К чему снится Путин? Группа неотложной антропологии изучает новую реальность, проявляющуюся в воображении россиян
Корреспондент ИА «Свободные новости» поговорила с антропологом Александрой Архиповой, сотрудником Школы актуальных гуманитарных исследований (Москва), руководителем исследовательской группы «Мониторинг актуального фольклора», или группы неотложной антропологии. Недавно была сдана в печать книга «Опасные советские вещи», посвященная советским страхам и городским легендам – тому, что рассказывали люди друг другу в период с 30-х годов до начала 90-х, и почему они это делали. Профиль Троцкого в шарфе и прививки рака В 30-е годы была страшная паранойя по поводу «опасных знаков». После убийства товарища Кирова начинаются настоящие, полномасштабные политические репрессии. Репрессии базируются на идеологии, согласно которой есть внешние враги – они узнаваемы, а есть новый тип врага – внутренний враг, и он никак не отличим от советского человека. Этот новый тип врага, пишет прокурор Вышинский, отличается тем, что он оставляет некие знаки. В любую советскую продукцию – колбасу, детские тетрадки – он вставляет свои «идеологические знаки», и любой человек, случайно столкнувшийся с ними, оказывается как бы ими заражен. К юбилею Пушкина в 1937 году были выпущены тетради с его портретом и иллюстрациями к его сказкам. Там нашли изображение свастики в штриховке и лозунг «Долой ВКП(б)». Тираж уничтожили, фабрику закрыли, художников посадили. Нашли перевернутую букву Т (от «Троцкий») в изображении костра (три языка пламени) на зажиме для пионерского галстука. С тех пор пионеры никогда не носили таких зажимов. Когда скульптор Вера Мухина делала знаменитую фигуру «Рабочий и колхозница», кто-то написал донос, что в шарфе колхозницы скрывается профиль Троцкого, если смотреть сбоку. Ночью на завод приезжал Сталин и долго искал профиль. В 50-е, еще до «дела врачей» 1953 года, на фоне истории, что якобы американцы сбрасывают на Корею «чумные бомбы», возникают страшные истории про «инфекционных террористов». Возникает представление о новом внутреннем враге – еврее, который нас отравляет: вместо прививок от туберкулеза прививает людям рак. Начинается паника, люди громят больницы. Органы надзора прилагали усилия, чтобы эти погромы не стали известны общественности. В 60-70-е годы доходят до заграничных вещей, которые якобы тоже представляют собой нечто опасное. Но враг «эпохи застоя» более коварен, он работает точечно. Советским пионерам он подсовывает отравленные жвачки, взрывающиеся авторучки и зараженные вшами джинсы. Многие из этих историй рассказывались идеологическими работниками. Особенно это было популярно в преддверии Олимпиады: требовалось любым путем удержать советских людей от «вещевого контакта» с иностранцем, в том числе и с помощью страшных историй об отравленных американцами вещах. Не то чтобы все представители карательных органов сидели и думали: «Чем бы население запугать?» Так, конечно, не было. Но советские органы были ответственны за структурирование в сознании образа врага, и люди достраивали конструкцию, чем этот враг конкретно им опасен. Наркожвачка и максимальный репост Сейчас мы пишем вторую книгу, о современных фобиях и моральных паниках. То, что происходит сейчас, интересно и в каком-то смысле более важно, но все эти вещи взаимосвязаны. Если вы посмотрите, по просторам интернета ходят такие истории: «Внимание, максимальный репост, наших детей отравляют!» И фотография разломанной таблетки с какой-то черной точечкой внутри. Текст говорит о том, что это опасный израильский или американский парацетамол. На самом деле эта история идет прямиком из 50-х годов. Это была одна из самых популярных страшилок 1952-53 годов: евреи отравляют детей, раздавая таблетки, внутри которых проволока. Мы тоже живем в окружении разных опасностей. Страх перед прививками и таблетками мы унаследовали, но есть несколько новых. В последние годы нас преследуют волны моральных паник о том, что анонимные злодеи пытаются воздействовать на детей через интернет – те же «группы смерти». Анонимные злодеи раздают «наркожвачки» вокруг школы; снаружи красивая обертка с Винни-Пухом, а внутри героин, и стоит все 500 рублей. Если раньше мы боялись опасных вещей, то теперь мы боимся опасных сред. Боимся, когда ребенок сидит в интернете, боимся, когда он идет в школу, боимся, когда он остается один дома. Рассказывают истории, что ему могут позвонить анонимные злодеи и сказать: «Здравствуй, мальчик, мы из службы газа. Включи, пожалуйста, конфорку. Включи следующую. Пока оставь, мы перезвоним». И дом взрывается. Моральная паника возникает, когда общество чувствует угрозу – например, детские самоубийства. Но вместо того, чтобы решать проблему, например, увеличить количество психологов в школе, сделать более маленькие классы, проводить тренинги по борьбе с буллингом, разбираться с семейным насилием, – вместо этого общество говорит, что у нас повышается уровень самоубийств, потому что детей убивают анонимные злодеи по заказу каких-то внешних врагов. Общество конструирует воображаемого врага, на которого можно свалить вину за происходящие процессы, и дальше борется с ним. Как правило, сильная моральная паника заканчивается тем, что общество принимает новый моральный консенсус. Давайте сожжем всех ведьм. Давайте изгоним всех евреев из Германии. Давайте запретим интернет детям. Подросток – это опасно В течение XIX века в европейской культуре формируется новая концепция детства. Появляется представление о том, что ребенок – особое существо со своими нуждами, интересами. Появляется понятие «детская одежда», возникает индустрия игрушек, ориентированная на разные возраста. Это правильно, это хорошо. Ребенок – это тот, кто нуждается в постоянной опеке и заботе. Но постепенно это представление трансформируется в другое: что ребенок, особенно подросток, сам является источником опасности. В американской культуре этот слом, когда подросток стал опасен, происходит в 60-90-е годы, и последней каплей была история со школой «Колумбайн», с подростками, которые совершили там массовое убийство. В России этот слом происходит в конце 2016 года. Всю осень 2016 года нарастает паника по поводу «групп смерти». Происходит разоблачение «Синих китов», поднимается шумиха вокруг 12-летней девочки, которая под псевдонимом Ева Райх якобы уговаривала совершать самоубийства. В начале 2017 года происходит двойное самоубийство так называемых «псковских Бонни и Клайда», которые ссорятся с родителями, отправляются на дачу, взламывают шкафчик, достают ружье, стреляют по деревьям и полицейским машинам, все это время ведут трансляцию в Periscope и, наконец, убивают себя. Одновременно с этим все вдруг замечают, что в политическом протесте активно участвуют подростки. И вдруг подросток оказывается ньюсмейкером. СМИ начинают в огромных количествах писать о преступлениях, связанных с подростками. Я вела статистику по СМИ: если прежде количество публикаций о преступлениях, совершенных подростками, было очень мало – в основном СМИ писали о подростковых бандах на улицах, – то теперь количество публикаций прыгает в четыре раза. Пишут в основном о преступлениях, которые подросток совершает в школе. И затем происходит керченский инцидент. Мы конструируем себе представление о подростке как об опасном субъекте. Нападения школьников на учителей были и раньше, таких случаев сотни, просто о них не писали. Теперь любое агрессивное действие подростка начинает рассматриваться внимательно. Что-то съел на вписке, очнулся на митинге с плакатом в руках Обратите внимание на историю с рэперами и срывами концертов самых разных товарищей – не только рэперов, но и популярной Монеточки. Если посмотреть стенограмму встречи рэперов в Кремле с представителями власти, в их скучных препирательствах есть одно важное зерно. Рэперов упрекали в том, что их тексты опасны для школьников: школьники вас слушают, а вы учите пить, курить, употреблять наркотики и не слушать родителей; вы виноваты в том, что школьники такие – пьют, не слушают учителей, ходят на митинги. В ответ на это Птаха разумно сказал: мы не творим для школьников, мы выражаем себя, поэтому мы не обязаны заниматься цензурой. В этой истории опасный подросток является объектом, объектом злого влияния. Он лишен воли, и на него какие-то злые дяди могут повлиять очень быстро – заставить то выйти на митинги, то совершить еще какое-нибудь злодеяние. В сети появляется текст такого содержания: «Внимание, максимальный репост, друг друга рассказал. Эту семью я хорошо знаю, благополучные родители, хороший мальчик, отлично учился, 14 лет. Мама с папой уезжают в командировку. Он остается один, идет на вписку к друзьям, там какой-то молодой человек дает ему что-то выпить или съесть. Дальше подросток приходит в себя на митинге, а в руках у него плакат. Дальше он звонит из отделения полиции и плачется папе, что же дальше делать». Мораль этой легенды: наших детей зомбируют некие силы. Подросткам отказывается в проявлении свободной воли. Они опасны, потому что являются объектом для внешнего манипулирования. Нужно этот источник влияния найти и быстро его отключить. И тогда все будет хорошо. К чему снится Путин Россия относится к странам, где очень большая дистанция власти. Во многих странах политики демонстрируют, что они близки к простым людям и ведут себя так же, как простые люди. В таких культурах политик пытается показать, что он такой же, как обычный человек – это не значит, что он себя таким чувствует, но ощущает такую демонстрацию как правильное поведение. Что происходит у нас? Недавно вышел новый фильм Владимира Соловьева «Миропорядок». Все начинается с того, что по абсолютно пустынному московскому проспекту мчится кортеж Путина. И никого! Это абсолютно противоположная картина. Когда первые лица государства приезжают в любой город, людей отгоняют от окон, запрещают смотреть. Якобы – из-за угрозы теракта. На самом деле это рационализация такого поведения, но в его основе – ощущение, что простые люди не могут делить с представителем власти единое пространство. Когда во время последних выборов Путин выступал на стадионе «Лужники», огромное количество людей туда пришло. И когда Путин появился, стадион встал в едином порыве, и все достали смартфоны. У некоторых людей на входе отбирали камеры, и люди плакали и расстраивались, потому что они пришли с единственной целью – сфотографировать президента. Давайте как антропологи подумаем: зачем? У нас мало изображений президента? Нет, дело в том, что я хочу свою, частную фотографию. Где я с президентом в едином пространстве. Чем больше дистанция власти, тем больше будет фольклорных рассказов, преодолевающих такую дистанцию. Например, существуют сотни форумов, где люди обсуждают свои «сны с Путиным». Как правило, в этих снах есть один макросюжет. Например, я прихожу домой, муж открывает дверь и говорит: у нас гость. Этот гость – Путин. Или я прихожу в ЖЭК решить простую проблему, а начальником ЖЭКа сидит Путин. Я вылетаю за границу, а таможенник – Путин. Представитель власти оказывается в «твоем» пространстве. Происходит соединение твоего личного, обычного пространства и пространства политического – то, чего невозможно добиться в реальности, получается достичь во сне.
