Владимир Кошевой: «Любого человека я видел с изъяном, как в кривом зеркале»

Звезда сериала «Преступление и наказание» рассказал в интервью о сложностях коммуникации Как говорит сам Владимир Кошевой, на экране он может выглядеть и писаным красавцем, и натуральным Квазимодо. Потому и играет рафинированных аристократов и личностей с изломанной психикой. Иногда и то и другое соединяется в одном персонаже. Популярность не пришла, а обрушилась на него после «Преступления и наказания», он стал избегать общения с людьми и даже решил на время уйти из профессии. О том, как удалось справиться с проблемами в коммуникации и построить гармоничные семейные отношения, — в интервью журнала «Атмосфера». — Владимир, первая ассоциация, которая возникает с фамилией Кошевой, это легендарный молодогвардеец. — Знаете, у меня была совершенно потрясающая история на эту тему. Сейчас же все получают талончики в электронной очереди. И вот представьте: огромный пустой почтамт в Петербурге, никого нет в холле. Я взял талончик номер Е 282. На табло высвечивается: А 101, Б 289. Никто не появляется. Подхожу к окошку: «Обслужите меня, пожалуйста, никого же нет». — «Ждите очереди». А вдалеке, где сортируют посылки, две тетки косятся в мою сторону, о чем-то шушукаются. Думаю: может, позовут сейчас. И вот одна из них не выдерживает: «Мы знаем, что вы актер, видели ваши фильмы, но никак не можем вспомнить вашу фамилию — то ли Котовский, то ли Петлюра». Говорю: «Я Кошевой». — «Зина, это из Второй мировой войны!». (Смеется.) — Забавная история. А вас никогда не спрашивали о родстве с Олегом Кошевым? — Постоянно. И я отвечаю: я его сын. На самом деле, у меня папа Олег Кошевой, я Владимир Олегович. Так что, как говорила моя бабушка, мне даже и врать не надо. Мой папа — Олег Кошевой. Многие верят. — У вас же династия военная. Чувствовали себя немного белой вороной, отказавшись ее продолжить? — Нет, пожалуй, вороной я себя не чувствовал. Конечно, ту ответственность, которую на меня пытались повесить, отдав в военное училище, мне приходилось сдирать с себя вместе со шкурой. Наверное, тогда я разочаровал отца, ведь он был уверен, что мы с братом продолжим династию. Но и брат тоже не захотел стать военным, так что я не один такой. Большинство людей, проходя этап взросления, вступают в конфликт отцов и детей. И я не исключение. То, что произошло, даже нельзя назвать конф-ликтом, скорее это было недопонимание. Мне хотелось доказать, что моя точка зрения имеет право на существование. Я и сам сейчас прекрасно понимаю, разговаривая с детьми, как их трудно переубедить. Нужно уметь отпускать ситуацию. Ребенок должен знать, что ему предоставляют свободу выбора, пусть даже он получит свои синяки и шишки. — Для вас не было важным одобрение со стороны родителей? — Нет, никогда. Было желание, чтобы меня услышали. Я уважаю их мнение, но есть и мое. — Отец был мужским примером для вас? — Безусловно. И сейчас я понимаю, что, по сути, профессия у нас одинаковая. И мой папа это понимает. В принципе, любая профессия основывается на дисциплине, ответственности и полном включении в свое дело. Я так бежал от военной дисциплины, когда мне было шестнадцать-семнадцать лет, а сейчас «строю» сам себя: знаю, что если вовремя не лягу спать, то утром опоздаю на самолет или пропущу съемку, потому что буду в ужасном состоянии. И если я сегодня не выучу текст, то мне будет стыдно перед партнером, потому что я не знаю слова роли. Поэтому внутренняя дисциплина присутствует и у врачей, и у артистов, и у журналистов. — Это, наверное, все-таки зависит от качеств характера, люди творческие позволяют себе поблажки. — Я никаких поблажек себе не делаю. Дома у нас нет культа личности артиста Владимира Кошевого. Я так же мою посуду и хожу в магазин за продуктами — корона с головы у меня не падает. И то, что я творческая личность, не означает, что я не должен заниматься бытовыми вопросами. Я не витаю в облаках и хорошо знаю, что сколько стоит в магазинах и какая разница в ценах на лекарства в аптеках различных розничных сетей. — Но когда вы готовитесь к сложной роли, разве вам не требуется личное пространство? Не хочется наорать в тот момент на всех, кто мешает? — Наорать — нет. Я лучше сделаю это на съемочной площадке, потому что на ор тоже требуются силы. Я видел подобное лишь однажды у Саши Абдулова, причем это было наше первое знакомство. Видимо, он настраивался на роль, и кто-то рядом с ним в это время прошел на сцену. И тут он ка-а-ак рявкнул, я даже вздрогнул. Мне сказали: не волнуйся, он так заряжается. Я бы, наверное, сошел с ума, если бы так заряжался. Когда мне нужно сосредоточиться на роли, я тихонько сяду в угол, но вовлекать всех в этот процесс не буду. — Возвращаясь к той же «Молодой гвардии», если с героями прошлых лет все было понятно — они защищали страну, строили светлое будущее, то что с героями нынешними, какие они? — Как мне кажется, герой нашего времени уже формируется, мы практически его осязаем. Есть потребность в проявлении нормальных человеческих качеств. Мы хотим видеть на экране человека порядочного, честного, на которого можно положиться. Для этого необязательно, как герою боевика, бегать с автоматом и стрелять в бандитов. Для меня, например, герой — врач «скорой помощи» в «Аритмии». А поступок может заключаться в способности к сопереживанию, в том, чтобы вовремя протянуть руку помощи. — Сейчас на телеканале «Домашний» у вас проект «Мама», где вы как раз играете такого человека, который слушает, дает советы — психолога. Насколько уже глубоко погрузились в тему? — По сюжету с помощью моего героя зритель узнает историю главной героини Веры. Мой персонаж на протяжении всего фильма пытается ей помочь разобраться в сложной ситуации, в которую она попала. Но его метод заключается в том, чтобы больше слушать о проблеме, с которой пришел пациент, чтобы тот выговорился и благодаря наводящим вопросам сам пришел к нужному решению. Он дает пациенту возможность самому увидеть со стороны свою проблему и понять, как ему лучше поступить. Весь фильм мы наблюдаем за работой моего героя Романа и практически не знаем его как человека. Он, как сапожник без сапог, когда приходит к своей пациентке признаваться в любви: большой профессионал своего дела является очень неуверенным человеком в жизни. Мне было очень интересно обнаружить в нем такой перевертыш. — Может, вы овладели какими-то специальными приемами, которые помогают в общении? — Мне кажется, умение слушать — врожденное качество, научиться этому нельзя. Вы же, наверное, знаете, что по первому образованию я журналист. И я очень хорошо помню свое первое интервью с Лией Ахеджаковой. До этого происходили какие-то нестыковки — не приехала к ней одна журналистка, другая. И когда мы наконец встретились с Лией Меджидовной, мне нужно было выслушать ее эмоциональный, длинный и абсолютно справедливый монолог на тему, какие же бывают несознательные люди и как плохо все организовано. И я понимал, что если сейчас перебью ее и попытаюсь вставить хоть слово в защиту своих коллег, разговора у нас не получится. Лия Меджидовна научила меня тому, что сначала надо дать человеку выговориться, а потом уже вопросы задавать. — В обычной жизни вы можете кому-то помочь советом и часто ли к вам обращаются? — Да, с возрастом я стал это замечать. Все думают, что я много чего знаю, на самом деле у меня просто вид такой… умный. Очки вот купил. Вспомнил еще одну смешную историю. Ехал недавно в автобусе, даю кондуктору купюру, а у нее нет сдачи. И я сказал: да оставьте, пожалуйста, себе эти двадцать рублей. Тишина. А потом: «О, артист погорелого театра, очки нацепил!» Так что очки делают имидж. Как в фильме «Иван Васильевич меняет профессию»: сдвинь брови! Будет грозный вид. А тут — надень очки, сойдешь за умного. — Вам интересно выслушивать людей? — Смотря кого. Если звонит женщина из банка, чтобы предложить мне кредит на выгодных условиях или золотую карту, конечно, я ее слушать не буду. — Я имею в виду достаточно близких людей. — А в этом и есть ценность общения. Зачем же друзья, если мы не будем друг друга слушать. Думаю, можно выкроить час времени, чтобы не потратить его в соцсетях, а поговорить по душам с приятелем за рюмкой водки. Сейчас ведь даже дети с родителями не разговаривают. У меня есть еще одна прекрасная история про моих знакомых, у которых дочь живет в другом городе. Они общаются по Скайпу. И вот мама что-то объясняет, объясняет, а потом восклицает в негодовании: «Даша, ты же меня совсем не слушаешь!» А та поднимает голову от монитора: «Я сейчас тебя совсем выключу!» — Очень радикальный способ прекратить общение. — Да, разговаривать сейчас — большой труд. — Я бы даже сказала, стало считаться дурным тоном вываливать на близких свои переживания. — Наверное, поэтому психолог — это необходимость сегодняшнего дня. — Вот он — герой нашего времени! — Вполне возможно. Человек, который умеет слушать и поможет ужасы твоей жизни превратить в разумное распределение эмоциональных включений. Найти и обозначить, что существует такая-то проблема. И раз я о ней могу кому-то рассказать, значит, она уже меньше. Если я могу признаться своему другу, что ем по ночам, может, мне потом будет не так страшно пойти на групповую терапию, где я увижу таких же несчастных дяденек и тетенек, которые тоже едят по ночам. И мне станет легче хотя бы от того, что я не один… Почему я выбрал этот пример с едой, не знаю. — Не думаю, что вы едите по ночам. — Я ем. Мороженое. Мне один артист посоветовал: чтобы поддерживать хорошее настроение, надо есть мороженое. Я верю. — В интервью вы рассказывали, что, сыграв Раскольникова, потом обращались к психологу, чтобы справиться со своим состоянием. — Проблема Раскольникова заключалась в том, что он видел людей насквозь и понимал, что мало кто способен любить по-настоящему. И я тоже стал таким «мальчиком Каем», который видел любого человека с изъяном, как в кривом зеркале. Причем мне хотелось непременно сообщить ему об этом. А кому нужна эта правда? Поэтому мне жилось непросто. — После сеансов почувствовали себя лучше? — Нет, я сменил несколько специалистов, пока не нашел того, кто помог мне разобраться с собой. Ну это такой же поиск своего стоматолога или парикмахера, с которым должно быть комфортно. В том смысле, что он действительно будет решать проблему, а не просто выкачивать из тебя деньги. — Есть сейчас что-то, что мешает вам жить? — Конечно. Я ведь живой человек, каждый день пре-одолеваю что-то. Вот сейчас для роли в новом спектакле нужно учить грузинский язык. Знали бы вы, как тяжело мне это дается! Иногда даже не представляешь, как правильно слово произнести. — Я думала, вы поделитесь чем-то более личным… — Нет, слава богу, сейчас я в гармонии живу, проблем с самим собой у меня давно нет. Раньше они были — страх и нежелание общаться с людьми. — Как вы считаете, а социальные сети в этом как-то помогают? — В виртуальном мире есть подвох и опасность для неуверенных в себе личностей. Им трудно коммуницировать в реальной жизни, а здесь они могут спрятаться за аватарками и чужими красивыми фотографиями. Но в результате это не решает проблему, напротив, возникает зависимость от социальных сетей. Думаю, вопрос социальной адаптации станет очень острым, когда подрастет нынешнее поколение детей, которых сегодня не оторвать от гаджетов. — У вас планировался интересный спектакль по Экзюпери, где Маленький принц был блогером… — Совершенно верно. Я надеюсь, мы найдем соответствующую площадку, чтобы поставить спектакль. Это должна быть площадка, очень близкая к зрителю, чтобы актеры могли спускаться в зрительный зал. Я немного тогда отвлекся на кино, а это была хорошая идея про Маленького принца. Внутри каждого из нас живет ребенок, а социальные сети — тоже своего рода планеты. Но потом герою приходится выйти в жизнь и встретиться с реальными людьми. Это очень легло на Экзюпери — выйти из социальной сети и посмотреть в глаза сидящего напротив человека порой оказывается очень сложно. — Вы вели когда-нибудь блоги? — Нет. Но одна моя хорошая подруга сказала: «Кошевой, все уже давно в Инстаграме. Если тебя там нет, тебя нет вообще». И я стал этим баловаться, выкладывать какие-то интересные, с моей точки зрения, снимки. Но моя неугомонная подруга все равно была недовольна: оказывается, я делаю это нерегулярно, нужно публиковать три поста в день минимум. Нет уж, увольте. Мне есть чем заняться. — Но Инстаграм у вас есть, комментарии присутствуют. Не пугает иногда обратная связь? — Нет. Знаете, мне захотелось общения с людьми после того, как я стал играть в театре. Зрители подходили ко мне после спектакля, и я перестал их бояться. На самом деле был у меня один очень неприятный инцидент. Уже после премьеры «Преступления и наказания» ко мне на съемочной площадке подошел пожилой господин с хорошо одетой спутницей. Спросил: «Это вы играли Раскольникова?» — «Я». И тут он плюнул мне в лицо. Так что если говорить о психологических проблемах, которые я преодолевал, то это был страх общения, потому что я осознал: плюнуть в тебя могут в любой момент. — Что же ему не понравилось? — Уж извините, но я не стал выяснять этот вопрос и вступать с ним в диалог. Но после «Игрока» в БДТ, когда люди хотели поделиться какими-то своими впечатлениями, я уже не отказывался их слушать. Что-то даже запомнилось. Например, одна девушка сказала: «Ой, вы на сцене кажетесь таким высоким, а в жизни маленький». Очевидно, она была настроена увидеть какого-то гиганта, а вышел… я. Мне интересно читать комментарии в соцсетях. Если что-то не нравится или кто-то ведет себя по-хамски, я просто его блокирую. — Вот они, прелести виртуального общения: я тебя выключу! А раньше артисты не знали, куда деваться от поклонников в подъезде. — Да, и я застал еще то время, когда мне на «Ленфильм» приносили письма. Это было как раз после «Преступления и наказания». Люди еще не ленились их писать… «Как вас пустили на экран, такого страшного». (Смеется.) Почему-то они очень хотели выразить свое мнение о моей персоне таким образом. Часть этих посланий я какое-то время хранил, потом выбросил. — Тем не менее из Инстаграма можно многое узнать. Например, у вас там есть фото с девочкой по имени Саша. Это кто? Дочка? — Нет, это не дочка, племянница. — Вы ничего не рассказываете о семье… — Семья есть, дети есть. Когда придет время, я об этом расскажу. А сейчас я считаю, что у детей должна быть нормальная жизнь. Я и так виноват, что вынудил племянников Артемку и Сашу показываться по телевизору и фотографироваться, совершенно случайно. — В интервью вы как-то признались, что с артистами очень тяжело жить, потому что они эгоцентричны. — Конечно, Оскар Уайльд замечательно сказал, что артист — это роман с самим собой. — Вам, судя по всему, и эту проблему удалось решить. — Да, удалось. (Улыбается.) — То есть вы нашли такого человека, который вас принял со всеми тараканами? — Не сразу, конечно. (Улыбается.) Но это случилось. — Сталкивались с тем, что люди воспринимают вас по образу, созданному в кино? — Конечно, часто говорят: а, это ты та сволочь! Объясняю, что не я такой, а роль ругательная. Зрители воспринимают все, что происходит на экране, очень искренне и доверчиво, думая, что если в фильме ты играешь негодяя, то и в жизни такой же. Но я уже привык, нормально это воспринимаю. — А вы с первого взгляда понимаете, что за человек перед вами? — Да, и я думаю, актерская профессия помогает развивать это качество. Мы чувствуем людей — с кем можно открываться, с кем нет. Когда я захожу в помещение, сразу вижу: ага, вот это мой человек, а с тем лучше не сближаться. Хотя никто из них еще слова не сказал. Энергетику, наверное, чувствую. И по глазам можно многое понять. — Энергетика очень важна, но есть еще вещи бытовые, которые мы можем не принять. — Когда мы влюблены, то стараемся понравиться и поворачиваемся к человеку своей лучшей стороной. Но через какое-то время расслабляемся и, извините за выражение, храпим и пукаем. Нужно пройти этот этап поворота, а потом, собственно, и начинаются настоящие отношения. — Вот вы сказали, что в семье нет культа артиста Кошевого. А может, хотелось особого отношения? — Нет, никогда. Мне подарили фото с режиссером Дмитрием Святозаровым с нашего первого съемочного дня, так я попросил повесить его в ту комнату, где редко бываю. Мне не хочется смотреть на это. И не потому, что я не люблю Святозарова. (Смеется.) — Есть дела по дому, которые вам нравится делать? Я знаю одну актрису, которая перед премьерой моет пол — ей кажется, что так спектакль пройдет хорошо. — Нет, такого идиотизма в моей жизни нет. Премьера все равно пройдет, никуда не денется. В принципе, я ничего не боюсь делать по дому, все могу. — Вам часто достаются роли утонченных людей, арис-тократов. Насколько вам важны эстетика, комфорт? — Последние пятнадцать лет мотаюсь по гостиницам, и, конечно же, мне хочется ощущения дома. Поэтому я не люблю, когда в номере убирают кровать — прошу, чтобы оставили все как есть. Эстетика… Не знаю, сейчас буду делать ремонт в квартире, посмотрим, во что это выльется. Стал замечать, что у меня проявляется любовь к антиквариату. Наверное, это возрастное. (Улыбается.)