Герман Садулаев — свой среди чужих, чужой среди своих

Если бы Германа Садулаева не было на свете, его следовало бы выдумать. Но это как раз тот случай, когда реальность оказывается оригинальней любого вымысла. Крутой замес из вводных данных (сын чеченца и казачки), мировоззренческих установок (последователь ведантизма и член КПРФ) и профессионального выбора (юрист, бизнесмен, публицист) подарил русской литературе самобытного писателя. Книга Садулаева «Иван Ауслендер. Роман на пальмовых листьях» номинирована на Всероссийскую литературную «Премию читателя — 2018», которая будет вручена 29 ноября на ежегодной Международной ярмарке интеллектуальной литературы Non/fiction. Про читателей и прекрасных дилетантов — Поедете на вручение? — Нет. Хотя мне очень лестно, что «Ауслендер» вышел в финал этой премии, ориентированной на мнение читателей библиотек. Я писал его именно для таких людей — людей, которые могут позволить себе неспешность, ходят в библиотеки, занимаются этой игрой в бисер. Да, их мало. Но мне не нужно много читателей. — То есть? — Книга должна попасть к «моему» читателю — такому же, как я. Поэтому я пишу книги, которые мне самому интересно читать. Скажу больше: если бы у романа была широкая читательская аудитория, меня бы это обеспокоило — значит, я сделал что-то не так. Я вполне сознательно создаю тексты, которые отсекают массового читателя. — Я бы сказала, отсекают целые лагеря читателей: правых и левых, патриотов и космополитов, ваххабитов и православных… Все вами недовольны, у всех претензии. Кто остается-то? — Вот те, кто остался, и есть мои читатели. Те, кто не втискивается ни в одну из отливочных форм, которые предлагает нам общество. Мне нужны люди, с кем я могу говорить. Активных читателей современной русской литературы, мне кажется, от 50 до 200 тысяч, едва ли больше. Фактически мы возвратились в XIX век, когда читали все, кто был обучен грамоте. Сегодня же большинство жителей России де-факто неграмотны. — ??? — Критерий «грамотности», на мой взгляд, прост — лонгрид. Умение читать подразумевает желание и способность воспринимать длинный текст. Не «Войну и мир», но и не пост в Фейсбуке. То есть критерий грамотности — это умение прочитать и понять стандартную повесть страниц в 200. На это сейчас способны далеко не все современные дети. Когнитивные способности человека падают, это медицинский факт. — А научно-технический прогресс между тем движется с колоссальным ускорением… — Наш прогресс обусловлен знаниями, которые накоплены человечеством, плюс узкая специализация профессионалов. А познавательные способности нашего современника, увы, хуже, чем у первобытного человека. — Виновата система образования? — Принцип универсального высшего образования, унаследованный советскими вузами с царских времен, сейчас заменен другой установкой: знания — это набор компетенций. Современные бакалавры, по сути, гораздо ближе к выпускникам реального училища, а не университета. Они узкие специалисты в своей области, владеющие информацией, но не умеющие ее осмыслить. А нам нужны люди эпохи Возрождения — прекрасные дилетанты, способные на смелые суждения. Те, кто сможет подняться над проблемой, посмотреть на нее сверху, остраниться — и интерпретировать ее и с научной точки зрения, и с философской. — Ваш герой, Иван Ауслендер, так и поступает: кабинетный ученый, занимавшийся мертвыми языками, вдруг начинает размышлять о проблемах, напрямую с его специальностью не связанных: о счастье, о сакральности власти, о причинах гибели цивилизаций. — Да, в какой-то момент он становится энциклопедистом. Возможно, его познания в чуждых ему сферах не столь глубоки, зато обобщения широки и парадоксальны. И даже хорошо, что он не совсем в теме, не знает основ и авторитетов — он мыслитель и хочет до всего дойти сам. Именно благодаря таким людям человечество движется вперед на самом деле. Про литературные премии, успех и счастье — Ваши книги входили в шорт-листы крупнейших литературных премий России, но первым вы не становились ни разу. Не обидно? — Нет. Это особенность современного образа мысли — выстраивать всех по рейтингу. Кто лучше — Тургенев или Чехов? Кто чемпион? У кого больше просмотров на YouTube? Но литература — это не гонка. Войти в шорт-лист премии гораздо важнее, чем стать победителем. Выбрать кого-то одного трудно: есть и элемент случайности, и зависимость от вкуса, от личных отношений. Это как выбрать лучшего футболиста: у каждого болельщика свой любимец. А сборную мира составить гораздо легче, и это будет более объективно. Так вот, с 2008 года я периодически вхожу в сборную лучших российских писателей. Но настоящее счастье я испытываю, когда книгу читают, когда она востребована. Это круче, чем успех и первая премия. Люди должны быть счастливы, а не успешны. — А совместить не получится? — Теоретически да, но практически — нет. Успех и счастье — это противоположные понятия. Для счастья нужна полнота существования: человек должен реализовать все свои способности, какие-то необязательные хобби, иметь время на семью, друзей, не надрываться на работе. А серьезного успеха можно добиться, только отрезав многие куски своей жизни и круглосуточно работая на результат. Для чего вы отдаете ребенка в музыкальную школу? Чтобы он научился наслаждаться музыкой или стал знаменитым исполнителем? В первом случае он будет счастлив, во втором — успешен. Про одноразовые книжки и сакральные смыслы — Книги для меня — непременное условие счастливой жизни. Литература расширяет горизонты, позволяет заглянуть за них. Если ваша настоящая жизнь будет скучна, беспросветна, зайдет в тупик, у вас всегда будут запасные крылья. Для Ивана Ауслендера «во дни сомнений, во дни тягостных раздумий» такими крыльями стали древние тексты на санскрите. — А что вы читаете? — Я читаю все время: современников, классику, научпоп. Один из моих любимых зарубежных авторов — Мишель Уэльбек, из российских — Пелевин, Сорокин, Юзефович, Елизаров, Водолазкин, Аствацатуров и много кто еще. Недавно прочел бестселлер современного антрополога Станислава Дробышевского о происхождении человека. Сейчас читаю статьи по социально-культурной антропологии — для восстановления баланса. — Бумажная книга или электронная? Каков ваш выбор? — Бумажная, если она доступна. У нее много плюсов: ее не нужно заряжать, ей не нужен Wi-Fi. Кстати, я считаю, что нам как воздух необходимы «одноразовые» дешевые книжки небольшого формата в мягкой обложке: прочел — и выбросил. — Выбросить? Книгу?! — Для людей нашего поколения характерно отношение к книге как к некоему сакральному объекту. Да, в ней сакральны смыслы, но не бумага и переплет. Самое большое оскорбление для книги — это не читать ее. И я не почувствую себя униженным, если человек прочитает мой роман и утилизирует его каким-либо образом. Ключевое слово здесь «прочитает». И еще: маленькие дешевые книжки помогут спасти незаслуженно забытый жанр — повесть. Я его люблю, у меня много повестей. Но дело в том, что минимальный требуемый объем рукописи для издательства — 12−14 авторских листов, а это много. Иногда бывает так: ты написал треть или четверть романа и вдруг понимаешь, что, в принципе, все уже сказал. И что получилась неплохая повесть. Но никто не возьмется ее издавать в твердой обложке — невыгодно. Про роман идей и идеи в романе — Где вы берете идеи для новых произведений? — Все там же — в книгах и размышлениях. Внешние впечатления отошли на второй план. Когда-то я много путешествовал, в частности, как писатель. Было время, когда нас расхватывали как горячие пирожки — приглашали на книжные ярмарки, лекции, симпозиумы… Если заканчивались знаменитые мастера слова, амбразуру закрывали мы — писатели второго ряда. Я объехал полмира — но это в прошлом. Вслед за своим героем Иваном Ауслендером я могу повторить, что перемещение физического тела в пространстве бессмысленно, это ничего не дающий ни сердцу, ни уму пошлый туризм. Ленинградскому ученому Юрию Кнорозову не нужно было ездить в Мексику, чтобы расшифровать письменность майя, над загадкой которой бились лучшие умы мировой науки, проводившие все время в полевых исследованиях. Настоящий путешественник — это мистик, шаман, философ, чье сознание парит над землей и посещает иные миры. А камни, из которых сложены достопримечательности, везде одинаковые. — А люди? Люди везде разные? — Люди везде прекрасные. Но и до них лучше доходить не ногами, а своими текстами. Физическое твое присутствие мало что добавляет к написанному. — "Иван Ауслендер" — роман идей. В начале книги вы открыто заявляете, что ваша цель — «не рассказывание истории жизни Ивана, а исследование эволюции его теоретических представлений». Как не превратить художественное произведение в философский трактат? — Да, я пишу об идеях. И приглашаю читателя поразмыслить над тем, что мне кажется важным. Но это не внушение, не агитация, не проповедь, не манифест. Художественное произведение позволяет показать идею с разных сторон. Сюжет в «Ауслендере» динамичный, на протяжении всего повествования сохраняется интрига: женщины, политика, история жизни — все есть. Некоторые критики недовольны тем, что идеи героя сконцентрированы в специфических вкраплениях — его докладах, лекциях и в завершающем книгу сборнике статей. Но все эти «вставки» гармонично, логично и прочно связаны с сюжетом, одно без другого непонятно. Я считаю, что это лучше, чем вкладывать в уста героев длинные монологи, в которые «зашиты» их теории. Так люди не говорят. Это скучно и надуманно. — Вы довольны результатом? — Да. «Ауслендер» сделан на том уровне совершенства, которого я сегодня достиг. Я бы ничего не стал в нем переделывать. — А в других книгах? — Как-то я решил подредактировать «Шалинский рейд» для второго издания — и утонул, увяз. Когда вытаскиваешь какой-то кирпичик из структуры книги — все рушится. В конце концов, я понял, что все надо оставить как есть. Книга не может устареть. Это высказывание, которое не вырвать из времени, из культурно-исторического контекста. Наоборот, книга вносит контекст в вечность, где он застывает, как аммонит в породе. Если хочешь сказать по-другому, пиши новый текст. Про полукровок и их права — Вашего героя зовут Иван Ауслендер — то есть Иван Чужак. Почему? — Все мои герои, как правило, на стыке, неприкаянные, свои среди чужих — чужие среди своих. Да, с одной стороны, это моя личная судьба, судьба полукровки — я на себе испытал, каково быть не включенным в полной мере ни в одну систему координат. С другой стороны, это очень удобная эстетическая и интеллектуальная позиция: ты не обязан быть ничьим рупором. У полукровок есть удивительная свобода самоопределения и энкультурации — вхождения в ту культуру, которую ты сам выбрал. Мне был дан выбор: я мог войти в чечено-мусульманскую умму либо идентифицировать себя с казацко-православным сообществом. — И что вы выбрали? — Ни то, ни другое. Я как Колобок — от бабушки ушел, от дедушки ушел. Человек не обязан выбирать себе религиозно-этническую среду только по месту и времени рождения. Поэтому я — гот. — Неожиданно. — Но тем не менее я продолжаю вести борьбу за права полукровок и как писатель, и как публицист, и как политик: не приемлю оскорблений по национальному признаку, этнического национализма — с любой стороны. Я последовательно борюсь с нацизмом, расизмом, социал-дарвинизмом и биологическим детерминизмом. Поэтому меня не любят ни в одном, ни в другом лагере, ругают и великодержавные шовинисты, и чеченские националисты. Но это-то мне и нравится — значит, я все делаю правильно. — То есть вас обрадовали слова Рамзана Кадырова, который назвал вас «не чеченецем и даже не мусульманином, даже не человеком»? — О да! Он дал мне невероятный карт-бланш: теперь мне можно все, ведь я даже не человек. Я сверхчеловек. А если серьезно, то позиция руководства республики постепенно изменилась и теперь практически совпадает с моей. Так, например, я единственный из публичных персон еще в 2000-х говорил о том, что надо вернуть русских специалистов в Чечню. Мне с пеной у рта возражали официальные идеологи Грозного и приводили в пример Токио, где живут одни японцы. Но сейчас, благодаря настойчивой политике главы республики, в Чечне введен такой режим благоприятствования русским, о котором я даже не мечтал. Еще я призывал руководство приструнить молодых чеченцев, кто безобразно вел себя за пределами республики. В ответ мне неслись проклятия и крики: «Наши мальчики не могут быть ни в чем виноваты!» Но через некоторое время официальные лица начали говорить о необходимости воспитания молодежи, а глава Чечни пригрозил молодым людям, что зафрахтует пару самолетов и всех насильно вернет домой из российских городов, если они не образумятся. Так что мои идеи оказались востребованными, и конфликт себя исчерпал. — Тем не менее вы, наверное, единственный, кто не приносил публичные извинения главе Чечни. — Не дай Аллах, как говорится. На человека очень легко надавить — и он извинится и за убийство Кеннеди, и за все преступления Чикатило. Поэтому хвалиться и считать это своей заслугой я не намерен. Кто я такой, чтобы со мной бороться? Слишком мелкая сошка. — А если бы вас позвали в президенты — Чечни или России — пошли бы? — Нет. Чтобы изменить систему, нужна сплоченная команда. Один человек ничего не сможет. Поэтому я и состою в коммунистической партии. Наша задача сегодня — занять достаточное количество мест в Госдуме, чтобы блокировать антинародные законы. Это имеет политический смысл, такую борьбу за голоса в парламенте надо вести. А просто личную карьеру делать, при том, что все останется по-прежнему — везде «Единая Россия», в России капиталистический строй, — либо ты сломаешься сам и станешь работать на систему, забыв про свои идеалы, либо тебя сломают. — В 2016 году вы принимали участие в выборах в Госдуму от КПРФ. Будете повторять этот опыт? — Мне хватило одной предвыборной кампании. Это было антропологическое исследование: я хотел понять, как там все устроено изнутри. Ведь пока не поучаствуешь сам, не поймешь. Рассказы ничего не дают. Надо все ощутить на своей шкуре.