Евгений Смирнов: «Я не знал, что есть вещи, за которые можно получить по лицу»

Алексей Смирнов родом из знаменитой кинематографической семьи, но уже сейчас понятно, что он не просто наследник по прямой. В этом году Алексей дебютировал как режиссер на Первом канале с многосерийной картиной «Садовое кольцо», ставшей одной из самых громких телепремьер сезона. А еще сыграл главную роль в картине «История одного назначения» и оказался номинантом премии OK! AWARDS «Больше чем звезды» в разделе «Новые лица. Кино». Лёша, для меня до сих пор загадка, как продюсер Валерией Тодоровский доверил совсем молодому человеку снимать многосерийный фильм «Садовое кольцо», семейную сагу для Первого канала. Как ты доказал ему, что можешь это сделать? Ответ развернутый или емкий? Ответь как есть. Это была моя инициатива, я пришел к Валерию Петровичу. Но я очень хорошо подготовился к этому разговору, очень хорошо. Ситуация такая: за год до этого я играю в дипломном спектакле «Война и мир» у Сергея Соловьёва во ВГИКе. Играю Пьера Безухова. Главная роль. У меня происходят какие-то потрясающие вещи как у актера. Хотя учусь я на режиссерском факультете и готовлюсь снимать дипломную картину по сценарию, который мы написали вместе с Соловьёвым, что меня очень радует. Я счастлив в браке. В общем, всё прекрасно. Ты рано женился, да? Мы начали встречаться, когда нам было по 17 лет, поженились, когда было 21. А через полгода после описанной ситуации история у меня уже совсем иная: я поставил чудовищный, позорный спектакль в Театре Стаса Намина, очень тяжело расстался со своей супругой, и, естественно, в этой обстановке не снял никакую дипломную картину. В какой-то момент перед Новым годом я задал себе вопрос: «Как я до этого дошел, что случилось со мной?» Я понял, что надо срочно что-то делать, иначе вся моя жизнь пойдет вот в таком ключе. В этом состоянии — тяжелом, но когда море по колено — я узнал про сценарий «Садового кольца», узнал, что на него претендуют несколько режиссеров гораздо опытнее и серьезнее меня. Я не знал лично Валерия Петровича, но мне очень нравилось его кино. Передо мной стоял один вопрос: удастся ли мне убедить его в том, что я владею профессией. Стал думать, как к нему прийти, что сказать. Пересмотрел сериал «Оттепель», который очень люблю. Там есть сцена, когда Егор Мячин, молодой режиссер, в панике приходит на худсовет пьяным, устраивает там бог знает что и получает за счет этого картину. Я подумал, а не сыграть ли и мне на этом. Пришел на студию, постучался к нему в кабинет... Пришел, надеюсь, трезвым? Абсолютно. Сказал: «Валерий Петрович, здравствуйте, не уделите ли вы мне пять минут? Я такой-то». Он знал, естественно, моего отца, моя сестра работала у него редактором, но мы никогда не виделись. Я просто пришел и спросил: «Можно ли у вас занять пять минут?» Он сказал: «Да, пять минут ваши, садитесь». Говорю: «Валерий Петрович, я хотел бы получить ваш профессиональный совет. Есть очень большой, серьезный и крутой проект, который я хочу сделать. Я понимаю, что ни один здравомыслящий продюсер не отдаст его режиссеру, у которого за плечами две короткометражки и один плохой спектакль. Но также понимаю, что мне очень хочется это сделать, я могу сделать это очень круто, и я к этому готов». Он спросил, дорогой ли это проект. Я ответил, что, похоже, довольно дорогой. Когда я сказал, что речь идет о «Садовом кольце», он несколько изменился в лице, посмотрел на меня, а я продолжил: «Я прошу только об одном: дайте я сам сниму пробы и представлю их вам. Я не прошу у вас работу, прошу дать мне шанс». Валерий Петрович сказал, что ему нравится моя наглость, и разрешил попробовать. В эти пробы я вложил деньги, которые заработал своим позорным спектаклем. Уточняю: позорный спектакль не из-за театра, а из-за режиссера. Это тот самый момент в жизни художника, когда ты считаешь, что очень умен и прекрасен, и пока не опозоришься — смачно, с размахом, — соображать не начнешь. В общем, я подошел к пробам по советским традициям, максимально основательно — и это дало результат. Расскажи об этих «традициях». Это довольно просто. Как у нас, в Москве, сегодня чаще всего проходят пробы? Приходит актер, кастинг-директор включает камеру и говорит: «Вот этот холодильник — это ваш муж, расскажите ему о своих чувствах». Я же, будучи актером, понимаю, что в этой ситуации ничего не раскроешь. Поэтому мы сделали следующее: взяли несколько эпизодов, которые можно было представить в качестве единого сюжетного фрагмента, взяли актеров, сняли это на хороших объектах (часть мы снимали в квартире моих родителей, я договорился с одним кафе, еще где-то) и постарались сделать так, чтобы это выглядело как эскиз самого сериала. Это понравилось Валерию Петровичу, произвело на него очень хорошее впечатление, и в результате он... …решил рискнуть. Не сразу. (Улыбается.) Он не тот человек, который просто так рискнет. Он сказал: «Ну что же, неплохо. Сделайте еще, еще и еще». Я стал делать еще, еще и еще. В какой-то момент решил уточнить, какие у меня перспективы. А перспективы были такими: я был на одном из первых мест среди потенциальных режиссеров проекта, но пока не на первом. Прошло еще какое-то время, еще какие-то пробы, после чего он меня вызвал и спросил: «Почему я должен доверить этот проект вам?» Я сказал: «Вы найдете режиссера профессиональнее, чем я, найдете режиссера опытнее, чем я. Но вы не найдете одного — того, кому больше всех надо снять этот фильм». Он посмеялся и утвердил меня. Дальше началась совсем другая история, занявшая полгода: надо было утвердить 23-летнего режиссера и 21-летнего оператора на Первом канале. В результате Валерию Петровичу это удалось. Евгений Смирнов Да, история захватывающая. Кастинг весь твой или нет? Бόльшая часть. Было у нас с Валерием Петровичем четыре спора: в двух случаях уступил я, в двух — он. А Маша Миронова, которая блистательно играет главную героиню? Это Тодоровский, безусловно. Мы довольно долго спорили из-за нее. С Машей мы не сразу нашли контакт. Дело в том, что она обладает очень редким для актрисы качеством — она интроверт. Довериться кому-то, подпустить к себе кого-то... ей сложно. Ну, она, конечно, профессиональный человек, поэтому ее уважение еще надо заслужить. Какое-то время она ко мне притиралась, а я, естественно, был маленький и думал, что это она не так себя ведет, не так работает. Было очень непросто заслужить ее доверие, но это того стоило: я получил не просто большую актрису, но и друга на всю жизнь, которого безмерно ценю... Маша в «Садовом» — идея Валерия Петровича, как и Саша Ребенок, а мои — Максим Виторган и Фёдор Лавров. Мы с Тодоровским немножко бодались, но все решения, на которых настоял он, и все решения, которые удалось выбить мне, как мне кажется, пошли на пользу картине. Абсолютно согласен. (Алексей отвлекается на телефонный звонок.) Простите, у меня драма. Сегодня какой-то сумасшедший день, моя возлюбленная готовится к съемкам своего фильма, у нее там всякие продюсерские проблемы. Она режиссер? Вообще она сценарист, в том числе она написала сценарий к фильму «Большой» — Анастасия Пальчикова, лауреат «Золотого орла» прошлого года. Знаю прекрасно эту девушку. Она ведь еще и поет, у нее своя музыкальная группа. Она еще и поет, и поет очень недурно. Сейчас она готовится к съемкам дебютной картины. Как режиссер? Как режиссер, совершенно верно. Смотри, как замечательно. И всё крутится вокруг Тодоровского. Да. (Смеется.) Именно так. Мы познакомились на дне рождения Пети Тодоровского, сына Валерия Петровича. Скажи, для твоей творческой карьеры стабильность в личной жизни имеет значение? (Вздыхает.) Имеет. Тут надо понимать, что я вырос в семье, где люди живут вместе больше сорока лет. У родителей до сих пор очень нежные отношения. Каждый день дома цветы. Чтобы мама хотя бы один день не приготовила прекрасный ужин, такого не бывает. Всё как во французском ресторане «Элен». И каждый вечер бешеные споры об искусстве. Какое это счастье! Это большое счастье, да. Поэтому я вырос человеком, довольно защищенным психически. Конечно, у меня есть потребность в доме, в семье и во всем, что с этим связано. Разумеется, у меня были периоды, которые бывают у любого юноши, когда тебе кажется, что это всё туфта и надо жить настоящим... Вот это моя теория, что есть такая грамотная молодежная идея о том, что жить надо настоящим, настоящим моментом — тем, что ты хочешь сейчас, тем, что ты чувствуешь, и это и есть правда, а все остальное — чушь. Эта идея действительно очень популярна, она очень помогает справиться с проблемами в тактическом каком-то смысле, она веселая, но очень разрушительная лично для меня. Когда я был ребенком, то жил скорее будущим. Я думал: «Вот настанет день, я всем покажу». С детства были серьезные амбиции. Да, амбиции были всегда. Но как любой амбициозный подросток, я очень быстро выяснил, что амбиции — это долгоиграющая история и только лишь мечтами о будущем ничего не добиться. Как раз последнее, к чему я пришел, — что человеку надо жить прошлым. Прошлым?! Почему же? Объясню. Это не значит, что надо всегда предаваться воспоминаниям и так далее. Я вырос в доме с довольно старыми людьми: когда родился, отцу было 50, матери — 42, естественно, они были не так молоды, как родители моих друзей и одноклассников. Я вижу их абсолютно счастливыми, это при том, что они практически каждый месяц хоронят кого-то из близких друзей. И вот мне пришла мысль, что, возможно, единственная власть, которую мы имеем над собственной жизнью, — это умение определять, хорошее у тебя есть воспоминание или плохое. Например, мой разговор сейчас с Вадимом — какое это будет воспоминание? В конце концов ничего, кроме воспоминаний, у меня не останется, как бы я ни жил. Я просто стараюсь делать всё, что в моих силах, чтобы у меня было как можно больше хороших воспоминаний. Вот так. Интересная философия. Скажи, исходя из той атмосферы, в которой ты рос, ты бы вообще мог пойти принципиально другой дорогой, не кинематографической? Ну, у отца в жизни была одна мечта: чтобы его дети не были связаны с кино. Поэтому ни у одного из его детей нет высшего образования. Ты тоже без диплома? Да. Отец пытался убедить всех, что мы филологи, математики — да кто угодно. В результате трое из четверых работают в кино, а папа, в общем, потерпел сокрушительное поражение. Про себя могу сказать, что, наверное, варианты у меня были: я ведь не сразу поступил во ВГИК, два года учился на японской филологии, что, между прочим, было очень любопытно. Евгений Смирнов Почему именно японская филология, почему так точечно? Сразу после школы я поступал во ВГИК, но провалился. Представляю, как папа был счастлив. Папа был в восторге. А мама? Да они оба были довольны. Папа в этот момент принес маме очередные цветы, мама испекла торт со свечками? Конечно. (Смеется.) Они за меня переживали очень трогательно и нежно, но им было приятно. Они говорили, что я еще маленький и всё в этом духе. Я-то считаю, что для режиссера возраст в минус работает скорее, чем в плюс. И здесь у тебя тоже своя теория, философ Смирнов! Безусловно. Я подумал, что всё равно буду поступать куда-нибудь. Можно, например, пойти на какой-нибудь унылый журфак и сидеть там... Извиняюсь. (Смеется.) Не извиняйся, я не журфак оканчивал, а ГИТИС, театроведческий факультет. А, точно, да-да-да, я же читал об этом. Ну вот, я подумал, что можно пойти на какой-то унылый журфак, а можно на что-то по-настоящему интересное. Естественно, эти два года мне очень многое дали. И ты выучил японский язык? Выучил. Причем неплохо им владел, на уровне приличного гастарбайтера, то есть даже мог проводить экскурсии. Моя проблема заключалась в том, что мне довольно легко даются языки, у меня нет языкового барьера, поэтому я люблю трепаться. Но в том, что касается иероглифов, нужна усидчивость, а с этим в те времена у меня было совсем дурно. В Японии успел побывать? К сожалению, пока нет. После всего этого я не могу там просто «побывать», мне нужно ехать в специальное путешествие. Ну хорошо. Когда решишься, я дам тебе пару советов... Что же случилось после двух лет учебы? (Вздыхает.) Вообще я крайне веселый человек, но, когда я возвращаюсь назад, понимаю, что тогда у меня была самая настоящая, а не в модном смысле, депрессия. Я помню свои ощущения. Просыпаюсь утром и первое, что себе говорю, — «Старичок, вставай, собирайся, не волнуйся. Тебе надо дотерпеть совсем немножко, ты потерпишь, и тебе приснится потрясающий сон сегодня вечером, ты просто должен дожить до того, как это произойдет». При том что ситуация на факультете была уникальная. Я же человек совсем не про коллектив, что в целом странно слышать от режиссера, но это так. У меня сложные взаимоотношения были с одноклассниками, да и с обществом в целом, а на курсе я попал просто в идеальный коллектив. Меня окружали потрясающие люди: интересные, сумасшедшие, фриковатые, нелюдимые — мы прекрасно нашли общий язык, каждый день ощущалось, что я занимаюсь чем-то очень интересным, очень классным, но не тем, чем хочу заниматься. Понимал, что я не на своем месте. И ты это чувствовал все два года? Все два года. А вот когда вышел на первую смену «Садового кольца», я впервые в жизни успокоился. Съемочный процесс — это мое. Я там, где должен быть. Ну тебе же и раньше сопутствовала удача. Ты сказал, что писал сценарий вместе с Сергеем Соловьёвым. А доверие такого мастера дорогого стоит. В институте благодаря Соловьёву я приблизился к этому ощущению, потому что Сергей Александрович выбивал, как бы помягче выразиться, выбивал из меня всё плохое, назовем это так. Если ты, Вадим, с ним знаком, то знаешь ораторские способности этого человека. Уровень унижения, который я испытывал от наших с ним столкновений... Он разносил меня не просто как студента, не просто как будущего коллегу, а он разносил меня человечески, не оставляя от меня камня на камне. Я страшно злился, пока не понял, что он адепт азиатской философии и что он на самом деле очень точно подобрал ко мне подход. Послушай, рядом ведь всегда был и есть отец, Андрей Смирнов, который мог тебя как-то направить, подсказать что-то важное. Один раз, во ВГИКе, отец написал за меня... Значит, у меня была такая ситуация: Соловьёв дал задание написать сценарий к своему первому фильму. Как раз перед этим я окончил драматургические курсы Александра Митты и подумал, что с этой задачей справлюсь сейчас отлично. Написал сценарий, принес его Соловьёву. Сергей Александрович прочитал. Я спросил: «Ну, что скажете, мастер?» А он сказал следующее: «Алёша, всё это полная *** (чепуха), а ты — *** (дурак)». Вот так прямым текстом при всем курсе. «Если ты еще раз мне такое принесешь, пойдешь отсюда на *** (очень далеко)». Я попросил его объяснить, что именно там не так. Ответ не заставил себя долго ждать: «Не так? Очень просто, это полная *** (глупость), а ты *** (раздолбай) — вот что там не так». Потом я написал ему примерно 13 сценариев, но вердикт повторялся — слово в слово. Далее я попросил написать сценарий своего друга-сценариста — и он был отвергнут с той же формулировкой, а затем попросил отца. Принес Соловьёву уже работу отца, и всё снова повторилось. Прошли годы, и я узнал, что отец по секрету позвонил и сказал: «Серёж, ты что, обалдел? Это же я написал», а Соловьев ответил: «Андрюш, ну что я могу сказать, если ты написал фигню», — и положил трубку. На самом деле я благодарен богу за то, что я ученик Соловьёва. Правда. Евгений Смирнов И что в итоге было с этим злополучным сценарием? В результате я приехал к нему (это тоже был поворотный момент), привез очередной сценарий, он сказал то же самое. Я спросил, почему и за что он меня травит. «Так, сядь в угол, у тебя есть два часа, напиши сценарий или иди отсюда». В состоянии боевой медитации я написал сценарий фильма «Алмазная кожура», который впоследствии был представлен на «Кинотавре». Это была та редкая короткометражка, которую даже показали по телевидению. Написав сценарий, я ждал, что сейчас наконец Соловьёв со мной поговорит и объяснит, как пишется сценарий. А он просто сказал: «Ну вот, можешь же, когда хочешь, иди снимай». Я был в шоке, я не знал, как это снимать. Соловьёв в итоге научил меня многому: если у Митты на курсах и в общении с папой я учился думать, то Сергей Александрович научил меня, наоборот, об определенных вещах не думать. Отличный вывод. Но диплом ты так и не получил. Нет. Вместо этого я снимал пробы «Садового кольца». «Садовое» снял, а диплом до сих пор не получил. Чтобы получить во ВГИКе диплом, недостаточно показать картину, надо еще написать 20 страниц о том, как ты ее снимал. Я не могу написать 20 страниц о том, как я ее снимал, потому что... ну о чем писать? Тебя не расстраивает отсутствие диплома? Да кому он нужен, диплом! Тем более ВГИКа! Это же одна из самых отсталых киношкол на свете. Вот так?! (Вздыхает.) Ты представляешь себе процент людей, которые оканчивают ВГИК? А какой процент из них потом работает по профессии? О том и речь. Таких людей очень мало. Послушай, углубляться не будем и на этом поставим точку в истории со ВГИКом. Скажи, все-таки ты себя считаешь актером или прежде всего ты режиссер? Я режиссер. Ты снялся у своей сестры — Авдотьи Смирновой: в картине «История одного назначения» сыграл главную роль. Это потому, что она попросила или у тебя актерские амбиции все-таки есть? У меня есть актерские амбиции, но в первую очередь я считаю себя режиссером — для меня это самая важная часть моей профессиональной жизни, а уже на втором месте стоит работа актера. Почему? Потому что, на мой взгляд, две эти профессии идеально сочетаются, одна позволяет отлично отдохнуть от другой. Скажи, когда ты снимался у Авдотьи, тебе не мешала ваша родственная связь? Сначала Авдотья снималась у меня — в «Садовом кольце». Нет, ну мне профессионально было очень страшно, потому что надо быть больной, чтобы брать неопытного актера на такую роль, о чем я ей тут же сказал. На что она ответила: «Молчок — и работать». Дунька знает, что делает. Не могу сказать, что нам было сложно из-за того, что мы родственники, — с каждым разом нам становится всё легче. Родственник тебя поддерживает больше, чем чужой человек, и терпит он больше. Дуня довольно крутой профессионал, поэтому я себя с ней чувствую защищенным, и мне было довольно легко отдать себя ей на откуп. Тебе, Лёша, 27 лет, но твое имя уже ассоциируется с достаточно громкими проектами. Это большой успех. Собираешься что-то снимать или пока в поиске? Собираюсь. Но что такое «синдром второй картины», мы все прекрасно знаем. Насколько ты психологически готов к этому бою? Хотя наверняка готов. Я как раз никогда не считаю, что возможно быть готовым, я считаю, что я не готов отказаться от этого боя. (Смеется.) И какой это проект? На самом деле это очень романтичная история. Какое-то время назад у меня должен был быть еще один проект на студии Тодоровского, который по разным причинам не сложился. Это мог быть нуарный детектив. Я искал главного героя, мне нужен был наш Хамфри Богарт. Я не мог взять кого угодно, мне нужен был человек неожиданный, но обладающий всеми качествами звезды — не в медийном смысле, а в профессиональном. Я смотрел разных артистов и в какой-то момент позвонил Фёдору Бондарчуку. После проб я влюбился в него как артиста просто всем сердцем. Его человеческая индивидуальность вкупе с теми навыками, которыми он обладает, — это что-то невероятное. Я считаю, что Фёдор — это просто клад, и мечтаю, собственно, с ним поработать. К сожалению, как я уже сказал, проект тогда не состоялся, но Фёдор мне рассказал, что некоторое время назад читал гениальную сценарную заявку, пересказал, и мне понравилась эта история. Прошло полгода, я начал встречаться с Настей, рассказал ей эту историю, а она такая: «Да ладно, так это же моя заявка!» Евгений Смирнов Мистическая история. Я пошел к Фёдору и сказал: «Федя, ну так давайте делать, это судьба». Он говорит: «Давайте». Вот прошло два года, мы близимся к началу съемок. Поздравляю! Ты так аппетитно рассказываешь о семье — хочется вернуться к этой теме. Скажи, когда ты рос, родители сильно опекали? Я был совершенно чудовищным маменькиным сынком. Дело в том, что в детстве я тяжело болел: с 6 до 9 лет я не мог ходить. У меня была болезнь, которая называется болезнь Пертеса. Теоретически ходить я мог, но, если бы ходил, моя коленная чашечка стерлась бы в порошок. Три года я провел на костылях и на велосипеде, потому что надо было, чтобы мышцы оставались в форме. То есть школу ты не посещал? Нет, я был на домашнем обучении первые три года, поэтому школа, когда я туда пошел, была вначале очень драматичной. Ты был закомплексованным ребенком? Нет, в этом и проблема. Я рос самым любимым ребенком, я не знал, что есть вещи, за которые можно получить по лицу. В общем, этим я был занят первое время своей социализации — получением по лицу. Должен сказать, что это было очень правильно, потому что я был о себе очень высокого мнения. Это сыграло большую роль в моем становлении: сначала меня не принимало общество, потом я впервые влюбился, что подстегнуло меня к критическому взгляду на себя. Кстати, именно из-за этого в 13 лет решил, что хочу быть кинорежиссером. Я был в шоке от своих чувств и спросил своего старшего товарища: «Дорогой, как быть?» Он, взрослый человек, ответил: «Ну, мужчина просто должен уметь что-то делать хорошо. Ты умеешь что-то хорошо делать?» Я сказал: «Нет, я даже голову не умею сам мыть», — это было правдой. И он: «Ты должен стать самостоятельным, но главное — тебе надо выбрать что-то, в чем ты будешь хорош». Я стал учиться писать сценарии, снял какой-то фильм. Про эту самую девушку... Естественно, у нас с ней ничего и никогда не было, потом мы на долгое время пропали друг у друга из жизни, забыли друг о друге, а недавно вспомнили, потому что выяснилось, что она теперь работает художником в кино. Мы даже вместе работали — и стали очень хорошими друзьями. Видишь, как: жизнь — это кино, а кино — жизнь. Да-да-да. (Смеется.) Получается, до 13 лет ты был идеальным примером маменькиного сыночка. В 13 лет я понял, что пришло мое время и что-то надо делать. Со скандалом я начал ездить в метро сам, очень гордился, что научился готовить бутерброды, это называлось «мое фирменное» — так надо мной издевалась моя сестра. Я в первый раз поработал — курьером. Вообще, я довольно много кем поработал в результате. Был турагентом, консультантом одной косметической марки, между прочим, а это вам не шуточки. Еще я был человеком, который продает путевки на яхтинг. Был синхронным переводчиком с английского языка, и пока тут у меня самые серьезные достижения: я переводил Марку Цукербергу, а это довольно круто. Это действительно круто. Скажи, у тебя есть ощущение, что сейчас твое время? Нет. Последний раз я говорил «Мотор!» довольно давно, я на самом деле уже осатанел немножко от безработицы, потому что пока я не соглашаюсь на фигню, которую мне предлагают, а мне предлагают огромное количество вещей. Почему-то все решили, что я умею хорошо снимать про женщин. Самое страшное, что я видел, — это сценарии комедий о женщинах, которые пишут женщины. Иногда я не могу их дочитать, потому что меня переполняет ощущение ужаса от того, насколько женщины друг друга ненавидят. Тут я безумно скучаю по текстам Козловой, пришлось даже признать, что Анна — гуманист своего рода. Так что у меня нет ощущения, что настало мое время. У меня есть ощущение, что сейчас очень важный для меня период: мы начали подготовку к съемкам. Я сейчас учусь на каком-то другом уровне терпению, мне его не хватало всю жизнь. Учусь грамотно распределять энергию, не сдаваться. Надеюсь, мне это удастся. У меня сейчас такое состояние, когда говоришь себе: «Не сходи с ума, всё нормально, ты всё сделаешь, не сомневайся в себе каждые 20 секунд». Ну что ж, Алексей, успехов тебе на этом прекрасном тернистом пути. На поприще, да. (Смеется.) Спасибо!