Елена Наумова: предмет экспозиции — любовь

В селе Учма Мышкинского района Ярославской области открылась выставка "Своя лодка. Старухи о любви". Экспозиция готовилась долгие годы, а состоялась сейчас. После того кураторы проекта и создатели Учемского музея истории Кассиановой Пустыни и судьбы русской деревни Василий Смирнов и Елена Наумова получили грант министерства культуры. Семь часов вечера: мы возвращаемся в Москву в полной тьме. Помнится, когда я приезжала в Учму летом отключали электричество. Вася, Василий Смирнов, тогда объяснил — это подключают второй фонарь в Учме. Тогда я его не нашла и сейчас тоже. Надеюсь, кому-то он светит, а у нас фары. Нашей машины, да проносящихся навстречу. Мы говорим о только что открытой и увиденной нами выставке "Своя лодка. Старухи о любви", обсуждаем ее. Недоумеваем: насколько обыденно, будничными голосами рассказывают они о своей жизни. Прислонилась головой к окну: я одновременно будто и в машине, и не здесь. Вспоминаю. Баба Маня, баба Шура, баба Лена... В голове крутится мысль: а как бы они рассказали о своей любви? Эти "бабы-бабушки-старухи", внезапно появившиеся в моем детстве, когда папу (москвича с почти двумя высшими образованиями) назначили священником в дальнюю деревню Тверской области, куда мы отправились всей семьей. Ответ уже почти готов, но я еще немного подумаю... Как создавалась экспозиция Четыре года назад я оказалась на выставке-концерте Бориса Гребенщикова. Концерт задерживался, и мы со стоявшей рядом дамой начали переминаться и "пересматриваться". Потом стали перебирать знакомых, да вспоминать — где, у кого мы могли видеться (так, кстати, до сих пор и не вспомнили). Познакомились. Елена Наумова. Москвичка, но живет в Учме под Угличем. Я впервые слышала это название. "У нас музей. И не один. Приезжайте посмотреть". Потом Лена приехала еще раз в Москву, когда собирали деньги мне на операцию. Потом я оказалась в Учме (или наоборот, сначала я к ним приехала?). И только оказавшись у нее дома я поняла, почему можно бросить отличную работу, столицу, устроенную жизнь и друзей и переехать жить в далекую необустроенную деревню. На Учму "поддалась" не только Елена, до нее были прецеденты: В XV веке здесь обосновался выходец из рода византийских императоров Комнинов, греческий князь Константин, родившийся неподалеку от нынешнего Севастополя. Прибился переночевать и остался. Возможно не в последнюю очередь из-за названия: на языке мегрелов — горских евреев, бежавших при его жизни из Грузии в Крым, учма означает рай. А если учесть, что на тот момент Константин был пострижен в монахи, трудно себе представить, насколько он был потрясен, оказавшись в раю на земле. Константин, в монашестве Кассиан, основал возле Учмы пустынь — монастырь, который был уничтожен при советской власти. На острове, был устроен Волголаг. Когда эта страница истории оказалась перевернута, на месте Пустыни лесник Василий Смирнов поставил часовню (исполнилось ему на тот момент 21 год). А позже им был создан музей истории Кассиановой Пустыни. А уж когда появилась Лена, возникла та часть музея, что посвящена русской деревне. Елена Наумова водила меня по избам-часовням-музеям и рассказывала, что она ходит к старикам и старухам (последних, конечно, больше осталось в живых) и записывает их рассказы, чтобы успеть сохранить их голоса, их живые свидетельства жизни советского периода. Призналась, что в архиве скопились часы записей. Что она думает из них сделать отдельную экспозицию, но пока нет конкретной идеи. Да и времени не хватает. Но замысел этот Лена не оставляла. Разные попытки предпринимала его реализовать. А потом придумала. Подала на грант. Выиграла. Выставка Мы успели к открытию. Во дворе уже толпились люди, кто-то еще "доезжал", все входили выходили из амбара, стоящего почти на самом берегу. К ограде с одной сторону подошли кони, с другой гуси. И те и другие задумчиво смотрели на суету. Чуть поодаль качели. Как я могла забыть, Лена же писала, что накануне они установили качели! Настоящие. Здоровенные — почти под облака столбы, на цепях покачивается лодка, на носу и корме ее диковинные звери. Потом рассмотрю. Сначала выставка. Внутри шумно, вернее, гулко. Голоса, голоса со всех сторон — ничего не разобрать. Поднимаю голову — за балками мелькают кадры на экране "Наверху летом будет сеновал. И лежа на сене можно будет смотреть те фильмы, которые смотрели люди, в частности, героини выставки", — выскочив из-за какого-то угла объяснила мне Елена Наумова. И велела идти по кругу, заглядывая в каждую комнату. Только тогда стало понятно, что амбар перегорожена на небольшие отсеки, закутки. И каждый оформлен на свой лад. Старьем или винтажными предметами как теперь модно говорить. Теми вещами, которые обычно выбрасывают, разбирая старые дома. Лена все сохранила. Столь же бережно, как хранили всю жизнь сами старухи. Только теперь осознаю, что называю героинь выставки старухами, и это не кажется мне обидным словом или оскорблением. Они бы и сами себя так назвали. Рассматриваю предметы — их не так много. Их время обрисовано скупо. Что и понятно: не было у них большого количества вещей. От одной сохранился гребень, другая не растопила печь оберткой от шоколадки "Аленка", не порвала полустертые фотографии. Третья... на полочке лежит флакончик с духами "Красная Москва". Почти полный. Их берегли и "надевали" по самым важным и торжественным случаям. А таких случаев у каждой — по пальцам пересчитать. И то одной руки. Быстро обегаешь глазами экспонаты и ничего не остается, кроме как начать слушать, что старухи говорят о любви. Да и Лена сказала не смотреть, а слушать. Хитрость в том, что слушать в этой выставке самое важное. В каждой комнатке звучит жизнь одной женщины. Голос тихий, монотонный — с разбегу не разобрать. Сначала надо стряхнуть с себя столичную суету, затем отрешиться от забот, недописанных статей, невзятых интервью, несваренной к ужину картошки. Садишься на лавку, замираешь. "Его на войну взяли. Убили — все. К ней сколько раз сватались. Она сказала: "Все. Любовь — один раз бывает". "Он меня замуж звал, а я смеялась: я же нищая, у меня ничего нет. А он говорит: я тоже нищий. Я нищий, ты нищая, так и будем жить". "Но я не шибко переживаю. Пожила. Любовники хорошие были"... Если честно, пересказывать их "романы" бессмысленно. Не получится. Не выйдет ощущения перемещения во времени в то время, когда не было света, когда лузгать семечки на завалинке под гармонь было развлечением, штопать одежу — искусством, а показ в клубе фильма "Веселые ребята" — событием. Не выйдет потому, что голоса такие же герои экспозиции как и сами рассказы. Голоса и спокойные, будто отстраненные, отрешенные интонации. Стараться буду, не смогу настолько безучастно говорить о судьбе незнакомых мне старух, как они сами говорят о себе. Или о каждом из нас? О том, как мы живем? И уж почти на выходе обращаю внимание, что выставка называется "Своя лодка. Старухи о любви". Своя лодка? Про лодку — символ жизни я и сама догадалась. Но почему своя? Спрошу у Лены, кто еще, как не она знает ответ. И действительно знает: "Мы хотели, чтобы люди определили, насколько хороша та лодка, в которой они плывут. Ведь у каждого своя лодка, и никто не выбирается за ее пределы. А вместе они образуют флотилию. Учма — деревня рыбацкая: стоит на берегу Волги. У меня есть фотография, как несколько скрепленных вместе, во флотилию лодок отправляются на ловлю рыбы в Мышкин". А еще Елена Наумова раскрыла мне концептуальный замысел. Оказывается то, что вначале я слышала только гул голосов — было задумано специально: "В каждой комнате своя лодка, а в середине, в центре — ковчег, где шумит, бурлит общий гомон, где ничего не слышно. А в комнатах все распадается на личные истории". "Кстати, ты обратила внимание, что качели вышли концептуальными. Они тоже лодка, но лодка особая— тянитолкай. Раскачать сложно, а остановить невозможно. Сиди, в ней, сколько положено, отмерено". Удостоверилась лично: если залез, раскачался, соскочить нереально. Только внешние силы могут тебя затормозить. Например, Васина рука. Та самая, что выточила из дерева зверей. В ближайшем рассмотрении оказалось, что это лоси. Интересно, знает ли Василий Смирнов, что у американских индейцев символизирует сверхъестественные силы, ураган. А у многих других народов — духовную защиту и храбрость перед неизведанным. Впрочем, какая разница. А вот про неизведанное в качелях-маятнике очень точно. Семь часов вечера. Мы возвращаемся в полной тьме. Помнится, когда я приезжала в Учму летом отключали электричество... За окном мелькают умершие деревни. Редко в каком доме сверкнет огонек. Сохранившиеся островки жизни — как записанные Леной старухи. Вспоминаю: баба Маня, баба Шура, баба Лена... Если бы я успела их спросить, они бы точно также, такими же монотонными, "пустыми" голосами рассказали о своей любви. О том, почему остались одни. Как взяли весло и начали грести. Так ведь и я, спроси меня кто о моей давней любви, я рассказала бы о ней точно также бестелесно. Да и что толку вспоминать, куда важнее жить и грести сегодня. Иногда — против течения. И еще. Сегодня с утра мы успели до публикации еще раз поговорить с Еленой Наумовой о выставке. Так я узнала, ради чего затевалась "Своя лодка": "Мы хотели сделать предметом экспозиции любовь".