«Ни один памятник архитектуры не выживет, если у него не будет современной функции»: Чобан, Макаров и Элькина — о будущем Петербурга

Маститый архитектор Сергей Чобан строит целые кварталы в Петербурге, Москве и Берлине, а глава КГИОП Сергей Макаров по долгу службы призван охранять памятники — архитектурный критик Мария Элькина поговорила с ними в отеле «Астория», живущем полноценной жизнью шедевре Федора Лидваля, о том, как не превратить город в мумию. Каковы главные проблемы в сохранении исторического центра Петербурга? Сергей Макаров: Я думаю, проблемы у нас стандартные, такие же, как в других больших городах со значительной частью исторической застройки — как в Венеции, Риме, Неаполе. На весь остальной мир мы не похожи только климатом. Урбанизация, большое количество транспорта, консерватизм мышления — это все более или менее стандартно. Все же такого массива застройки, как в Петербурге, нигде нет? Сергей Чобан: Вена? Макаров: Вена — да. Но ЮНЕСКО недавно включило исторический центр Вены в список объектов Всемирного культурного наследия, находящихся под угрозой. Причина — высотное строительство в центре, и у ЮНЕСКО это вызывает опасения. И еще один город, включенный в этот же список, — Венеция. А Венеция чем провинилась? Макаров: Гигантским количеством туристов и тем, что круизным лайнерам там разрешено заходить в лагуну. В Петербурге туристов пора считать проблемой? Макаров: Это проблема лишь в некоторых местах города. Допустим, в ГМЗ «Петергоф» в этом году был поставлен рекорд: в один летний день там побывало 67 тысяч посетителей, это колоссальная антропогенная нагрузка. В целом же с туризмом у Петербурга скорее проблема в сторону минус, чем в сторону плюс, потому что отели пустуют в зимнее время. Сейчас эксперты единодушно говорят, что туризм — это проблема для города. В чем она заключается? Казалось бы, приехали туристы — хорошо, все должны быть рады. Чобан: Я думаю, что основная проблема для любого исторического города — это потеря его атмосферы. Город можно сохранить методом очень осторожной, бережной санации и реставрации. Я родился в Ленинграде, жил здесь очень долгое время, и для меня Ленинград, Петербург — это не только и не столько анфилады парадных ансамблей, но это еще и внутренние дворы, те самые дворы-колодцы, их запах, водосточные трубы, брандмауэры — то, что рисовал Добужинский. Важно не превратить дворы-колодцы в атриумы. Бывает так, что формально все вроде сохранили, а аутентичная атмосфера города ушла. Мне наиболее интересны города, где душа города остается. Я, например, совершенно очарован Неаполем — это город, у которого, безусловно, присутствует душа. А есть города, в которых мы видим удачные примеры внедрения нового в старое, но душа при этом уходит — вот в Париже из привилегированных частей города вытесняются коренные жители, а в дома заселяются люди с большими деньгами и дорогие магазины. Например, в Берлине, где я живу, с этим очень активно борются. Я недавно был на заседании совета района Кройцберг, где велась очень активная дискуссия, вплоть до того, что люди были абсолютно против застройки брандмауэра. Потому что они считают, что брандмауэр — это памятное для них место, жители могут прорубить в нем окна, но уничтожать его нельзя. Важно не превратить дворы-колодцы в атриумы И все же Берлин довольно сильно изменился за последние годы. Чобан: Берлин? Конечно, изменился. В Берлине после войны полуразрушенные здания сносились, потому что тогда существовало очень активное отторжение всего, что было связано с довоенной историей. Берлин — это очень рваный ландшафт, который постепенно сшивается, но в том числе и за счет удорожания центра. И жители выступают за сохранение идентичности, когда тот же Кройцберг был в 1960-х центром художественной жизни Западного Берлина. В основном люди сражаются за то, что находится на зримом расстоянии, что они еще помнят. Это очень интересный момент. В Петербурге, мне кажется, тоже так. Чобан: Да! Думаю, так, очень похоже. Раз уж мы вспомнили Неаполь… Макаров: Неаполь — это Петербург с всегда хорошим климатом. В Неаполе, как и в Петербурге, сравнительно мало денег, это бедный город. Может быть, как раз бедность и является залогом сохранения атмосферы города? Вот в Лондоне строятся небоскребы, потому что это мировой финансовый центр. Макаров: Денег не надо бояться, деньги должны приходить обязательно. Они элементарно нужны хотя бы для санации жилой застройки. У нас в Петербурге всего 22 тысячи жилых домов, из которых 1900 — дома-памятники. Для сравнения: в Москве — 320 таких домов. В основном усилия городских властей сосредоточены на реставрации фасадов, кровель — того, что видно, скажем так. На все остальное денег не хватает. Нужно понимать, что не все доходные дома в дореволюционном Петербурге строились идеально. И за 100 лет жизни многие из них пришли в печальное состояние, с ними надо кардинально разбираться. А как? Практически все квартиры в частной собственности. Если вы приступите к реконструкции дома в центре, вы не сможете вернуть всех жильцов обратно, потому что по нашим нормативам проектирования невозможно будет оставить там квартиры такой же площади. Дворы-колодцы элементарно никогда не попадут под нормы инсоляции. Задача государства, видимо, сделать специальные нормативы для подобных зданий, это сразу снимет массу проблем. Нужно понимать, что не все доходные дома в дореволюционном Петербурге строились идеально А как в Европе решается эта проблема? Чобан: В Берлине, например, есть закон о расстоянии между фасадами зданий и нормативах инсоляции, но эти требования не распространяются на уже существующую застройку, поэтому ее можно санировать в том виде, в котором она существует, и снова передавать тем жильцам, которые там и жили. Например, в доме, в который я двадцать два года назад въехал после его санации, половина обитателей прежние — они жили там во времена ГДР. Макаров: Невозможно отрегулировать все проблемы в 140-миллионной стране путем принятия федерального закона. Общие принципы вполне возможно урегулировать в федеральном акте, а все остальное, я считаю, можно решить на уровне региона. Вы сказали слово «санация». А как эти дома, кварталы санировать? Это же тоже большой вопрос. Что нужно сохранять, что не нужно? Чобан: Мне кажется, что санация должна быть максимально щадящей по отношению ко всем деталям, в том числе к интерьерам. В том же моем берлинском доме были отреставрированы лестничные марши, деревянные балясины, восстановлена и частично расчищена роспись на потолках. А ведь это обычный доходный дом 1907 года постройки. Включение архитектуры, говорящей на языке современной нам эпохи, кажется мне единственно возможным У нас есть удачные примеры? Макаров: У нас в городе подобных комплексных проектов практически нет. Вот разве что доходные дома у Смольного, которые были недавно санированы одной строительной компанией одновременно со строительством рядом нового дома. Существует удачный проект восстановления Левашовского хлебозавода, но территория вокруг этого памятника конструктивизма будет застроена. Собственнику невозможно сказать: «Слушай, ты должен вложить кучу денег и ничего с этого не заработать». Существуют же варианты, когда власти города выручают деньги на строительстве нового жилья в «сером поясе» и тратят их на сохранение центра. Или инвестору предлагают в качестве компенсации вложений в памятник не прилегающую к нему территорию, а участок где-то в индустриальной зоне. Как вы думаете, что-нибудь подобное может быть реализовано в Петербурге? Макаров: В Канаде, когда инвестор понимает, что он теряет деньги на восстановлении какого-то исторического здания, ему дают на льготных условиях возможность что-то построить в другом районе города. В теории все возможно. Я бы не хотел выглядеть странным человеком, который все время твердит о несовершенстве законов, но у нас действительно есть проблемы в законодательстве. Сейчас город сам подобные решения принять не может, мы ограничены Земельным кодексом РФ. Предоставление любых земельных участков возможно на торгах, но совершенно не факт, что инвестор, задумавший санировать дом-памятник, торги выиграет. А если говорить о стилистике застройки центральных районов — закон ее строго ограничивает. Если уплотнять центр, то очень открытой архитектурой, которая восполняла бы дефицит публичных пространств, а требования традиционных фасадов едва ли этому способствуют. Чобан: Включение архитектуры, говорящей на языке современной нам эпохи, кажется мне единственно возможным. Я против необходимости подражания окружающим зданиям. Макаров: У нас есть зоны, в которых действительно есть требования учитывать стилистику существующей исторической застройки. Однако даже в них вполне может появиться объект современной архитектуры. Никто не сказал, что должны быть непременно лишь штукатурка и лепнина, — это вопрос мастерства архитекторов и профессионального обсуждения. Я не являюсь противником современной архитектуры в центре Петербурга. «Какого Достоевского?»: почему аэропорт Пулково лишился имени Петра Великого Колонка Марии Элькиной о переименовании петербургского аэропорта Прекрасный Петербург будущего, который, мы верим, сохранится, — он должен сохраниться каким? Макаров: Есть такая книжка Дэниэла Брука «История городов будущего». Она посвящена четырем совершенно разным городам в разных концах Земли — это Шанхай, Мумбай, Дубай и Петербург. Каждый из них стал попыткой встроиться в западную цивилизацию, прорубить «окно в Европу» на своей территории и создать образ собственного будущего, пригодный и для внешнего, и для внутреннего использования. Петербург — точно город будущего, но, естественно, сохраненный в том виде, в котором он существует. Я уверен, что можно и привлечь толпы туристов, и оставить в центре довольно значительное число нынешних жителей. Чобан: Интересное сравнение — Шанхай, Мумбай, Дубай и Петербург. Я во всех четырех городах был. Шанхай последовательно уничтожил свое прошлое и оставил только небольшие его части вдоль одной набережной. Дубай — это город, который вообще возник на пустом месте и, собственно, переживает сейчас не то что молодость, а детство. Потенциал к изменениям у него тоже колоссальный. Мумбай — это город, где сегодняшний день очень активно и контрастно борется с прошлым. Викторианские колониальные постройки там запущены и даже вокзал, который находится под охраной ЮНЕСКО, — место очень сильного социального конфликта. Там вообще архитектурный и социальный конфликты доведены до предела. А Петербург защищает свое прошлое, защищает с редкой консервативной отвагой. Единственное, в этой отваге нельзя потерять важнейшее качество города — это жизнь. Ни один памятник не выживет, если у него не будет современной функции. Это от римских или греческих руин захватывает дух, а неоклассические руины вызывают скорее печальные ощущения. Города должны жить своей повседневной жизнью. И если памятник для этой повседневной жизни даст такие возможности — прекрасно. Если нет, то придется его приспосабливать. фото: Кеоргий Кердава, архивы пресс-служб

«Ни один памятник архитектуры не выживет, если у него не будет современной функции»: Чобан, Макаров и Элькина — о будущем Петербурга
© Собака.ru