Режиссер Семен Александровский: «Театр без привязки к месту — хорошая стратегия»

С тобой на одном курсе учились Данила Козловский и Лиза Боярская. А ты на артиста или на режиссера учиться шел? Я ехал в Россию из Израиля, где рос, заниматься театром – каким конкретно образом, я не знал. Просто хотелось быть в этой среде, потому что люди там решают серьезные философские вопросы. Но уже на первом курсе я понял, что мое – это, конечно, режиссура: самому какие-то процессы инициировать, создавать, организовывать. Благо курс был актерско-режиссерский, и у нас не было принципиально никакого разделения, каждый мог идентифицировать себя по собственному усмотрению. Но актерский опыт помогает мне в работе с артистами. Ты ставишь им непростые задачи: твой выбор в искусстве – прогрессивный постдраматический театр. История с перевоплощением в персонажа всегда казалась мне странной, нечестной и нелепой. Как сделать, чтоб артист оставался на сцене личностью и работал с персонажем как с объектом, не превращаясь в него? В нашей театральной школе такого нет. Я изобретал этот способ сам – как велосипед. А потом оказалось, что в европейском театре ему посвящено целое направление. Но я наработал методологию, которой успешно пользуюсь. Идеальное воплощение этого метода – то, как существует артист Макс Фомин в нашем спектакле «Топливо». Это была первая премьера основанного тобой Pop-up театра, которому исполняется три года. Расскажи, как ты выдумал такую штуку – театр без собственных подмостков? Это романтическая история. Моя жена Настя родила, и я отменил все поездки, чтобы быть рядом. Освободилось время, я позвал Макса, и мы начали прямо на диване репетировать «Топливо». Но встал вопрос – где его выпускать. Со своим спектаклем в чужой театр не придешь – значит, черт побери, нужно открывать собственный. Мы на месяц захватили второй этаж над модным тогда в Петербурге баром «Битник» – там хотели сделать ресторан, и этаж был в предремонтном состоянии, то есть абсолютно пустой. Быстро выпустили там спектакль, организовали первые большие гастроли московского Театра.doc, окупили небольшой бюджет продажей билетов. И поняли, что театр без привязки к месту – хорошая стратегия. Появились спектакли «Буковский в баре», «Задержанный» про Сергея Довлатова, который представляет собой бар-хоппинг по пяти кабакам на улице Рубинштейна. Судя по всему, ты предпочитаешь ставить в барах. Бары – моя любовь, надо делать то, что любишь, совмещать работу и удовольствие. И Петербург каким-то фантастическим образом стал барной столицей России. Тут высочайшая барная культура, и спектакли в барах – определенный ее срез. Когда мне предлагают эти спектакли куда-то привезти, я отказываюсь: хочется, чтоб они оставались частью питерской мифологии. Посмотреть на разведение мостов, сходить в Эрмитаж, увидеть белые ночи и напоследок уникальные спектакли в барах. География твоих работ тем не менее гораздо шире: недавно ты поставил оперу в Перми – и она получила «Золотую маску». Cantos – мой первый оперный спектакль. Идею его придумали композитор Леша Сюмак и худрук театра Теодор Курентзис. Это история поэта-модерниста Эзры Паунда, который к концу жизни, разочаровавшись и раскаявшись во многих своих поступках, замолчал. Cantos – это моноопера наоборот: центральный герой в ней – скрипка, а аккомпанементом является хор. Фантастика еще заключается в том, что это была не какая-то классическая опера, которая требует интерпретации или поиска нового подхода. Это была работа с живым композитором – прямо начиная с процесса написания музыкального текста. Пермь – это же третья твоя малая родина, наряду с Петербургом и Израилем? Да, я там жил до восьми лет. А мой дедушка был заместителем директора в том самом Пермском театре оперы и балета. Как-то раз я пошел в архив и нашел там его автобиографию, которую он писал при поступлении на работу. Мы жили совсем рядом. Слева от театра была квартира дедушки и бабушки, справа – моя и мамы. И в детстве меня по этому парку катали на коляске и водили в этот театр на спектакли. И когда я первый раз приехал на технический визит и вышел прямо на эту сцену, меня просто распирало от чувств, я улыбался во все лицо. Потому что оказался на сцене, на которую когда-то смотрел из зрительного зала ребенком.