Тамара Коршунова: «В начале блокады мы купили большую банку черной икры, которая и спасла нам жизнь»

Легендарный хранитель костюма Эрмитажа во время блокады тушила зажигательные бомбы, а в 1970-е приобрела для музея уникальную коллекцию платьев Надежды Ламановой и Поля Пуаре и проводила выставки в Нью-Йорке и Париже, общаясь с Ивом Сен-Лораном и Жаклин Кеннеди. Вы помните, где встретили 22 июня 1941 года? Мы жили с родителями на Большом проспекте Петроградской стороны, в доме 31. Я окончила четыре класса до войны и в самом ее начале оказалась в Москве — там умирал мой дедушка, и мы с мамой находились возле него. Он был железнодорожником, и после смерти деда его друзья переправили нас в конце июля в Ленинград в воинском эшелоне, хотя въезд сюда уже был закрыт. Не жалели впоследствии о том, что сумели прорваться в город, который попал в блокаду? Нет. Никогда даже мыслей об этом не было. Чем занимались ваши родители? Мама была домохозяйкой, а отец руководил выведением новых сортов льна и заведовал сетью опытно-селекционных станций на Северо-Западе. Уже в июне папа пошел в народное ополчение, которое попало в окружение, — еле вырвались с боем, он был ранен в голову и на фронте больше не был. До конца декабря, пока еще были силы, он ходил к себе на работу в Сельхозуправление на Литейном проспекте, хотя и падал уже несколько раз на улице. Мама летом рыла окопы, а потом оформилась в артель и вязала дома специальные варежки для снайперов с двумя пальцами — тоже до конца 1941 года, пока еще могла ходить за шерстью и относить обратно готовые изделия. Вы в сентябре уже, видимо, не пошли в школу? Да, было уже не до того, наша школа № 87 была отдана под госпиталь. Начались налеты и артобстрелы, и мама регулярно дежурила на чердаке, чтобы тушить зажигательные бомбы, а мы, подростки, были связными между чердаком и управлением домохозяйства, где находился штаб. В одном доме с нами жила семья папиного брата, у одного из сыновей которого уже родилась дочь — я помогала с ней нянчиться. Читайте также: Спецпроект ко Дню снятия блокады Ленинграда Что помогло вам выжить? У вас были какие-то запасы еды? Чего не было, того не было. Когда мы вернулись в Ленинград, здесь уже были очереди за всем, потом сразу и карточки ввели. Но в рыбном магазине напротив нашего дома еще оставалась черная икра, просто потому, что она была недоступной по цене, — мы купили большую банку, которая, в общем-то, и спасла нам жизнь. Еще сплоченность помогла: зимой мы все, и родственники, и соседи, перебрались в две комнаты на первом этаже нашего подъезда, откуда было недалеко бежать до бомбоубежища в подвале. Потом уже не было сил в него спускаться, конечно. Весной 1942-го вас эвакуировали по Дороге жизни? К тому времени отец был уже почти в безнадежном состоянии, но начальство из наркомата сельского хозяйства добилось, чтобы его вывезли. А он настоял на том, что поедет только вместе с нами. Нас довезли до Вологды, где мы провели год, а уже в 1943-м вернулись. Школы еще не работали, и мы, оставшиеся в живых дети, приводили в порядок школу на Зверинской улице, в которой потом и учились. Нашу отдельную квартиру за время нашего отсутствия занял какой-то персонаж из «Большого дома» на Литейном, мебель и книги исчезли. Нам дали комнату в коммуналке в том же доме. Это была сенсация 1976 года - платья русских императриц в США! После войны вы окончили Академию художеств, в 1955 году пришли в Эрмитаж, проработали десять лет экскурсоводом, а затем попали в отдел истории русской культуры, где со временем стали хранителем тканей и костюмов. Да, причем в школе я больше всего любила физику, и, если бы тогда кто-нибудь мне сказал, что я буду заниматься русским костюмом, я бы ответила: «Да вы что, с ума сошли?» Но вот бес попутал пойти на искусствоведческий факультет. Там я писала диплом по итальянской живописи, однако ждать место в отделе западноевропейского искусства Эрмитажа можно было десятилетиями, поэтому я согласилась на предложение пойти в отдел русской культуры, когда представилась такая возможность. В нашем фонде не только коллекция костюма, но еще и ковры, шпалеры, огромная первоклассная коллекция тканей. В чем заключалась ваша работа? Готовила много выставок костюма — на мне были концепция, отбор экспонатов, написание каталогов. Постоянно участвовала в подготовке общих выставок по истории культуры России, которые показывали в Эрмитаже и в других городах СССР. И очень много экспозиций мы организовывали за рубежом. Самая первая, 1976 года в Метрополитен-музее, была сенсационной для того времени — от платьев русских императриц и до вещей Славы Зайцева в США! Это было время разрядки в советско-американских отношениях, в знаменитом нью-йоркском музее под выставку была отведена анфилада специально оборудованных залов — даже стены были перекрашены в те цвета, которые художник-оформитель считал наиболее подходящими для костюмов из нашего собрания. Нам предоставили исключительно удобные витрины, идеальные манекены, которые я сама выбрала. Ничего подобного мы здесь тогда не знали: у нас в те времена не было ни специальных шкафов для хранения одежды, ни нужных манекенов — ничего. Мундиры царей и платья императриц мы развешивали летом для просушки в Большом дворе Зимнего дворца, закрытом тогда для посетителей. Не все понимают, что костюм — предмет искусства очень сложный и для изучения, и тем более для экспонирования: хранитель живописи, графики, фарфора, мебели имеет в руках уже готовый экспонат, а нам нужно обязательно придать костюму форму, надеть на манекен. И это теперь вы печатаете документы на компьютере, размножаете на копировальном аппарате, а тогда даже пишущая машинка в нашем отделе была далеко не у каждого. А уж машинку с латинским шрифтом, которая была нужна для оформления документооборота с заграничными музеями, я просто из дома принесла в Эрмитаж. Не было и секретарей, всей технической работой с документами мы занимались сами — на это уходило очень много времени. Надо сказать, что очень большую роль при подготовке выставки в Нью-Йорке сыграла Жаклин Кеннеди, вдова президента, которая ее курировала. Она заранее приезжала в Ленинград, смотрела у нас в отделе костюмы, которые я ей показывала, ахала и охала. Чисто по-американски восхищалась — ее очень интересовало, сколько все это может стоить: «А можно хорошего коня купить за эти костюмы?» Я ответила, что на них можно приобрести целый табун. Мы с ней плотно общались в те два месяца, что я жила в Нью-Йорке, я бывала у нее дома, где случалось много интересных знакомств. И потом меня приглашали на приемы в дома, недоступные нашим дипломатам, — тогдашний генеральный консул СССР в Нью-Йорке Иван Кузнецов, с которым я подружилась, очень просил брать его с собой. На грандиозном открытии выставки и гала-ужине по этому случаю присутствовали Оскар де ла Рента, Диана Вриланд, княгиня Ли Радзивилл. А в 1980-е большим событием была наша выставка в Париже — на открытии было много потомков русских эмигрантов, говоривших восторженные слова и приглашавших к себе в гости, что на Западе нечасто бывает, как вы понимаете. Тогда же я познакомилась с Ивом Сен-Лораном. Правда, он плохо себя чувствовал, и при организации выставки его модного дома в Эрмитаже, которая прошла у нас в 1987 году, я очень много общалась с его партнером и директором Пьером Берже. Во что вы одевались, отправляясь на все эти приемы? Ведь в СССР был дефицит одежды. Друзья-товароведы в Гостином дворе сами вызвались помочь, когда узнали, что я еду в Америку, — хорошей обувью и тканями я была обеспечена, а вот одежды, особенно вечерних платьев, в те годы было не найти ни по какому блату. Заказывали в Доме моделей одежды? Какой Дом моделей?! Я шила сама. Да, шила вечерние платья. Ведь, когда я только начинала заниматься костюмом, осознала, что для его правильного понимания нужно знать все, включая крой. И я окончила четыре уровня курсов кройки и шитья, получила дипломы, вплоть до конструкторского. А как иначе? Просто восклицать: «Ах, как красиво, ах, какой бантик!» — это не то. Ведь без понимания кроя очень трудно монтировать костюмы на выставках. И не случайно сейчас, когда у нас в Эрмитаже создана очень серьезная мастерская реставрации тканей, в ней работают специалисты с высшим образованием, многие из которых окончили Академию Штиглица. Расскажите, пожалуйста, о почти детективной истории покупки вами для музея коллекции платьев Веры Карахан. Как это произошло? Я была вообще очень активным товарищем, много всего приобрела для собрания Эрмитажа, но этот случай особенно прозвучал, возможно, из-за того, что он был на грани скандала — мне тогда пришлось очень сильно бороться за эту коллекцию. В те времена даже далеко не все коллеги понимали значение костюмов, мне говорили: «Надоела ты со своими тряпками!» Вера Карахан, до революции актриса труппы Веры Комиссаржевской, а позднее жена известного советского дипломата Льва Карахана, была в молодости первой модницей Петрограда и Москвы и собрала уникальную коллекцию туалетов. В начале 1970-х она была уже очень тяжело больна, семье предложили вместо двух комнат в коммуналке на Арбате отдельную квартирку в Чертанове, и они согласились. Когда собрались переезжать, ее дочь Ирина нашла на антресолях сундуки с мамиными нарядами и поняла, что в крохотные комнаты на окраине они просто не поместятся. Она была знакома с одной из моих коллег, та связалась со мной, я молниеносно кинулась к заместителю директора Эрмитажа по науке Виталию Александровичу Суслову с просьбой помочь их купить. Он, надо отдать должное, про тряпки ничего не говорил, но отнесся скептически: «А вы уверены?» И предложил мне написать обоснование приобретения. Я написала. Еще не видя самих вещей и не зная их состояния, представляете? Вскочила в поезд и выехала в Москву, даже не получив командировочные, за свой счет, несмотря на наши нищенские эрмитажные зарплаты. Сразу же с вокзала поехала на Арбат и увидела коллекцию: платья от Поля Пуаре, Жака Дусе, сестер Калло, Надежды Ламановой, модных домов Paquin и Doeuillet. Десятки нарядов разных периодов, с начала 1910х годов и до 1940х — на примере гардероба одной этой женщины с безупречным вкусом можно устроить отдельную выставку о развитии костюма на протяжении тридцати лет. Я выбрала наиболее интересные вещи, сорок пять платьев, и в это время уже начались звонки из других музеев — в частности, Исторический музей очень наседал. Мне потом долгие годы московские коллеги не могли простить этой истории, хотя несколько вещей я для них оставила. В чем везти платья в Ленинград? В соседнем «Военторге» купила большие коробки из-под яиц и веревку, в киоске — газет, которыми переложила костюмы. С помощью хозяев, даже не взявших с меня никакой расписки, все упаковала, вызвала такси, попросила гулявших во дворе ребят спустить все во двор, отправила мужу телеграмму, чтобы он встречал меня на Московском вокзале в Ленинграде. Там мы оставили коробки в камере хранения, а на следующий день мне дали в Эрмитаже машину и рабочих, чтобы отвезти все это в музей. Распаковали вещи, и я стала готовить представление на покупку: смешно сказать, по 100 рублей оценила каждую вещь. На первом заседании закупочной комиссии музея, в которую входили в основном маститые ученые из отделов Запада и Востока, большинство довольно пренебрежительно отнеслось к коллекции, прозвучала даже фраза: «У моих мамы и бабушки были более интересные вещи, и то они никому были не нужны». Понимаете? На таком уровне шел разговор. Комиссия отказалась купить вещи, и я была доведена до предынфарктного состояния. Через пару дней я снова пошла к Суслову и попросила созвать повторную закупочную комиссию, а за время до ее начала собрала на добрых отношениях заключения о научной ценности коллекции от коллег с «Ленфильма», где не раз была консультантом многих картин, от Дома моделей одежды, где была членом худсовета, от друзей из музеев — главный хранитель Павловского дворца-музея Анатолий Михайлович Кучумов написал, что в случае отказа Эрмитажа ГМЗ «Павловск» приобретет все собрание. Короче говоря, на повторное заседание комиссии я пришла, сжимая в кулаке кучу бумажек. И коллекцию купили. Читайте также – Геля Писарева: «О самой блокаде помню, что все время хотелось есть» Зато теперь Михаил Борисович Пиотровский называет ее «сокровищем музейного собрания костюмов». Вас можно поздравить — в этом году вышел ваш фундаментальный труд, «Императорская шпалерная мануфактура. К 300-летию основания». Да. Это история мануфактуры за полторы сотни лет — она была создана Петром I и закрыта в середине XIX века. Производство шпалер — дело очень трудоемкое и дорогое. Например, на Императорском фарфоровом заводе производились и высокохудожественные сервизы для императорского двора, и фарфор для более широкой публики, тоже недешевый, но его продавали в магазинах. Со шпалерами такого быть не могло, это штучный товар. В конце концов стал меняться вкус, шпалеры просто вышли из моды, а в оформлении интерьеров на их место пришли обои, сначала шелковые, затем бумажные. У меня получилось написать подробную историю мануфактуры, сделать очень ценные приложения — в частности, большой словарь русских мастеров. Раньше, до тех пор пока я не начала этим заниматься, в литературе упоминались от силы два-три имени, а у меня их около полутора сотен. Можете себе представить, какой это пласт? Воедино собраны работы из разных музеев, и наших, и зарубежных. И ведь нужны были иллюстрации — а это очень сложно, все строится на личных отношениях, разосланные официальные письма тут не помогают. Рада, что удалось эту монографию закончить — моя первая книга о русских шпалерах вышла еще в 1975 году. А вот по истории костюма по-настоящему большого труда так и не получилось — не было оказии, чтобы где-то его опубликовать, а просто работать в стол я не люблю. У меня всю жизнь было несколько увлечений, которыми я серьезно занималась. Не знаю, может быть, и зря, надо было сосредоточиться на чем-то одном, но я довольна тем, чего добилась. Наверное, это нехорошо звучит, но и в костюме, и в художественном ткачестве я, в общем-то, признанный нашими и зарубежными коллегами специалист. Тамара Тимофеевна пришла на работу в Государственный Эрмитаж в 1955 году. Ее книга «Костюм в России XVIII — на­ чала XX века из собрания Эрмитажа» еще в 1970-е выдержала множество переизданий и была переведена на основные европейские языки. Также она является автором книг «Русские шпалеры», «Декоративно-прикладное ис­ кусство Санкт-Петербурга за 300 лет», а в 2018 году вышел ее фундаментальный труд — «Императорская шпалерная мануфактура. К 300-летию основания». текст: Виталий Котов фото: Леонид Волков