделать из этой беседы тонну новостей. Господин президент, мы сейчас перейдем к следующей теме, а пока еще один вопрос по саудовцам, последний. Во время президентской кампании вы говорили, что главная ответственность за 9/11 лежит на саудовцах. Вы все еще придерживаетесь этого мнения? — За что? — За теракты 11 сентября. — Ну, их было 18 или 17, или сколько там. Все, кроме одного, саудовцы. Так что да, я был прав. И я всегда считал, что нападать на Ирак президенту Бушу не стоило. Я всегда говорил, что Всемирный торговый центр — это не их рук дело. Это все саудовцы. Потом они отправились в Афганистан. Но из пятнадцати… — Девятнадцать. Террористов было девятнадцать. Пятнадцать из них — это саудовские подданные. — Разве не восемнадцать из девятнадцати? Значит, пятнадцать, да? Ну, не важно. Все равно подавляющее большинство, четырнадцать саудовцев. — Пятнадцать. — Ну, пятнадцать. — И, чтобы больше к этом не возвращаться, насколько наши отношения зависят от Саудовской Аравии? Получается, что если они готовы инвестировать десятки миллионов долларов, то все хорошо? — Очень сильно зависят. Они очень хотят поддерживать с нами отношения. Не забывайте, если не мы, то Саудовская Аравия без нас, может, и не продержится вовсе. Я всегда это говорил. Я в жесткой форме — еще до всей этой истории — потребовал, чтобы саудовцы хорошо заплатили за нашу защиту. Мы ведь их защищаем. Они — очень богатая страна, и вся под нашей защитой. Но наши расходы нам не возмещаются. Разве что небольшой процент. Я им об этом говорил, им и другим странам. Никакого секрета здесь нет. Я всегда об этом говорю. Есть и другие богатые страны. Одно дело, когда мы кого-то защищаем, например, страну, которой сильно досталось, и у нее нет средств. И совсем другое, когда речь идет о богатой стране, которая ничего не дает взамен. Так вот, так продолжаться не может. Такие дела. — Теперь о налогах. Расскажите, пожалуйста, подробнее о снижении налогов для среднего класса. — Есть резолюция. Мы долго готовили ее с Кевином Брэйди (член Палаты представителей от штата Техас — прим. перев.). Сейчас дела пошли гораздо лучше. А то бы пришлось включить ее в изначальный законопроект. Но сейчас у нас прекрасные цифры. — Как вы определите средний класс? — Как определю? Ну, есть определение. Мы должны позаботиться, чтобы оно было верным. — И какие у вас на этот счет соображения? — Вообще, у среднего класса все было бы неплохо и при изначальном законопроекте. Но тогда бы у нас не вышло включить в него эту резолюцию, а сейчас мы вышли на квартальный рост ВВП в 4,2%, и, похоже, нам предстоит еще один хороший квартал. — Какой же тогда в ней смысл? — Я считаю, она поможет среднему классу. И помните, эти деньги вернутся обратно в экономику. Бизнес сделал бы все по-другому, но эти деньги вернутся. И у нас все будет хорошо. Собственно, уже неплохо. — И насколько же снизятся налоги для среднего класса? — Мы стремимся к 10%. Это будет здорово, люди это заслужили. Про средний класс долго не вспоминали. Я называю их забытыми людьми. Они напомнили о себе. Им нравится Трамп. Мы добьемся этой резолюции, мы уже работаем над ней. — Но Конгресс же сейчас не заседает. — Ничего, они вернутся, и мы все внесем куда надо. — А это не скажется на государственных доходах? — У нас есть варианты. Со временем мы обо всем объявим, но полагаю, что у нас все получится. — Читатели «Уолл-стрит джорнал» хотели бы знать. — Знаете, что? Позвоните Кевину Хассету (экономист, председатель Совета экономических консультантов, в прошлом экономический советник Джорджа Буша-мл., Джона Маккейна и Митта Ромни — прим. перев.). Скажите, что я велел рассказать подробнее. Он вам все объяснит. Ну вы знаете Кевина. — Ладно. — Так вот, эти деньги обязательно вернутся. На сэкономленные на налогах деньги люди пойдут покупать машины — надеюсь, американские — и другие вещи, произведенные у нас. — До промежуточных выборов остается три недели. В экономике, как вы говорите, полно положительных признаков. Что же на сегодняшний день можно считать крупнейшим риском? — Федеральный резерв. — Федеральный резерв? — Я считаю, что самый большой риск связан с Федеральной резервной системой, потому что, по моему мнению, процентные ставки поднимаются слишком быстро. Да, по мне, так с ФРС связаны самые большие риски, потому что те сделки, которые заключаю я, — это хорошие сделки. Что касается пошлин — я думаю, вы видели, что я сегодня говорил о пошлинах в социальной сети. У нас в эту страну идет много денег, люди этого не понимают. И в конечном итоге я будут использовать это на переговорах. Не забывайте, с президентом Обамой Европа и все прочие страны даже бы не встретились. Просто даже не стали бы встречаться. Они сказали, что вполне довольны делами. Ну а я недоволен. И если они поступят неправильно, я введу пошлины на машины. А если правильно — никаких пошлин. Пошлины — отличный инструмент для переговоров. Когда в 1913 году пошлины в основном были отменены, страна была богатой. Может, вы читали какие-то из речей Маккинли (McKinley), они очень интересные. Он говорил, что мы не позволим кому-то со стороны приходить и забирать наше благосостояние, не заплатив за это. Я бы никогда не сумел этого сделать [перезаключить соглашение НАФТА] без пошлин. Без пошлин я никогда бы не смог этого сделать. — Хорошо. — Да потому что я это все время говорю — просто постоянно. Мне нечего скрывать. Если я введу пошлины на автомобили из Европейского союза — например, на «Мерседесы», БМВ и все остальные миллионы машин, которые к нам идут… Если я введу пошлину в 20 или 25% на эти машины, мы начнем получать просто ошеломительные деньги. Европейский союз даже не стал бы встречаться с Обамой. И Япония тоже. И с нами бы они тоже не стали встречаться. Спустя несколько месяцев я сказал: ну хорошо, хорошо. Я позвонил им и заявил: послушайте, мы больше не собираемся с вами встречаться, мы просто введем пошлины на ваши машины. На следующий день они уже были в моем офисе. — Многие говорят, что на самом деле пошлины — самая большая угроза экономике в долгосрочной перспективе. — У нас нет никаких пошлин. — А вы говорите, это ФРС. — Это настоящий абсурд, понимаете. Да у нас сейчас вообще и нет никаких пошлин. Я использую пошлины в переговорах. Я имею в виду, какие-то другие пошлины, кроме тех немногочисленных, что есть на сталь, которые, кстати, очень маленькие. Что у нас есть? Я не вводил пошлины по Соглашению о свободной торговле между США, Мексикой и Канадой (USMCA). У нас с ними привилегированные условия. Это было невыгоднейшей сделкой. Ее заключила Хиллари Клинтон. Ужасная сделка. Мы превратили ее в нормальную. Но пошлин я не вводил. Где у нас пошлины? Никаких нигде пошлин. Я читал об этом сегодня: «Мы обеспокоены пошлинами». Знаете, что происходит? Бизнесмены, у которых плохо идут дела, любят во всем обвинять Трампа, а пошлины — хорошее извинение для какого-нибудь неумехи, который делает 25 миллионов долларов в год. — Давайте на секунду вернемся к ФРС… — Но сам подумай, Майкл. У нас нет пошлин. Где у нас пошлины? Я только говорю о пошлинах. Я использую пошлины. Серьезно. Я сказал, что собираюсь ввести пошлины на европейские машины, так? И они пришли ко мне в офис. Мы задали концепцию сделки. Посмотрим, что будет. Но они согласились на сделку, о которой иначе даже не стали бы разговаривать. А пошлин никаких нет. — Итак… прощу прощения… если вы считаете, что ФРС — это самый большой риск, есть ли какие-то обстоятельства, при которых вы сочли бы возможным попытаться сменить совет управляющих? — Я не знаю. Я просто должен это сказать. Я очень недоволен ФРС, потому что у Обамы были нулевые процентные ставки, а у меня они почти нормального уровня — или даже абсолютно нормального, смотря с кем вы будете говорить. Дайте мне нулевые ставки, и тогда посмотрим. У него были липовые счета, потому что они поддерживались нулевыми ставками. Плюс Обама выиграл кое-что от того, что у него было лучше условия, гораздо больше потенциальных возможностей для прибыли, поскольку это было в нижней точке цикла. Хотя забудьте это. У Обамы были нулевые ставки. Один по-настоящему крутой человек сказал мне на прошлой неделе: «Если бы все то, что сделал Трамп, он сделал бы при тех ставках, что были в момент его вступления в должность, у нас была бы самая сильная экономика в истории — хотя, конечно, вообще-то она у нас и сейчас такая». — А почему бы не поговорить с Пауэллом обо всех этих расстройствах? Вам кто-то говорил не делать этого? — Потому что теоретически предполагается, что он должен быть независимым. Но мне совсем не нравится то, что он делает. — Вы жалеете, что взяли его на это место? — Мне кажется, что ему чуть ли не удовольствие доставляет повышение ставок. — Что вы хотите этим сказать? — Мне просто не нравится то, что он делает. И я ему даю это понять через вас, поскольку позволяю ему быть независимым. — Да. И как он должен это трактовать? Вы ведь сказали, что он должен быть независимым. — Он может трактовать это, как хочет. Я просто вам говорю, что у меня очень хорошая интуиция. И моя интуиция говорит мне, что он слишком сильно поднимает ставки. Каждый раз, когда мы делаем что-то хорошее, он поднимает процентные ставки. А мы делаем хорошее. Как можно справляться в таких условиях? А у Обамы — не забывайте об этом, это очень важно — у Обамы были нулевые ставки. — Как вы думаете, почему он это делает? — Предполагалось, что он будет сторонником низких ставок. А оказалось — нет. — Если бы вы заранее знали, как он будет себя вести, вы бы выбрали кого-то другого? — Об этом рано говорить, но не исключено. — Как далеко он должен зайти, чтобы вы решили принять меры? — Ну, настанет момент, когда я это пойму. Послушайте, для ясности, со мной согласны очень много людей. Я их всех читаю. Я читаю каждого. Очень многие со мной согласны. Поэтому вопрос экономики настолько горячий. Каждый раз, когда мы что-то делаем, он поднимает ставки. И к чему это приводит? Это значит, что мы больше платим по долгам, так? Мы больше платим по долгам и тормозим экономику: и то и другое — плохо. А теперь у нас есть инфляция, у которой никаких последствий, и я тут только «за». Я бы и больше ее сделал. А потом я бы сделал ее еще сильнее, если понадобится. Но смысл в том, что если вы мне дадите такие процентные ставки, как у президента Обамы… да с нулевыми ставками любой справится. Но мы платим практически нормальные ставки. Сколько раз он повышал ставки? Уже пять? Пять. Пять повышений. — Вы думаете… — Так что у нас был хороший квартал. Сотрудник: Следующий вопрос. — У нас был хороший квартал. Работаем, работаем, и вдруг — бабах — подскакивает процентная ставка. Так что как человек он мне нравится. Но я не согласен с ним в том, что касается повышения ставок. Я бы предпочел, чтобы ставки были низкими, и мы выплачивали долг. — У нас заканчивается время. У меня есть пара вещей… — Хорошо, позвольте мне только сказать кое-что, потому что, по-моему, это может быть самое важное. Я бы хотел, чтобы процентные ставки были низкими, чтобы мы могли погашать наш долг. А пока он продолжает поднимать ставки, это невозможно. — Мне кажется, вы были готовы рассказать о том, какую черту он должен перейти, чтобы вы… — Ни о какой черте мы пока не говорим. Все, что я хочу сказать, — это то, что я бы хотел иметь низкие процентные ставки, чтобы погашать долг. Но пока он поднимает ставки, выплачивать долг нельзя. Был случай, когда он поднял процентные ставки прямо перед тем, как мы выпустили облигации. Если вы готовитесь выпустить облигации, и кто-то в этот момент поднимает ставки, то в итоге вам потом приходится больше платить по облигациям. И скажите мне, ну какой в этом смысл? По-моему, никакого. Понимаете, о чем я говорю, Майкл, да? Так что я просто хочу изъявить свое недовольство. Больше мне нечего вам сказать. Я бы просто хотел более низких ставок в сочетании с долговыми выплатами, тогда мы погасим большую часть долга. Но он не дает этого сделать. Сотрудник: Сэр, к вам пришел человек, у вас скоро следующая встреча, так что, ребята, может быть вы… — Хорошо. Сотрудник:…обсудите еще один последний вопрос. — Так что я ничего со всем этим не делаю. И я независим. Но я имею право говорить то, что думаю. Я считаю, он совершает ошибку. Я хочу выплачивать долг. Не получается погашать задолженность, пока он поднимает ставки, понятно? — Я хотел вас спросить… — В той степени, в которой они их поднимают. — Я лишь хотел вас спросить, прежде чем нам надо будет уходить, о вашем бывшем адвокате Майкле Коэне (Michael Cohen). Он… — О ком? — О Майкле Коэне, вашем бывшем адвокате. Он сказал, что во время кампании 2016 года вы приказали ему сделать две выплаты. — Я уже столько об этом говорил. Никого это не волнует. — Но вы чувствуете, что ваш бывший адвокат предал вас? — Ну, он не должен был этого делать. — …обращаться против вас? — Понимаете, он же адвокат. На нем огромная юридическая ответственность. Немыслимо, чтобы юрист делал аудиозаписи клиента и потом выступал с такими заявлениями. Ему не следовало так делать. Я удивлен, что он так поступил, но такое случается. Но если юрист записывает клиента и делает такие заявления, у него не должно быть права совершать это на законных основаниях. — И вы говорите… — Все, что я хочу сказать, — это то, что для такого поведения на нем лежит слишком большая юридическая ответственность. — И вы говорите, что никогда во время кампании не обсуждали с ним те выплаты… — Я уже все сказал. — …которые он сделал. — Почему мне приходится это повторять? Я лишь говорю, что адвокат не должен так поступать. И потом, он мало в чем меня представлял. Он занимался чем-то вроде связей с общественностью. Но еще он был и юристом. Юристы не должны так делать. Очень умные и умелые юристы мне говорили, что они о таком раньше и не слышали. — Какова была ваша реакция, когда вы узнали, что он решил… — Я был удивлен. — …сделать эти выплаты? — Я был удивлен. Кто бы мог подумать? Любой был бы удивлен. Что касается записей, там была одна запись и еще какая-то… Это совершенно бессмысленная запись. Но есть и множество других записей. Он записывал многих и многих людей. Эй, я ведь не один клиент у него был. Думаю, за все эти годы у него была куча клиентов. А во-вторых, это был не я. Там речь шла о делах с такси или чем-то еще. И он… выделил деньги, но это не имеет ко мне отношения. И то, что юрист записал разговор со своим клиентом, — это немыслимо. Я разговаривал с хорошими юристами, которые все это наблюдали, и они с таким никогда не сталкивались. Не забывайте, это лишь одна маленькая запись, но он записал еще множество других людей — многих и многих. — Многих, да. Вы были рассержены? — И все эти записи, насколько я слышал, невероятно лестны для меня. — Я тоже об этом слышал. Сотрудник: Нам нужно идти. — Вы были рассержены, когда обнаружили, что он сделал… — Хорошо. Ну, подождите минутку, это важный момент. Вы знаете, в это трудно было поверить. Послушайте, это все должно быть использовано только в письменном виде. — Да. — Я не хочу это услышать по радио или еще где-нибудь. — Этого не будет. — Еще увидимся, Майкл.