Королиха: Правда о сильной женщине

Когда-то Евдокию Королёву знал и чтил весь Донбасс, вся огромная красная страна, но новейшие времена своим безжалостным ластиком почти стёрли имя нашей великой землячки. Легендарная горнячка Донбасса родилась 15 марта 1879 года, начала свою трудовую деятельность на шахте №30 города Донецка, проработала на ней 17 лет, прошла путь от выборщицы породы до забойщицы. В 1941 году Евдокия Королёва эвакуировалась в Казахстан, где три года трудилась на шахте № 20-бис вагонщицей. Ей было 63 года. Шахтёрский стаж 75 лет, ушла на пенсию в 87 лет. Умерла на 102 году жизни 28 января 1981 года. Донбассу жить!.. Сирена шлёт сирене горняцкой дружбы благовест стальной: Донбасс никто не ставил на колени и никому поставить не дано! И нет земли прекрасней, вдохновенней, где все творцом-народом создано. Донбасс никто не ставил на колени и никому поставить не дано! Королёва любила эти стихи Павла Беспощадного и всегда плакала, когда их читали. Среди людей, которые исповедовали донбасский патриотизм, не было более искреннего и действенного человека, чем горнячка Евдокия Фёдоровна. Стихи бывшего коногона, лампоноса и саночника задевали закалённую женщину за самое живое, били прямо в сердце так же, как и сейчас бьют в сердца всех тех, кто сделал судьбу города на реке Кальмиус своей судьбой. Шахтёрская дочь Евдокию Королёву современники называли шахтёрской матерью или бабой Королихой, а я её ласково называю шахтёрской дочерью — одиннадцатилетнюю девочку Дуню с быстрыми глазами, приписавшую себе дополнительный год ради того, чтобы получить работу на шахте. Семья маленькой Дуни была в семь душ — мать Ахимия, отец Фёдор, сама Дуня, брат Никитка и три сестры. Жили бедно, денег не хватало, единственным кормильцем был отец. Когда Дуне было одиннадцать лет, отца придавило в забое, навалился огромный «корж», из-под которого мужчина выбрался с огромным трудом. Времена были страшные, шахтёры были бесправны, потеря кормильца равнялась смерти. Артельщики были суровы, с горняков драли три шкуры, заставляли работать по 12-14 часов в сутки, а платили крохи, и даже из крох этих высчитывали за пользование орудиями труда: обушок, зубок, лопата. После того, как отец Фёдор слёг, придавленный «коржом», семья могла рассчитывать только на мать, которая начала мыть полы у конторских служащих за скромную оплату — не более рубля в месяц. Бывали дни, когда в доме не было даже куска хлеба. Маленькая Дуня решила подсобить семье и отправилась на шахту в поисках работы. Незнакомый шахтёр научил Дуню хитрости, посоветовал сказать артельщику, что ей не одиннадцать, а двенадцать. Устроилась выборщицей породы. Дуня и её подруги выхватывали из россыпи куски породы и отбрасывали в сторону. Работа выборщика породы тяжела, чёрная пыль застилает глаза, набивается в рот, нос, уши, от острой породы начинают кровоточить пальцы, от усталости подкашиваются ноги, болит спина. Ад стоимостью ровно три рубля в месяц — огромные деньги для девочки Дуни, но совсем небольшие по меркам времени. Когда в первый раз Дуня принесла домой заработанные рублики, отец подозвал дочь к себе и ничего не сказал, только долго-долго гладил её по голове тяжёлой шахтёрской ладонью, а через время, оправившись от болезни, говорил, обращаясь к девочке: «Выходит, дочка, в нашей семье теперь два шахтёра-каторжника». Саночник Прошло десять лет, горняки, как и прежде, вкалывали по 12-14 часов в сутки, получали гроши, проклинали хозяина шахты и артельщиков, но жизнь нашей героини переменилась. Евдокия вышла замуж за саночника Захара Королёва, молодые знали друг друга с детства. Захар выделялся среди шахтёров беспокойным, но твёрдым характером, по тринадцать часов в сутки таскал свои санки. Была у мужа особенность: врождённая тяга к справедливости. Если видел Захар, что кого-то обсчитывают, жестоко мстил десятникам и артельщикам, но делал всё по уму. Начальство и помыслить не могло, что светлоглазый покорный саночник может подстеречь обидчика и так наподдать, что прохиндею мало не казалось. Недолго прожили молодые вместе, Захар ушёл в армию. У Королёвой от пыли краснели глаза, а от породы постоянно кровоточили пальцы, но надо было кормить себя и помогать семье. Отец ещё держался, но Евдокию постоянно преследовала мысль о том, что у него слабое здоровье. И от Захара вести были неутешительными, шла русско-японская война, муж написал из госпиталя, что ранен. Евдокия боялась, что Захар может не вернуться домой, а если вернётся, то калекой. Захар вернулся целым, снова начал работать саночником, получал за упряжку 70 копеек. Родился первенец — дочь Елизавета, спустя пару лет появился сын Николай, а после Семён. Артельщику было всё равно, что у Евдокии дети, с работы её не отпускали. Королёва боялась уходить с шахты, переживала, что на её место наймут другого человека. Пока дети были грудничками, их носили к ней прямо на место работы, кормила и оглядывалась, боялась, что артельщик заметит. Настал чёрный день, Захару в шахте сломало рёбра и повредило внутренности. Несколько лет он пролежал в постели, за это время Евдокия стала лампоносом. Через заболоченные и жуткие штреки она разносила лампы по забоям. Лампа — это жизнь, тьма — это верная смерть. Эту истину знали и шахтёры, и Евдокия. Королёва на всю жизнь запомнила радость, с которой её встречали шахтёры, когда она приходила, увешанная светящимися лампами. Через небольшой промежуток времени перешла работать на плиты, а после ушла в забой на погрузку угля. За смену нагружала по двенадцать-четырнадцать вагончиков, не всякий мужчина сдюжит. С ненавистью ей шипели в спину, что она слишком торопится, слишком артельщику угождает. Конечно, Евдокия и не думала никому угождать, просто её руки были единственными рабочими руками на семью из пяти ртов. А денег всё не хватало. Кто-то посоветовал попросить у хозяина шахты пособие для искалеченного Захара, попросила, рыдала, в ноги падала, но хозяин денег не дал, только гаркнул: «Саночник Королёв? Припоминаю… А разве он ещё не умер? Удивительно живучие люди — эти русские!» Спустя несколько дней Евдокия обратилась с той же просьбой к штейгеру шахты, тот был подобрей, и сжалился. Выдал три рубля. Деньги эти очень пригодились Евдокии. На похороны Захара. Забойщица Королёва мечтала стать забойщицей, забойщики получали больше остальных рабочих шахты, труд их был невероятно тяжёлым, выматывающим все силы. Тело Евдокии после смены болело так, словно её избили, но через несколько недель Королёва привыкла и начала работать наравне с мужчинами, только получала всего-то половину от их заработка, но всё равно была довольна, это были гораздо большие деньги, чем зарплата выборщицы или лампоноса. Труду забойщика Королёва обучила своих подруг Александру и Марию. У шахтёров есть предание, что бабам в забое Шубин помогает. В том месте, где работает женщина, навсегда поселялся горный дух и начинает отваживать мужиков. Королёва не помнила случая, чтобы кто-то из мужчин работал в их женском забое, все боялись Шубина. Евдокии было всего-то немного за тридцать, когда она состарилась. Маленького росточка, согнутая нечеловеческим трудом, на лице сетка резких морщин, но движения её были резкими и быстрыми, движения были молодыми. Революция Революция изменила жизнь Евдокии и всех остальных жителей горняцкого края. Начали строиться новые дома, были разрушены старые казармы, разбили поселковый сад, возвели и благоустроили общежития. С первых дней революции Королёву отстранили от работы в забое, нашли ей другую, более женскую работу с восьмичасовым рабочим днём. Сорокалетняя Евдокия стала работать стволовой, появилось свободное время, которого хватало и для дома, и для досуга. Только досугом Королёвой стала всё та же шахта, у неё открылись организаторские способности, вместе с другими женщинами она взяла шефство над общежитием. Когда в посёлке появилась больница, Королёва начала помогать с её благоустройством. Вскоре о Евдокии Королёвой знал весь Донбасс, по её примеру всюду начали организовываться бригады женщин по шефству над общежитиями, больницами, столовыми, etc. Война Когда Евдокии исполнилось 62 года, началась Великая Отечественная война. Радио каждый день приносило тревожные вести. Жителям шахтёрского города не верилось, что враг будет в Донбассе. В эти дни шахта №30 давала отличную добычу, уголь не успевали вывозить. В октябре 1941 года над городом Сталино начали кружить вражеские самолёты, обрушились первые бомбы, появились жертвы, но всё равно люди не верили, что немец придёт в родной край. Как же они ошибались, Донбасс был оккупирован целых два года. Однажды утром Королёва проснулась и увидела, что из заводских труб больше не идёт дым, она поняла, что немцы совсем близко. Когда Евдокия пришла на шахту, там уже кипела работа, оборудование готовили к эвакуации, но стоял вопрос, что же делать с углём. Угля было слишком много, чтобы его вывезти нужно было несколько эшелонов, но вагонов катастрофически не хватало. Первые 80 вагонов нашлись без труда, триста женщин работали на погрузке угля сутками. Ночью работали при свете шахтёрских ламп, а иногда и вовсе без света. «Своё добро мы хорошо и без огня видим», — говорила Королёва. Отправили первый эшелон, но угля было ещё слишком много. Евдокия решилась пойти к начальнику треста, тот устало отвечал, что у него больше нет вагонов, что шахт десятки, но вагоны в итоге каким-то чудом нашлись. Вслед за первым эшелоном были отправлены второй и третий. Было решено сжечь то, что не успеют вывезти, чтобы не оставлять уголь фашистам. Евдокия Королёва своими руками уничтожала то, что невозможно было увезти. Приближались дни эвакуации, а с копра не сняли шкивы. Королёва лютовала, что целым копёр немцу не отдаст. Ей отвечали, что не успевают разобрать, тогда Евдокия организовала женщин, дружно все вместе сняли с копра огромные шкивы, стянули в канаву и засыпали землёй. Оставшийся уголь начали раздавать населению, но угля было всё равно слишком много, а вагоны давно закончились. Фронт был всё ближе, слышались артиллерийские залпы, небо ночами окрашивалось в бордовый. В одну из ночей Королёва со своими подругами облили остатки угля бензином и подожгли, чтобы ничего не досталось врагу. «Тужить — при немце жить!» В шестьдесят три года Евдокия Королёва, которая никогда не покидала пределов родного края, оказалась в эвакуации в Казахстане. Сразу по приезде на новую свою шахту начала бурную деятельность, собрала триста женщин и организовала свой собственный рабочий фронт. Все знают фразу «Победа в бою куётся в тылу». Королёва своим примером показала, что победа не просто куётся в тылу, а добывается в тылу. В 63 года Евдокия Фёдорова на шахте №20-бис в Караганде работала навалоотбойщиком. Угольный пласт шахты был мощностью 2 метра. Королёва говорила землякам, вспоминая Донецкий кряж: «Такие бы пласты Донбассу! Засыпали бы страну угольком…» На все уговоры оставить забой Евдокия отвечала, что на фронте не менее тяжело, чем ей, что стране нужна помощь. Весть о Евдокии разнеслась по окрестным шахтам, к ней приезжали советоваться, как лучше организовать работу. Иногда она сама выезжала на другие шахты. О самоотверженной работе нашей легендарной землячки знали воины на многих фронтах. Королёвой приходили письма от бойцов и командиров, Евдокия приносила эти письма и читала в бригадах, они переходили из рук в руки, печатались в местных газетах. Двум смертям не бывать, а одной не миновать! Страшная весть настигла Евдокию Королёву в Караганде, пришла похоронка на старшего сына Николая. Казённой рукой было написано, что старший лейтенант Королёв погиб под Москвой. Евдокия надела чёрный платок и спустилась в забой, спасалась только работой, неистовой самоотверженной работой. Почерневшая лицом женщина выдавала на-гора уголь и… молилась. Есть мнение, что Евдокия была атеисткой, но известен такой факт из детства горнячки. Вся семья Королёвой носила оловянные «душенные» крестики, в совсем безденежный период отец снял с шеи крестик и отдал матери, чтобы та использовала его в качестве залога в бакалейной лавке, позже крестик вернулся к отцу. А однажды маленькая Дуня решила и свой крестик сменять на хлеб, девочка не понимала, что крестик сам по себе ничего не стоит, цену имеет только крестик отца, так как берётся в залог у работающего человека, способного вернуть долг. В 1942 году неожиданно пришло письмо, которое Евдокия долго не решалась открыть, увидела почерк Николая и обратный адрес эвакогоспиталя. С похоронкой вышла ошибка, сын остался жив, но был ранен. Письмо Николая матери стало реликвией, его передавали из рук в руки. А в апреле 1943 года снова принесли похоронку на Николая. Погиб в Сталинграде. Евдокия снова надела чёрный платок, снова спасалась забоем. А потом снова письмо от сына, получившего страшное ранение в шею в Сталинградской битве, только матери он пишет, что ранен малость. На Королёву смотрели, как на чудо, осиротевшие матери и жёны надеялись, что и с ними будет так же, в людях проснулась надежда, но нет, их похоронки были правдивыми. Путь домой За годы эвакуации Евдокия Королёва погрузила на конвейер девять с половиной эшелонов угля. Современный человек вряд ли способен адекватно оценить этот факт. Это не просто много, это почти невероятно. В выписке из документов отдела кадров значится, что Евдокия Королёва в Караганде провела с 1941 по 1944 год, Сталино от немецких оккупантов освободили 8 сентября 1943 года. Разрушения были страшные, отходя, немцы затопили большинство шахт, разрушили надшахтные здания, в посёлке сожгли почти все дома. Всё, что строилось десятилетиями, превратилось в руины, казалось, что перед возвращенцами стоит непреодолимая задача — оживить мёртвую шахту. И шахта ожила руками женщин, мужчин-то почти не было, мужчины были на фронте. Женщины руками вырыли котлован для копра, тачками за шесть километров возили материалы для закладки фундамента. Началось строительство новых домов, магазина, разбивались цветники и клумбы. Дорогой читатель, я знаю, сейчас ты изумился тому, что я написала, но не стоит забывать, что за восстановлением Донбасса действительно стояли женщины, а для женщин важно, чтобы было красиво и уютно. Донецк, ставший через несколько десятилетий городом роз, вырос из тех первых клумб с цветами. Промышленному городу с терриконами, копрами и трубами нужны были эти цветы как символ мирной жизни, как надежда на будущее. Через короткое время в шахтном общежитии стараниями женщин стало так уютно, как дома. Занавески, графины с водой, цветы на подоконниках, красный уголок, радио, библиотека. Вместо конца Совершенно невозможно поставить точку в жизнеописании Евдокии Королёвой, в 1946 году она отметила полвека шахтёрского труда, в 1979 году — 100 лет со дня рождения, дружила с Хрущёвым, могла ему такое сказать, что никто не мог. Много доброго и полезного она сделала для Донбасса, многих обогрела, многим помогла. Сквозь лихолетье и дрязги шла она по своему пути, освещая его шахтёрской лампой, подсвечивая не себя, а других. К наградам была равнодушна, на язык остра, работала всегда на опережение, говорила сентенциями, хотя слова такого, конечно, не знала. Вырастила прекрасных детей. Дни её были полны действий и поступков, до самой смерти обихаживала себя сама, хлопотала по дому, до последнего дня хорошо видела, была адекватной и здравой, по воспоминаниям Юрия Макарова (соратник Королёвой), умерла по дороге на шахту. Не дошла… Или всё же дошла? В свой забой, но не работать уже, а отдыхать в многострадальной донецкой земле. Последнее её слово уже в беспамятстве было: «Захарушка…» Вот и встретились они снова, горнячка и её саночник. Донецк. Наши дни. Post Scriptum Я сидела на кухне и плакала, слёзы заливали клавиатуру. Я писала эту статью и думала о женщинах Донбасса, об их судьбах, о ложных и правдивых похоронках, о той войне. Мама вошла в комнату и цыкнула: «Не реви, тоже мне, Ревякина!» А я реву, остановиться не могу, сквозь слёзы мямлю: «Мам, если бы нам сейчас хоть одну такую Дуню Королёву, мы бы уже завтра победили!» — Кого победили бы, Аня? — Всех, мама, абсолютно всех!