Вячеслав Петкун о Кокорине и Мамаеве: Чисто по-человечески я им сочувствую

Лидер группы «Танцы минус» Вячеслав Петкун, прославившийся ролью Квазимодо в мюзикле «Notre Dame de Paris», рассказал о своём разнообразном творческом пути, прокомментировал как футбольный эксперт инцидент с Кокориным и Мамаевым, а также поделился воспоминаниями о сотрудничестве с Пугачёвой. — Вячеслав, почти два десятилетия назад вы появились в мюзикле «Notre Dame de Paris» Московского театра оперетты и тогда очень многих удивили: всё-таки по тем временам рокер в популярной музыкально-театральной постановке — это было довольно необычно. Сами вы тогда понимали, что таким образом ломаете стереотипы? — Конечно, нет. У меня вообще никакого понимания об этом не было. — А как вы в принципе там оказались? В мюзикл целенаправленно именно вас приглашали? — Ну, насколько я понимаю, была группа продюсеров, купивших права на «Notre Dame de Paris» на волне успеха мюзикла «Метро», который у нас уже шёл к тому времени. Понятно, что это разного уровня продукты, но на нашем рынке они, наверное, тогда были одинаково удивительны. Потому что жанр такой неочевидный для нашего слушателя в то время, хотя и был уже, конечно, «Театр Луны», делавший ремейки на популярные мюзиклы. В общем, продюсеры искали по Москве людей, которые могли спеть партию Квазимодо. И, как гласит легенда, их ко мне направил Женя Хавтан, сказавший: «Споёт только вот этот крендель». Уж не знаю, с чего он это взял. Но это насколько я знаю. Хотя можете у него уточнить. Я-то с ним эту тему не обсуждал никогда. (смеётся) А я в то время вёл весёлый образ жизни, да и атмосфера была тогда лёгкой в стране. Всё как-то бурлило, да и я уже имел какой-то успех с группой. И они мне говорят: полетели в Италию, посмотрим их версию. Приехали в Рим, походили на репетиции. Меня поуговаривали, и я, честно говоря, не особо ломался. Единственное, что у меня было ощущение, что я это не спою и не сыграю тем более. Поэтому я, в конце концов, на уговоры согласился, но держал за пазухой, что я порепетирую, и потом они сами как бы всё поймут и за взаимоненадобностью всё это остынет. А потом это всё зашло довольно далеко, и когда я понял незадолго до премьеры, что мне всё же придётся это играть, я как-то приуныл немножко. Потому что это для меня была некая такая систематизация: мне надо было приходить к девяти утра на репетиции (а я не привык в то время ложиться раньше четырех), необходимо было выполнять чьи-то определённые указания. Ведь когда я начал это петь, ко мне подходили и говорили: ты нормально поёшь, но всё-таки надо петь те ноты, которые написаны. А я-то по привычке стал импровизировать. Но меня вот в жёсткие рамки сразу поставили, что мне не особо понравилось. Потом, например, не хотелось репетировать, скажем, в День Победы, а хотелось его отметить, но заставляли. Ну, в общем, такой другой подход совсем был. И если так серьёзно говорить, то меня это и привело к мюзиклу в профессиональном смысле, что ли. Потому что я понял, что бывает вот так и если постараться, то может и получиться, даже если изначально кажется, что шансов нет. — То есть приходилось и специально ставить голос с преподавателем? — Там был иностранец-француз и наш преподаватель. А у меня ведь голос ломался ещё тогда, я с трудом пел и свои концерты. Так что да, приходилось заниматься. — А возникали ли идеи у создателей русской версии собраться вновь и повторить всё это дело к каким-либо круглым датам? Ведь в принципе это могло бы быть и коммерчески обусловлено: всё-таки основная тема мюзикла — «Belle» — звучала тогда буквально повсюду, и многие наверняка до сих пор помнят её наизусть... — Я всё же не думаю, что это так уж интересно. Как, например, у меня большое уныние вызвал концерт группы Duran Duran в Москве. Меня это как-то всё немножко расстраивает. Хочется ведь какой-то свежести и лёгкости. А есть профессионализм и техника, но вот как раз лёгкости нет. — Получается, ностальгический трепет вы не испытываете? — Ну я это и не обсуждаю ведь ни с кем. Только вот в данный момент впервые об этом и говорим. С другими актёрами мюзикла мы как-то особо не общаемся. Изредка с кем-то видимся. Или, например, созваниваемся с Сашей Голубевым (исполнителем партии Фролло — прим. авт.), а так, наверное, больше и ни с кем. Также иногда встречаемся с директором Московского театра оперетты Владимиром Исидоровичем Тартаковским, но не по профессиональной теме, а скорее случайно где-то видимся, что-то обсуждаем, шутим... То есть тема именно самого мюзикла как-то уже неактуальна сейчас совсем. Есть другие всякие вещи, которые заботят больше. — Известны ли вам случаи, когда зрители, увидевшие или услышавшие вас в роли Квазимодо, до этого не знавшие «Танцы минус», в результате именно таким образом приобщались и к творчеству группы? — Конечно. Потому что ведь понятно, что аудитория рок-группы — это подростки и чуть старше в то время. А у мюзикла и бабушки, и дедушки, и дети совсем, и прочие люди, которые явно слушали другую музыку. Да и сейчас даже многие говорят: мы впервые о вас узнали именно там. В общем, есть такой эффект. — А что касается ностальгической волны по 90-м в целом — как-то ощутила группа «Танцы минус» новый всплеск интереса к себе? — Для меня это вообще удивительное явление. В последнее время мы играем концерты в том же московском «Главклубе» и в Питере раз в полгода в клубе «Космонавт», а также в акустике играли в Vegas City Hall — и все эти залы ведь полные, притом что у нас не такая уж активная и регулярная концертная деятельность... — Ну да, это ведь и по вместительности основные столичные площадки... — Пожалуй да. И я действительно поражаюсь, потому что раньше мы собирали, скажем, клубы поменьше, такие как «16 тонн», а именно в последние годы интерес к группам 90-х и начала нулевых заметно усилился. И главное ведь, что приходит молодёжь, которая, по идее, не должна такую музыку слушать. Ну, потому что в моём понимании она вроде не соответствует временной динамике их нынешней жизни. Но тем не менее... У нас страна очень странная в этом смысле: тогда, лет 20 назад, я удивлялся, что, если приехать в российскую глубинку, там почти везде звучали песни из конца 80-х. То есть у нас есть какое-то такое эхо из прошлого всегда. — Уже много лет вы нередко фигурируете в СМИ в качестве футбольного эксперта, с учётом того, что сами в юности чуть было не стали профессиональным футболистом... — Да, бог миловал... — ...ну и являетесь болельщиком «Зенита». В связи с этим не могу не спросить о том, что сейчас происходит с Кокориным и Мамаевым. Какова ваша оценка данной ситуации? — Ну на меня, как и на всех, эти кадры, которые были широко распространены, произвели удручающее впечатление. Ну так нельзя — впятером прыгать на голове одного человека, который уже, собственно, и не сопротивляется. Ну и вообще бить ногами по голове человека — нехорошо! Стулом по голове — в общем, тоже неправильно. Можно же убить просто. То есть они должны благодарить бога, что никого не убили из этих людей! И, конечно, это отвратительно. И я думаю, что вот эта футбольная сказка после чемпионата мира в Москве как раз и закончилась вот в этом самом кафе. Но чисто по-человечески я, конечно, им сочувствую. Как и вообще сочувствую людям, которые находятся в затруднительном положении. Это, разумеется, не касается Чикатило и тому подобных. Но то, что у этих людей жизнь такая цикличная очень — сборы, игры и так далее, и при этом есть возможность всё, что угодно, себе купить, и есть какое-то внешнее уважение и популярность... Ну, собственно, это ведь звёзды шоу-бизнеса, которые не совсем могут себе позволить использовать это в удовольствие. Потому что это режим, это отсутствие возможности злоупотреблять чем-либо. А желание, наверное, есть, потому что развитие у спортсменов немножко отстаёт. Я понимаю, что есть и футболисты, которые много читают, но, как правило, они не читают, а играют в компьютерные игры. И такое ощущение, что им не под 30, а по 16 лет. Но это, опять же, не их вина. Не их вина и вот это ощущение безнаказанности, когда тебя прикроют. Ну куча же историй, когда пьянство за рулём или драки с гаишниками — их много на самом деле. Потому что это [случай Мамаева и Кокорина] — то, что было вынуто наружу, в силу того, что «не в ту лужу зашли». Я вообще считаю, что в данной ситуации социальная группа «чиновник» одержала верх над социальной группой «спортсмен». — То есть чиновники кастой повыше получились, да? — Да, это некая кастовая ситуация, как мне кажется. Потому нет уверенности, что если бы это был какой-то простой человек, условно рабочий с завода, получивший стулом по голове, то была бы такая реакция. Потому что там включились определённые структуры и силы — взять эту историю с серверами и видео, например. В общем, я вот так к этому отношусь. Ведь все мы знаем, из чего состоит жизнь в нашей стране и как у нас на самом деле принимаются решения — наказать или не наказать. Это всё лежит на поверхности. И, как правило, буква закона, по большому счёту, к закону никакого отношения не имеет. Её используют тогда, когда это необходимо. — Есть мнение, что эту историю решили раздуть по максимуму, чтобы сделать именно показательной... — Ну, во-первых, это пиар: вот мы такое государство принципиальное, у нас так всё хорошо работает, у нас судебная система, у нас следственные органы, у нас так всё замечательно! И не важно нам, что они народные герои-футболисты. Закон равен для всех — вот это очень любят повторять именно по отношению к этому случаю. Но я считаю, что это чистой воды лицемерие и просто попытка пропиарить государство на фоне этой ситуации перед людьми, из которых кто-то возмущён их большими зарплатами на фоне не очень хорошей, по мнению обывателя, игры. Мне не кажется эта ситуация справедливой почему-то. Если бы у нас всё так было, когда закон действительно равен для всех — вот тогда да. И если посмотреть, как сейчас «исправляют» эту историю, когда все околофутбольные и имеющие более вертикальную популярность лидеры мнений — Михаил Боярский, какие-то тренеры бывшие, включая иностранцев — говорят: да-да-да, но, конечно, их сажать нельзя. Я тоже считаю, что их сажать не то чтобы нельзя, но если их посадят, то мне будет казаться внутренне, что это неправильно. То, что они сейчас в СИЗО «закрыты» — возможно, так и надо. Но я думаю, что они до декабря там побудут, а потом им, скорее всего, дадут условный срок, и на этом всё закончится. — Но при этом ведь их клубы поступили по-разному: ваш «Зенит» фактически вступился за своего, а «Краснодар», наоборот, Мамаева «слил»... — А это объяснимо. Кто владеет клубами? «Зенит» — это фактически часть госпредприятия. А «Краснодар» — частный клуб, и это решение, скорее всего, одного человека, для которого такое поведение неприемлемо. А в «Зените» решение принимает фактически совет директоров, и, конечно, начали отмазывать, потому что так система устроена — у них ведь создаётся ощущение, что они сами себя наказывают, к чему они не особенно готовы. Они же «непогрешимы» у нас. — Теперь о менее грустном: в вашей биографии есть такой забавный эпизод, когда вы пришли на показ Юдашкина в халате. Что это было и почему? — Дело в том, что до этого случая я на все эти показы никогда не ходил, честно говоря. И я туда пошёл, потому что друзья и подруги позвали. Но накануне мы слетали в Узбекистан, откуда я привёз себе этот халат. И когда мы туда улетали, было довольно тепло. А когда прилетели назад, было уже прохладно. Ну и почему-то показалось забавным, да и состояние у меня было весёлое, вот в нём туда и припёрся. Но я, по правде говоря, не ожидал, что это вызовет такой интерес. Я понимаю, что это странно, и наверняка все решили, что это как-то продумано. Но на самом деле это было, чтобы не замёрзнуть. В чём-то надо ведь идти, я же не пойду в свитере, в котором прилетел. Вот и всё. — Почему вас, скажем так, особо не видно сегодня в телевизоре? Вы же ведь обладатель целых трёх «Золотых граммофонов». — Я сознательно не хожу туда. Я просто не вижу смысла находится в этом информационном винегрете. Мне не кажется это правильным. И потом, мне это не интересно. Я не вижу причин идти на все эти шоу. Зачем? Хотя началось-то это всё давно ещё: «Форты Боярды» какие-то, потом все начали кататься на коньках, крутиться под куполом цирка, танцевать и всё вот это... И они, я так понял, просто веерно обзванивают тупо всех, и меня в том числе. Но я как-то не готов к этому. Я же не артист цирка и не фигурист. — Ну а есть ощущение, что качественно все эти телешоу стали несколько хуже, чем даже когда они появились изначально? — Я просто эмоционально в это всё не очень попадаю. Сейчас ведь это сплошная какая-то истерика, какие-то странные восторги. И такое ощущение, что там все «обдолбанные». Все чего-то орут, кричат. Дома-то я не смотрю телевизор, а где-то, допустим, в гостинице включаю, и мне хватает обычно минут трёх. Все эти эмоции, они ведь не настоящие. Актёров ведь хороших немного, так от природы устроено. Поэтому очень заметно. — В следующем году вам исполняется 50 лет. Планируете ли по такому поводу какие-либо юбилейные торжества? И как себя в целом ощущаете на рубеже шестого десятка? — Точно не планирую ничего такого. Ну и я себя не ощущаю так, как я думал, что буду себя в этом возрасте ощущать. Как-то чувствую себя нормально. Хотя когда вижу какие-то старые съёмки или фотографии, то понимаю, что разница всё же есть. (смеётся) Но так вообще я как в три года себя в зеркале видел, так и сейчас, в 49, точно так же. Мои ощущения не особенно изменились. И потом, у меня дети же, и это немножко сглаживает какие-то депрессивные нотки, связанные с возрастом. Когда вокруг тебя куча малышни, то как-то иначе к этому относишься. — В то же время вы уже почти четверть века живёте в Москве, а не в родном Петербурге. Удалось ли за это время уже прикипеть к столице? — Вот это как раз мой диссонанс. Потому что Москву я до сих пор, как это ни странно, так и не узнал, кроме каких-то постоянных маршрутов, по которым я часто перемещаюсь. А Питер я как-то уже подзабыл. Мало того, за это время там умудрились переименовать половину улиц, а те, что знал, уже и забыл. И получилось, что я, так скажем, и Москву не приобрёл, и Питер уже, наверное, потерял. — В своё время вы сотрудничали с самой Аллой Борисовной Пугачевой и даже снялись в её клипе. Продолжается ли ваше общение с ней каким-то образом сегодня? — Ну, это сложно назвать сотрудничеством. И очень давно мы как-то не общались. Но я и не скажу, что мы как-то и очень сильно общались. Вообще с клипом это была идея режиссёра Андрея Новосёлова, который также снимал и наш клип «Город». И это примерно так совпало с «Нотр-дамом» тогда по времени. А поскольку мы с ним так или иначе общались, то, когда он снимал клип Пугачёвой «Зона отчуждения», он мне позвонил и спросил: «Хочешь принять участие?» Я сказал: «Конечно, не хочу». Но он меня всё же как-то уговорил, потому что меня в этом привлекло то, что я был должен там купаться с ней в настоящем квасном сусле. Они приволокли тонны полторы этого самого сусла, какой-то чан сделали. И Новосёлов же, кстати, снимал нам клип «Диктофоны», где меня тоже купал, но в косметическом геле. И вот он похожую идею переместил в клип Аллы Борисовны. Опять же, это время было другое. Сейчас я, наверное, к этому как-то бы иначе отнёсся, а тогда мне это показалось очень забавным. Любое веселье воспринималось на ура. А искупаться с Пугачёвой в сусле — это же круто! Сейчас уж не знаю, полезла бы она туда сама. Причём когда мы приехали на эти съёмки, выяснилось, что там есть пара двойников Пугачёвой, которые наряжаются ею, и одна из них как раз должна была в это сусло лезть. Но Алла Борисовна сказала: «Я сама полезу!» Как выяснилось потом, она это не планировала, но в результате залезла. Это было весело! Я помню, как Ваня Шаповалов, продюсер «Тату», долго возмущался на тему, что я этим сильно навредил своему имиджу. С другой стороны, была пара ситуация, когда я, например, в самолёте летел и какие-то женщины довольно взрослые смотрели, улыбались и говорили: «А мы знаем вас! Это же ведь вы с Пугачёвой были!» (смеётся) У меня впечатления от общения с ней исключительно положительные. Она интересный человек очень, много чего знает, и суждения у неё довольно любопытные. Потом, уже после клипа, она мне сказала: «Ну, раз ты в клипе у меня снялся, давай тогда я тоже что-нибудь для тебя сделаю». Я говорю: «Да нет, спасибо, мне особо ничего не надо. Но вот альбом скоро выпускаем, будет пресс-конференция, хотите — приезжайте». Она говорит: «Ну хорошо, приеду». И прошёл месяц, а я уже и забыл про это. И где-то за полчаса до пресс-конференции у нашего директора звонит телефон. Он такой: «Слушай, это Пугачёва!» Я беру трубку, а она говорит: «Ну чего, я приехала, машину куда парковать?» И я был, конечно, изумлён! Я помню, что после общения с ней у меня довольно серьёзные были изменения в отношении ко всей этой среде. Она же всех генсеков помнит! То есть это не только какие-то там музыкальные дела. Это жизнь, собственно. Она страну помнит другой! Я вообще представляю, что она как бы долго-долго едет в поезде: лица меняются, какие-то пассажиры, а она всё едет-едет. * * * Материал вышел в издании «Зажигай!» №46-2018 под заголовком «Вячеслав Петкун о Кокорине и Мамаева: Развитие у спортственов немножко отстает».