Принадлежит народу

35 художественных работ, 35 их владельцев и 35 рассказов о том, чем им дорог именно этот предмет — необычная выставка проходит в махачкалинском Центре этнической культуры. Почему оказалось важно не только показать хранившиеся в домах у самых разных людей произведения искусства, но и дать слово их хозяевам — рассказывает один из кураторов выставки, журналист, автор «Это Кавказ» Светлана Анохина. Все началось с болтовни в Facebook. Говорили о художниках, об их работах и о тех, кто эти работы покупает. Но в комментарии пришли и другие — те, кто никогда ничего не покупал, но бережно хранит подаренные ему картины, и те, чья коллекция состоит из одного единственного беглого наброска, сделанного другом-художником на шумной вечеринке. «А вот у меня!..» И это был чистый и сильный порыв, люди хотели рассказать о том, что им дорого. Так родилась идея выставки «Одна любимая» — где можно и показать свою самую любимую работу, и рассказать о ней. Ее оказалось легко придумать, но сложно исполнить. Мало кто работу приносил сам — Патя (второй куратор выставки, художница Патимат Гусейнова. — Ред.) ездила и собирала. Некоторые приходилось оформлять. И потом придумывать, как сделать так, чтобы они не передрались между собой в экспозиции. Одно дело, когда куратор может сам отбирать работы, стараясь, чтобы не было «драки» цветов, чтобы все смотрелось органично. Но мы сами вляпались в ситуацию, когда ни на что повлиять не могли, предложив: тащите любую, что вас особенно греет. И вот каждый притаскивает свой мир. Куратору остается только охнуть и все как-то сложить. Патя намучалась страшно! Не понимаю, как она все это устроила, но утром, в день открытия выставки, она скинула мне фотографии еще пустого зала, и я замерла. Все работало! Такая маленькая прекрасная Вселенная, где каждой планете и даже астероиду нашлось свое место. А на мне были тексты… Мне хотелось вывести на сцену человека Любящего и Ценящего. Человека-Хранителя. Показать, какой он (поэтому позарез нужны были фотопортреты!), как с ним и его сознанием работают живопись, скульптура, графика… Лучше всего было бы пройтись и поговорить с каждым, но времени было мало, и люди писали и присылали сами. А некоторым я звонила, допытывалась: «А под ложечкой сосет? А коленки тряслись? А сияние от нее исходит?» В итоге у нас 35 участников и 35 работ (одна из них — триптих, вторая — две работы из одной серии), скульптура, офорт, живопись, графика… Совсем разные художники, разная манера. Работы — неплохие, и даже крутейшие — оказались у совершенно разных людей! И тут открылся еще один смысл затеи, о котором мы и не думали сначала: донести до людей, что собиратели, коллекционеры — это не какая-то отдельная каста. Что не нужно больших денег, специального образования или умения отличать Моне от Мане, чтобы влюбиться в переплетение линий, в перекличку цветов, принести к себе, повесить на стену. А потом жить рядом и смотреть, смотреть, чувствовать, как что-то очень важное переливается оттуда прямиком в тебя и заполняет до краев. «Идущие» Татьяна Гамалей и Муса Гаджиев: «Мы пришли на выставку Наташи Савельевой в „Первой галерее“ и сразу увидели это горячее солнечное пятно. И этих коров, идущих к лишь им ведомой цели. И влюбились». Муса Гаджиев: «Я каждое утро с ними вслух или про себя здороваюсь, бормочу какие-то слова, в общем, разговариваю. Это в принципе первая картина, с которой я все время, как ненормальный, общаюсь. Не созерцаю — беседую. Я их всех различаю, знаю их повадки, нрав — и тех, кто только вплывает в наш мир, в нашу комнату, и тех, кто уже почти ушел „туда, где за тучей белеет гора“, и даже тех, кто спрятался за кустами… Иногда мне кажется, в этих беседах принимает участие наша все понимающая кошка-человек-член семьи Дуся, особенно ранними солнечными летними утрами, когда и Дуся, и я вдруг необъяснимо улавливаем ритм их движения, их жизни и растворяемся в них. А совсем уже скоро я познакомлю их со своим внуком». «Онтосимметрия» Ахмед Магомедов: «Я люблю эту картину за абсолютный реализм. Да. Не испорченный потусторонностью, не тронутый „слишком человеческим“ запредельный реализм. Или реализм запредельного — как уж вам больше нравится… Даже Малевич с его „Черным квадратом“, пытаясь отрицать, не вышел за пределы формы. А „моя“ картина — вышла. Чистый творческий импульс, „не имеющий обозначений“. Вот так вот». «Елабужская легенда» Патимат Гусейнова-Шаруханова: «Мне так дорога эта история. Я думаю, она про спасение красоты. «Легенда» была создана у меня на глазах на международном симпозиуме в Елабуге. У Василя был творческий конфликт со своей работой. Он одной легкой линией прочертил силуэт, но линия была такая точная, что сразу стало понятно — это девушка, это прекрасная девушка. И она задышала. Сырая, незаконченная работа была просто чудная-чудная. А Василь вдруг остановился, отошел и недовольно пробормотал: «Нет, не то… запишу!» Мы, художники, все проходим через такое. Бывает момент, когда нужно остановиться. Или чтобы тебя остановили. Я буквально схватила Василя за руку, сказала — не трогай! Вернись к ней завтра. Через день Василь вручил мне пакет со сложенной тканью. Я помню этот момент очень отчетливо, и его голос с хрипотцой, и достоинством, с которым он всегда держался. Он сказал: «На вот тебе, дома разверни!» И протянул еще банку башкирского меда, в довесок. Рада, что оказалась рядом, что работа уцелела. Дышит. А могла быть замазана". «Шторм» Закир Магомедов: «Наверное, я дико ошибаюсь, но вот такого подхода в написании картин в дагестанском, простите, искусстве не было еще. Мурад взял часть наших традиций-скреп-духовности — кубачинок в знаменитых платках — и сделал целую серию на первый взгляд смешных работ. Я нашел тут для себя множество смыслов и знаков (начиная с набившей оскомину „трансформации мифа“ и заканчивая поглощением одной культуры другой). А может, художнику просто было прикольно все это рисовать». «Колыбельная для мамы» Зарема Дадаева: «Когда он сделал для меня эту работу, Евы еще не было. Но волшебный Ягудаев тогда уже все знал и рассказал в скульптуре мою историю про материнство, нежность, любовь. В очередную нашу встречу я спросила Анатолия Михайловича про новые работы. А он мне — «А кому они нужны, и не покупает никто». Пожаловался, что пальцы не слушаются. «Я куплю, — говорю, — сделай, что посчитаешь нужным, не останавливайся только, лепи!» Вот он и вылепил для меня эту скульптурную композицию. Про вечное и бесценное, с фирменными «ягудаевскими» цветками и божьими коровками, в которых столько любви и нежности. Когда спросила, как она называется, подумал немного и сказал: «Колыбельная для мамы. Для тебя делал». Я стояла не дыша, оглушенная предчувствием, радостью, и сразу ему поверила… И теперь, спустя годы, слушаю, как дочь перед сном лопочет мне свою колыбельную, и улыбаюсь ожившей скульптуре любимого Ягудаева … Вот она, великая сила искусства! Как ода жизни и всему лучшему, что случается с человеком". «Мавлид» Тамирлан Гаджиев: «В то время я копил на айпад, но на глаза попался каталог, где я увидел работу Апанди. И планы изменились. Я не искусствовед, я поселковый махачкалинский бродяга, но тут же все ясно! Сразу видно, что это Дагестан, это мужской мир. Строгая геометрия, четкая субординация и ритмичное повторение отдельных фрагментов — это же зикр! А еще меня зацепил цвет. Серый — это сложный цвет, цвет гениальный, намеренный отказ от ярких пятен означает погружение в себя, медитацию, раздумье. Серый требует отваги, уверенности, ему незачем хвастать и отталкивать других локтями. В общем, я пошел к отцу и заявил — мол, хочу ее купить. И сейчас эта работа моя. Ведь айпады приходят и уходят, а искусство вечно".