Татьяна Виноградова: «Сохранение истории даёт возможность осознать себя в этой жизни»

фото из семейного архива Татьяны ВиноградовойТатьяна Виноградова: «Сохранение истории даёт возможность осознать себя в этой жизни»В культурной среде непререкаемых авторитетов единицы. Профессор кафедры ЮНЕСКО ННГАСУ Татьяна Виноградова одна из них. Кандидат технических наук, она уже много лет занимается сохранением культурного наследия области – Шуховские башни, пакгаузы на Стрелке, старинные дома на Ильинке и многое другое. Зачем нужно столько сил тратить на сохранение прошлого и какое без этого нам грозит будущее? Об этом, а также о дворянских корнях и родстве с Добролюбовым мы и беседуем с Татьяной ВИНОГРАДОВОЙ. Семейная тайна – Татьяна Павловна, при одном только взгляде на вас сразу возникает ощущение, что у вас дворянские корни. – Мой прадед был протоиереем Благовещенского собора на площади Минина и Пожарского, он был благочинный всех нижегородских храмов. И с какой-то очередной наградой он получил дворянское звание. Вы знаете, я уникальная. И это я говорю не в плане хвастовства. Но вы не найдете никого из живущих сегодня на свете, кто бы мог сказать: «Мой отец был офицером в Первую мировую войну»! У кого-то дед воевал в Великую Отечественную войну, у кого-то прадед – в Первую. А у меня отец воевал в Первую мировую войну. Можно подумать, что мне просто около 200 лет. А на самом деле мой отец появился на свет в 1895 году. Он был поздним ребёнком. А я появилась на свет, когда папе было 45. Я тоже поздний ребёнок. В результате время так растянулось. – А вы о своём дворянском происхождении знали всю жизнь или это стало для вас неожиданностью? – Отец никогда мне об этом не рассказывал. Я никогда не слышала от него разговоров о дворянстве. В моём обычном детстве был пионерский лагерь, комсомол и прочие атрибуты обычного советского детства. Когда я начала писать книгу «Нижегородская интеллигенция», в архиве мне в руки попал автограф моего деда, подписанный «дворянин Василий Виноградов». И мой отец был записан как дворянин. А после маминой смерти я стала разбирать её бумаги. И вдруг выпадает из пачки портрет отца. Я уверена, что мама сохранила его по женскому легкомыслию. Там он невероятно красив – и у него погоны подпоручика. – А каким образом ваш отец, будучи дворянином да ещё и офицером царской армии, уцелел после революции и гражданской войны? – Ну, он же воевал в Красной армии. Многие офицеры Первой мировой войны стали офицерами Красной армии – Тухачевский, Якир, но они все были расстреляны. И отец тоже оказался в Красной армии. Там он возглавил окружное артиллерийское управление в Симбирске. А мама была машинисткой в штабе. Там они познакомились и поженились. Потом он ушёл из армии, получил диплом инженера-строителя, начал преподавать. Отец 30 лет заведовал кафедрой строительной механики, на которой я сейчас работаю. Он был очень крупный инженер и блестящий лектор. У папы было больное сердце – он умер от третьего инфаркта. Но когда он заходил в аудиторию, он забывал о больном сердце. Это были очень вдохновенные и красивые лекции.Вокруг Добролюбова – Откуда у вас – инженера-строителя по образованию – увлечение краеведением? Это родство с Добролюбовым, кузиной которого была ваша бабушка, так повлияло? – У меня никогда не было увлечения краеведением! Папа умер, когда я была ещё студенткой, потом я окончила институт Я защитила кандидатскую диссертацию, мне ещё не было и 30 лет. Причём диссертацию я защитила по механике – это была довольно сложная работа. И мне нравилось, что я делала. Как молодой специалист – мне ещё не было 35 лет, я была приглашена в Бельгию, работала там в политехническом институте. – А у вас, кстати, не было желания остаться в Бельгии навсегда? – В Бельгии ко мне прекрасно относились. У меня нас были очень добрые отношения с коллегами. Меня никогда не оставляли одну на субботу и воскресенье. Мне было очень интересно там находиться. Но всё равно, особенно первые полгода, было очень тоскливо. Ещё была осень – мрачная, унылая. И я, помню, шла и понимала, что слёзы падают внутрь. Это было всё было не моё. Я очень люблю путешествовать, мне очень нравится узнавать мир других людей, но мой дом – это Россия. Я её очень люблю. Я никогда не осуждала никого, кто решил уехать в другую страну – это право каждого, выбор. Но мой выбор – это мой дом, город, который я очень люблю и который очень любил мой отец. – Но несмотря на эту любовь, вы изначально не собирались заниматься краеведением? – Мне это не было интересно. И Добролюбов мне никогда не был интересен. А в 1986 году отмечали юбилей со дня его рождения. И мне стало жутко любопытно – что же такое! Добролюбова уже столько лет нет, 150 лет как он родился, и ведь прожил он на свете всего 25 лет. Чего он там успел сделать, чтобы его так чествовать – памятник ставить, такую всероссийскую акцию устраивать? Мне было важно разобраться самой, достоин он моего внимания или нет. И буквально на следующий день я пошла в библиотеку и попросила дать мне почитать Добролюбова. И тут передо мной положили девять томов ещё не полного собрания Добролюбова. И я зачиталась. Я такого уровня культуры невероятной, такого понимания и знания просто не встречала Я открыла совершенно другого Добролюбова В результате появилась моя книга «Нижегородская интеллигенция. Вокруг Н.А. Добролюбова». И вот с этого времени я стала знакомиться с трудами моего деда Василия Ивановича Виноградова.Запомнить всё – Вы приложили очень много сил для сохранения старого Нижнего Новгорода, который нещадно уничтожался. Многие связывали это с тем, что предыдущий губернатор Валерий Шанцев так безразлично относился к историческому наследию, потому что это был чужой для него город. Ему тут ничто не было дорого и ценно… – У нас с Шанцевым был как-то заочный диалог телевизионный. Я говорила о том, что наши зарубежные коллеги по кафедре ЮНЕСКО восхищаются нашим деревянным зодчеством и говорят, что эти дома – наше сокровище. Услышав это, Валерий Павлинович возразил: «Какое это сокровище? это наш позор! Они у себя уже всё это снесли и построили новое, а у нас ещё стоит». Понимаете, я не думаю, что это была его злая воля. Он искренне хотел сделать хорошо. Но, видимо, не хватало понимания, если хотите, любви к историческому городу. – Но эту точку зрения разделяют многие люди. Зачем нам эти старые дома? Давайте снесём и понастроим новых, удобнее и даже красивее. Зачем с ними возиться, зачем сохранять облик старого города? – Почему мы хотим знать наше прошлое? Этот вопрос людям думающим вообще очень интересен. На него нет прямого ответа. У каждого что-то своё. Кому-то хочется знать историю своей семьи и свои корни. Кому-то – историю страны. Потому что человеку, который не чувствует своих корней, ничего не жалко. Сохранение истории даёт возможность осознать себя в этой жизни. Ценить её и не разрушать. Потому что разрушение среды – разрушает жизнь, разрушает душу. «Сохранение истории даёт возможность осознать себя в этой жизни. Ценить её и не разрушать. Потому что разрушение среды – разрушает жизнь, разрушает душу» – В список всемирного наследия ЮНЕСКО входит 28 названий – культурных, природных. Но среди них нет ни одного нижегородского. У нас действительно нет ничего достойного с этой точки зрения? А как же, например, кремль, который поистине уникален? – Наш кремль не может быть памятником всемирного наследия. Вот Московский и Казанский таковыми являются. Хотя Казанский кремль менее интересен, чем наш, он и меньше по размеру, и равнинный. Наш, с многочисленными аркадами, как говорил Адрианов, ожерелье на шее горы. С инженерной точки зрения он потрясающий. Но если мудрый Шаймиев убрал из Казанского кремля всех чиновников, то мы, когда мы заходим в кремль, шарахаемся от машин, которые везут чиновников. И мне бы очень хотелось, чтобы памятником всемирного наследия стал культурный ландшафт при слиянии Волги с Окой. Есть такая номинация в ЮНЕСКО. Нам природа подарила потрясающий ландшафт – этот перепад почти в 100 метров, высокий правый берег. Это энергетика колоссальная. Мы масштабно испортили Стрелку стадионом. Он красивый, но очень близко встал от острия Стрелки. И когда приезжали к нам эксперты по всемирному наследию России, они сказали – громада стадиона масштабно исказила Стрелку, она стала смотреться мысом, а собор уменьшился и стал похож на часовню. И поэтому решение строить здесь ещё и ледовый дворец – ошибка. Я считаю, что это недопустимо. Если отойти от Стрелки дальше, то можно было бы выделить место и для ледового дворца. Но там стоят торговые центры, недавно встал еще один, совсем новый. А то место Стрелки, где стоят металлические каркасы бывших пакгаузов, я бы не спешила застраивать и постаралась бы сохранить пространственную «открытость». Каркасы смотрятся как дивная скульптура. Как-то зимним вечером я шла по откосу с нашим зарубежным коллегой. На той стороне мрак. И он говорит мне притихшим голосом: «Татьяна, а на той стороне – там Сибирь?». Забавно, но в какой-то мере он прав. Действительно, когда вы стоите на высоком берегу, взгляд уходит с колоссальной скоростью. Он скользит над синеющими верхушками лесов и уходит дальше, к Уралу, а за ним Сибирь. Я воспринимаю наш откос как некую террасу Европы над Азией. И кремль будет сердцем этого места. Но как выдающееся инженерное сооружение позднего Средневековья. Сейчас мы работаем над этим проектом на кафедре ЮНЕСКО. Я очень вдохновлена им и мечтаю, чтобы он осуществился. Я занимаюсь всё время тем, что мне интересно. Нелла, я люблю жизнь. А она так летит! Я по-прежнему Таня Виноградова, а когда я смотрю на себя в зеркало, то встречаюсь глазами с женщиной, которая гораздо старше, чем та, какой я себя ощущаю, мне становится от этого немного грустно. Жизнь уходит. Но тем не менее я её очень люблю. Жизнь – большой дар. Это правда. «Новое дело» «Я воспринимаю наш откос как некую террасу Европы над Азией. И кремль будет сердцем этого места. Но как выдающееся инженерное сооружение позднего Средневековья»