Владимир Ламзин: «Истинную ценность своих работ понимаешь не сразу»

В музее «Симбирская фотография» открылась персональная выставка работ Владимира Ламзина, которую признанный мастер назвал «35 мм фотожурналистики». И действительно – в экспозиции представлены снимки, сделанные на плёнку в 80-х – 90-х годах прошлого века. Почему? Автор объясняет это тем, что не стоит смешивать все эпохи в одну кучу, и каждая достойна того, чтобы её показали отдельно. Об этом наш разговор с мастером. Сейчас и слов таких не знают С. Юрьев: На моей памяти фотограф Владимир Ламзин всегда был связан со СМИ. А с чего в действительности начался путь в большую фотографию? В. Ламзин: Свою трудовую деятельность начал в комбинате бытового обслуживания накатчиком в центральной городской фотолаборатории – профессия, которая не требует особой квалификации. Там ещё были копировщики – те, кто печатал фотографии. Негативы свозили с разных точек, разбросанных по Ульяновску, где работали фотографы. Был ещё цех ретушёров, а накатчики промывали готовые снимки в проточной воде и сушили на большом барабанном глянцевателе «АПСО» - был такой аппарат полуавтоматической сушки отпечатков. Потом поступил учеником в фотографу Виктору Алексеевичу Есину, и только после этого мне доверили съёмку фото на документы, что также считалось низшей ступенью. Инструментом моим была деревянная камера формата 13Х18 со стеклянной пластиной в деревянной кассете, и главным было при зарядке не перепутать стороны пластины и не обляпать пальцами стекло. Снимаешь крышку с объектива примерно на полсекунды, потом проявишь негатив. Неудачный кадр – всё заново. А заряжать надо отдельно каждую пластину – это даже не плёнка в 36 кадров... - А когда дело дошло до плёнки? - Ну, а потом я дорос даже до цветной фотосъёмки. В городе была всего одна точка, где делали цветную фотографию – рядом с кинотеатром «Художественный», там, где сейчас ювелирный магазин. Был я там какое-то время заведующим, а потом меня друзья переманили в студию, которую организовал Вадим Столбоушкин. Там была настоящая фотостудия, которая отличается от современных, тем, что почти всё оборудование было самодельным. Это сейчас можно при наличии денег купить самые разнообразные осветительные приборы и любой фон. А тогда обычный деревянный ящик покрывали изнутри фольгой, делали импульсный свет из нескольких вспышек. В итоге студийное освещение получалось не хуже, чем сейчас с фирменной техникой. Впервые тогда применили проявочную машину, куда можно было заряжать стазу несколько плёнок, где температура раствора поддерживалась автоматически. Открыли специальную лабораторию для цветной фотопечати. Сварили из пластика большие ящики, где можно было проявлять по сотне листов фотобумаги... И действительно фотоуслуги пользовались огромным спросом, так что техника не простаивала. Работа и творчество - Ну хорошо – это работа, а что было для души? - И для души тоже работа. При Управлении культуры был фотоклуб, который действовал ещё с 60-х годов. Сейчас целое министерство есть, а фотоклуба при нём нет. Люди собирались, показывали свои работы, обменивались опытом. Двери были открыты не только для профессионалов, но и для любителей. Он давал импульс для творчества, и каждого интересовало не только то, что он делает сам, но и работы товарищей всегда находили живой отклик, получали либо одобрение, либо грамотную критику. Там, кстати, за несколько лет была собрана огромная коллекция фотографий, и она, к сожалению, бесследно исчезла. Видимо, новому поколению культурных чиновников это показалось ненужным хламом... Сейчас фотографы тоже собираются, но атмосферы прежней нет. Я несколько раз в недавние времена приносил и свои работы, и работы коллег, которые лично меня впечатлили. Ну, посмотрели и, что называется, «приняли к сведению»... Никто и слова не сказал. - И всё-таки, что в конечном итоге привело в прессу? - В конце 80-х открылась фотостудия Союза журналистов, и Артур Рогов позвал меня работать туда. И только после этого мне удалось пройти конкурс на должность фотокорреспондента районной газеты «Родина Ильича». Ездил в командировки по Ульяновскому району, фотографировал доярок и механизаторов, делал репортажи с посевной и уборочной страды. Вот в такой командировке меня застало сообщение о том, что мы живём уже не в СССР, а в Российской Федерации. Потом дорос до «Симбирских губернских ведомостей», и после этого я уже со СМИ не расставался... - На выставке представлены фото 80-х и 90-х годов прошлого века. Наверняка их большая часть снималось именно для репортажей. А сейчас это воспринимается как художественное фото... Где грань между рутинной работой и творчеством? - Газетный снимок живёт один день: прочитал, посмотрел и забыл... И, конечно, далеко не всякая фотография продолжает жить. Но есть и такие, которые остаются с тобой навсегда – как творческая удача, как приятное воспоминание, как след какого-то важного события. Иногда, казалось бы, делаешь рядовой репортаж, но благодаря удачному свету, колоритному персонажу получается нечто большее. В любом случае, истинную ценность сделанного понимаешь не сразу... - Как на работе отразилось появление цифровой фотографии? - Для журналистской фотографии появление «цифры», конечно стало прорывом. Всё делается мгновенно. И снимать стало возможно практически при любом освещении. Если для плёнки чувствительность 400 ISO была пределом мечтаний, то сейчас можно её легко повышать хоть до нескольких тысяч. Зато в плёночном процессе скрыта какая-то тайна, какая-то магия – и то, что появляется изображение воспринимается как чудо. Едва высохнет плёнка – скорее хочется напечатать снимки, с трепетом ждёшь результата. Сейчас такого нет. И этого порой очень не хватает... В конце концов, когда появилась фотография, художники не выбросили свои кисти, живопись сохранилась, и у неё множество поклонников и ценителей. То же самое можно сказать и о плёночной фотографии. - Но почему выставка состоит исключительно из плёночной фотографии? - Я года четыре сканировал свой архив, многое выкинул, выбирал лучшее, Это было непросто, если учесть, что у меня накопилось 18 килограмм плёнок. Ретушировал, обмахивал кисточкой. А если такая работа проделана, то надо с кем-то поделиться результатом. Сначала отобрал шестьсот снимков, а уж из них - около семидесяти. - А что делает фотоснимок интересным для всем, а не только тем, кто на нём изображён? - Это трудно объяснить словами. На многих выставках бывает так – видишь снимок, и хочется к нему вернуться, увидеть ещё раз. Что-то цепляет... Я посетил много выставок, когда больше пяти лет работал в различных московских редакциях. Работы Джеймса Нахтвея из США и сейчас стоят перед глазами – он был во многих горячих точках, и главной его темой всегда было положение мирных жителей, женщин, стариков и детей. Суметь отразить эмоции такой силы и глубины – это редкий дар... А работы бразильского фотографа Себастио Сальгадо мне вообще кажутся воплощением совершенства – это всё равно, что Пушкин в поэзии или Лев Толстой в прозе. Я готов за ним сумку с аппаратурой носить, объективы ему подавать, лишь бы понять, как он это делает... Крутая камера не делает фотографом - Но многие сейчас считают: у кого есть высококлассная камера, тот уже профессионал. - Вообще-то, до какого-то уровня фотосъёмке можно и обезьяну обучить, но дальше становится ясно, есть ли у человека какой-то потенциал развивать свои способности дальше. Видел я людей с серьёзной техникой на шее, которые «молотят» без устали кадр за кадром, серия за серией. А потом высматривают на мониторе компьютера тысячи кадров, которые принципиально ничем друг от друга не отличаются... В связи с этим хочется вспомнить замечательного ульяновского фотографа Валерия Щеколдина, с которым я в былые времена участвовал в различных съёмках. Он ходил, смотрел, и я даже не замечал, когда он снимает. А потом смотрю – у него есть фотографии, а у меня нет, хотя я плёнки, вроде бы, не жалел. С другой стороны, имея в кассете 36 кадров, поневоле относишься к каждому нажатию кнопки более ответственно, понимая, что ресурсы твои ограничены. Даже те двадцать плёнок, что я брал с собой в командировки – ничто по сравнению с нынешними гигабайтами памяти... У меня, кстати, до сих пор сохранились привычки плёночной эпохи, и я не «стреляю» фотоаппаратом, как из пулемёта. Стремлюсь, чтобы каждый «выстрел» был «снайперским». - Получается? - Да когда как... Все кадры не могут быть одинаково удачными, как ни старайся. - Нет ли желания издать собственный фотоальбом? - Желание есть - средств нет... - А если спонсора найти? - Тут возникает другая проблема: сейчас просто из любви к искусству меценатством никто не занимается. Любой спонсор наверняка захочет увидеть в альбоме свой портрет. А если его лицо художественной ценности не представляет? Я помню, покойный Лев Игонин как-то задумал организовать выставку спортивной фотографии. Тоже искал спонсоров. Ряд спортивных клубов согласились помочь финансово, но при условии, что будет отражён их вид спорта. А достойных снимков не нашлось – так и пришлось предлагать, что попало... Мне кажется, это не совсем правильный путь. Выставка или альбом – это всё-таки что-то особенное, и здесь нельзя выставлять всякий хлам, которым завалены социальные сети. - А что автору даёт выставка? - Пока – ничего, кроме головной боли. На самом деле, взгляд со стороны на твои работы всегда интересен. Каждый фотограф влюблён в свои фотографии, и выставка – верный способ проверить, способен ли кто-то разделить эту любовь.