Жена умершего сотрудника МВД 17 лет добивается положенного жилья

С 51‑го этажа «Москва-Сити» нам с Тиной сигналит ноябрь огнями машин. 10 ноября — главный полицейский праздник года. За три дня «до» — 7‑го — день рождения ее мужа. Для моей героини два этих события давно слились в одно. После смерти супруга Валентина Молчанова с детьми так и живет в курсантском общежитии университета МВД, куда они все вместе переехали в самом начале нулевых. Контрольно-пропускная система, строгая охрана у входа — с тех пор мало что изменилось, но, увы, идти осиротевшей семье больше некуда… На моложавой Тине — нарядная синяя шляпа с огромными полями. Мы пьем кофе — поздно-поздно вечером, высоко-высоко над Москвой, — и она все время улыбается, когда говорит о своем Вове. И даже когда о грустном — улыбается тоже: — Вообще-то у меня ни прописки, ни жилья — бомж по сути. Только не пишите, что я что-то требую лично для себя… Ни в коем случае. Я ничего не прошу. Я просто хочу рассказать о моем муже… И о том, как так получилось, что я и трое наших детей, семья офицера МВД, умершего от заболевания, полученного в период прохождения службы, остаемся бездомными вот уже больше 17 лет. «Есть такая профессия — Родину защищать. Помните?..» — спрашивает меня Тина. Любимый ее фильм — «Офицеры». Она готова пересматривать его бесконечно. «Мне просто очень бы хотелось, чтобы в полиции почаще вспоминали о тех, кто был незаслуженно забыт и кто нуждается в помощи». Ему было 35 В милицейскую систему Владимир Молчанов пришел из армии образца 90‑х — и этим все сказано. …Они встретились в Полтаве. Валя училась в педагогическом, Владимир — в артиллерийском. Он был родом из-под Харькова, она — из-под Полтавы. Она — украинка, он — русский. Впрочем, тогда это было совершенно неважно. Все счастливые семьи счастливы, как известно, одинаково. Однообразием наполненных будней, когда вроде бы ничего не происходит: тикают часы, ребенок сделал первый шаг, не забыть вечером пришить пуговицу на форменную рубашку… Это такая скука, которая, наверное, и есть любовь. Вот только понимаешь это необратимо поздно. После окончания военного училища молодого лейтенанта отправили служить в Германию, в Западную группу войск. Валя, конечно, поехала с ним. Ей повезло: удалось устроиться почти по специальности. Переводчиком. Обычно гарнизонные жены сидели дома, некоторые — даже и с высшим образованием. Дети рождались один за другим: Юля, Луиза. Младший, единственный сын — тоже Вова, Владимир Владимирович, — появился на свет уже в Москве. В 2003‑м. Накануне конца их недолгого счастья. — Из Германии мы вывелись чуть ли не самыми последними, — продолжает вспоминать Тина. — Армию сокращали. Офицеры стали не нужны. Сначала нас перевели в Самару. Но квартир никому не дали. Какие-то турки строили городок для военных на каком-то поле, болото, где вода привозная, казармы. Мы были уволены по сокращению без предоставления жилья. Тогда такое творилось повсеместно. Владимир не представлял себя без службы, у него и отец, и дед — кадровые офицеры, но детей надо было кормить, поднимать, а милиция все же — родственная структура. Предложили переехать в Москву и пойти работать в университет МВД. Он был хороший организатор, и его поставили заместителем начальника курса. По званию он был старший лейтенант. — Всего лишь старший лейтенант? — удивляюсь я. — Да, старший лейтенант. А умер — капитаном. В 35. Московский университет МВД возле метро «Коньково». Общежитие курсантское. 21‑й этаж. Тогда казалось, что выше не бывает. Лифт сломается — не страшно, можно бежать по лестнице, перепрыгивая через ступеньку: обитатели — здоровые, сильные, выносливые. Это же только временно! «Честно говоря, мы были очень довольны после того, что натерпелись при выводе войск. Тогда ведь еще не было военных сертификатов, а тут в недалеком будущем пообещали квартиру. Володе нужно было только собрать необходимые документы и встать в очередь на улучшение жилищных условий», — продолжает женщина свой рассказ. Вдобавок ко всему они были многодетными — следовательно, имели право на льготную очередь, которая продвигалась еще быстрее. «Муж девчонок наших так баловал — иногда даже ноготки сам красил маленькой Луизе, если дочка просила для игры. А нашего младшего Вову из роддома забирал самый счастливый. Когда сыну исполнился год, почувствовал недомогание, но думал, что просто много работает, что это пройдет. Болезнь так быстро меняет людей…» — закусывает Тина губу. Начал худеть. Отекали ноги. То ли лечиться, то ли справки для улучшения жилищных условий собирать. На семейном совете решили, что лечиться важнее. Жизнь — она ведь в 35 кажется бесконечной… Опухоль. Неоперабельная. За брюшиной. «Он умрет на операционном столе», — накануне вмешательства врачи собрали консилиум и вынесли вердикт, что все бесполезно. Сколько Бог даст. На их 15‑ю годовщину, уже обреченный, Володя принес жене огромный букет роз — ее последние цветы от любимого. Курсанты-соседи водили своего начальника на работу под руку, переживали очень, когда Владимир оформлял увольнение. Сам бы он уже не дошел. Надо было срочно собрать другие справки — для оформления инвалидности первой группы, потом увольнение по состоянию здоровья, потом пенсия… Ночами Владимир кричал от боли. Их старшая, 14‑летняя Юля, растирала отцу ноги, массировала, пыталась облегчить его страдания. Измученная Валентина с грудным ребенком на руках засыпала на ходу. Постоянные, непрекращающиеся боли. Постоянные, непрекращающиеся реанимации. Храбрился, не хотел, чтобы близкие видели его страдания. Офицеры не плачут… «Младшие были у родителей на Украине — мы решили поехать их забрать, когда врачи сказали, что мужу осталось недолго, состояние было тяжелым, он хотел успеть увидеть мать и вернуться домой, чтобы все-таки сдать документы на улучшение жилищных условий. Но не смог. Физически не смог. Прожил всего несколько дней. 21 июня 2005‑го, в ночь на Купалу, в Полтаве мужа не стало. Три раза пропел петух — и все… Похоронили тоже на Украине. А мне с тремя детьми, младшему из которых было всего два годика, нужно было продолжать жить дальше», — замолкает Валентина. Володя до последнего успокаивал жену: «Ты только не переживай. Есть Жилищный кодекс РФ. Тебя с детьми на улицу выгнать не могут». «Вы же у нас не работаете!» «Из-за этой страшной беды мы ничего не успели сделать вовремя. Чиновникам не понять. В очередь на улучшение жилищных условий Володя так и не встал», — вздыхает женщина. У Валентины был паспорт гражданина Российской Федерации. А прописки не было. Ни у нее, ни у детей, тоже российских граждан. Изо всех войсковых частей их давно выписали, в Москве так ничего и не дали… «После смерти Вовы я пошла становиться на учет вместо него, но выходило, что я без него вроде как и никто… «Я — жена». — «Но вы же у нас не работаете!» Во всех законах прописано, что члены семьи умершего сотрудника ведомства не могут быть выселены без предоставления другого жилья. Но, оказывается, они для этого должны быть поставлены на учет. Но в очередь для улучшения жилищных условий семью капитана Молчанова чиновники ставить отказались. Вдове сделали страховую выплату по смерти кормильца — за 10 лет его службы, как если бы он остался жив. Но суммы даже на комнатку в коммуналке не хватило бы. На эти деньги она с детьми и жила. Чтобы двухлетнему сынишке попасть в ясли, Тине пришлось устроиться туда самой — воспитательницей. Ее оформили на старшую группу — крошечный Вова разрывался и звал маму из младшей. Пришлось уйти в другой садик, где Тина могла постоянно быть рядом с сыном. Зарплата — копеечная. Потом, когда появится возможность устроиться на преподавательскую работу в системе МВД, ей откажут на том основании, что трудилась когда-то младшим педагогическим персоналом — обычным детсадовским воспитателем. Поэтому, дескать, не может обучать будущих офицеров. Пенсия на ребенка по потере кормильца была тысяча двести рублей в месяц. Еще спасала многодетность — льготы на проезд, бесплатные обеды в школе… — Никто не знал, что же нам делать дальше. Из МВД меня направили в город — тогда еще Лужков мэром был. Но там тоже развернули: не можем оформить на учет как нуждающихся, так как нет постоянной московской прописки. Я лично написала Юрию Михайловичу о своей ситуации. Мне пришел ответ, что в очередь меня должны ставить именно в МВД. Я — опять в университет. Там — снова отказ. Послали запрос в Министерство обороны, по предпоследнему месту службы супруга, но и там отказали: «Ничем не можем помочь, ваш муж умер не в армии, а работая в органах». Обычная чиновничья круговерть. Удобный замкнутый круг. Когда никто ни за что не отвечает. Многолетняя писанина в аккуратных файловых папках. В отличие от альбомов с домашними фотографиями, Тина не любит их пересматривать. Никакого толку все равно нет. — Тогдашний начальник Московского университета МВД Кикоть Владимир Яковлевич пообещал, что в обиду меня не даст, что муж у них проходит по категории погибших при исполнении сотрудников. Есть ведь такие руководители — лишь бы сбросить с себя чужую проблему, наобещать и забыть, не принять. Владимир Яковлевич все делал для людей, для нашей социальной защиты, всегда внимательно выслушивал каждого. И умер, сказали, от сердечного приступа» Какие же это были годы, Господи… Маму три раза прооперировали по онкологии. Дети еще маленькие были. «Кажется, все так свежо в памяти, будто произошло только вчера, а оглянешься — молодость прошла», — вздыхает моя собеседница. Из Министерства внутренних дел Валентине, как она говорит, постоянно приходили жалостливые отписки: мол, если бы Владимир все-таки успел сам встать на учет, даже смертельно больным, то мы бы вам в течение года после его смерти дали квартиру. А теперь — не можем. Поезд ушел. Почему ушел? Куда ушел? Неужели у Молчановых такая уникальная ситуация, что выхода из нее по закону и существу не бывает?.. — Я всем благодарна в отдельности, мне часто шли навстречу и входили в положение «в виде исключения», но самой системе, безжалостной и равнодушной, до нас с детьми дела нет, уверена, что мы такие не одни, — грустно качает головой Тина. Улетим к пластилиновым птицам Каждый год ее регистрируют во временном, но ставшем уже постоянным приюте — общаге — сроком еще на полгода. Затем — снова собирай документы. Докажи, что нет другой недвижимости на территории РФ: вдруг да и купила за последний месяц? А любая бумажка — это дополнительно плати. Где две тысячи, где пять… Болеет старшая дочь. Тяжело — рассеянным склерозом. Врачи говорят, что возможной причиной, ставшей толчком к развитию заболевания, стал пережитый девочкой стресс из-за смерти отца. «Когда умирал муж, я была сильная, когда оперировали маму, когда гоняли по инстанциям, но если заболевает твой ребенок — это невыносимо. Днем я работала, а ночами ревела». Диагноз Юле не смогли поставить сразу. Сильные головные боли, упало зрение, держалась фебрильная температура… Долго искали, что же это такое может быть, потребовались огромные деньги на поддерживающую терапию. «На мне сейчас висит кредит в банке. Все потратили на лекарства, но хотя бы временное облегчение. Я не могу видеть, как дочь страдает…» * * * Давай с тобой станем пудрой, Румянами к бледным лицам, А потом вдруг осенним утром Улетим к пластилиновым птицам… Это стихотворение посвятила своей маме Юля Молчанова. Она уже выросла. Все дети выросли. Самому младшему, Володе, — 15. Но Молчановы по-прежнему числятся в том же самом общежитии неподалеку от метро «Коньково». Валентине не раз говорили: «Нам очень вас жалко. Но если мы сейчас примем положительное решение по вам — сколько бесквартирных к нам сразу повалит! Нельзя создавать прецедент». «Я вижу, как некоторые косятся: на каком основании я до сих пор живу в общежитии? 17 лет прошло, как мы с мужем сюда заселились. Сменились десятки поколений курсантов — они Володю уже не знают. Я сама тут не работаю. Дети повырастали, и их теперь не так жалко… Отношение совсем другое — как видят, что я прихожу с очередной просьбой, так у чиновников немой укор во взгляде: опять она?!» Валентине говорят, что даже косметический ремонт ее крошечного жилья за счет ведомства не положен, так как квартира не своя, хотя кругом комнаты давно уже отремонтировали; нет и скидки на коммунальные услуги. Ее не раз предупреждали, что поставят в очередь на выселение, вот придет новый начальник, но все пока как-то обходилось. Как жить, сидя на постоянно упакованных чемоданах, — и разве же это жизнь?.. Она крепится, потому что понимает, что, кроме нее самой, никто за нее и детей вступаться не будет. Вспоминает, как украинская бабушка, которая пережила войну, говорила, что нельзя жаловаться, если что-то болит. Бабушка говорила: «Опа!» — и вставала с кровати в любом состоянии. Валентина следует ее советам. Даже если болит душа. Пару месяцев назад, рискнув — когда-то ведь нужно начинать жить! — Тина купила самый дешевый билет на лоукостер, тот, что без багажа, и улетела к родственникам в Германию, где не была двадцать с лишним лет. Они вместе поехали на машине через всю Европу, совершенно без денег. Для веселья и радости деньги ведь не важны. «Тут такое голубое небо, — написала она мне сообщение. — Нужно чаще устраивать праздники самой себе». В Амстердаме в парке аттракционов Тина с племянницей Юлей смотрели, как кружится на огромной скорости карусель с детьми. «Как жаль, что ты ко мне приехала, а у меня нет денег, чтобы тебя хорошо встретить и угостить», — разочарованно произнесла Юля. «А я ей ответила: не переживай, все еще будет», — улыбается Тина. И в этот момент откуда-то сверху на них упала бумажка в 50 евро — прямо в руки племяннице. Посидели в кафе, купили подарки… «Вот бы сказать: «Хочу свою квартиру» — и ключи сразу падают с неба. Это было бы здорово», — улыбается Валя. Так что с чудесами проблем нет. В отличие от жилья и любви. Владимир так и остался для Валентины первым и единственным мужчиной. «Это я состарюсь. А он, как в фильме «Титаник», будет всегда молодым и красивым». Любимая синяя шляпа Тины и ее неизменная улыбка — камуфляж, за которым прячутся боль и одиночество. Конечно, поколению наших бабушек и дедушек было гораздо труднее. Но почему сейчас-то приходится существовать как на войне? То и дело идти в бой, бросаться на амбразуру, совершать подвиги? Почему нельзя просто начать жить той единственной жизнью, которая прекрасна, несмотря ни на что, и иногда дарит подарки с неба… Мы пьем кофе на 51‑м этаже башни «Москва-Сити». Дождь стучит по стеклу. И можно просто смотреть на огромный ночной город, вспоминать — и не прятать под дождем слезы…