"Мы надеялись, что сможем выйти оттуда живыми". Воспоминания бывшего узника Освенцима

Людей, которые были свидетелями тех событий, с каждым годом становится все меньше. Своими воспоминаниями с корреспондентом ТАСС поделился Богдан Бартниковский, попавший в Освенцим из Варшавы в 12 лет. В августе 1944 года его отец участвовал в Варшавском восстании, которое жестоко подавлялось нацистами. "С первого дня восстания, когда Гитлеру о нем сообщили, он распорядился расстрелять всех жителей, а город сровнять с землей. Начались массовые убийства мужчин, женщин, детей — всех, кто попадался им под руку. Но это продолжалось лишь несколько дней, так как расстрелять 600 тысяч жителей оказалось неисполнимой задачей. Было принято решение просто выгнать людей из города", — рассказывает Бартниковский. 10 августа 1944 года в варшавском районе Охота, где 12-летний Бартниковский жил с матерью (отец тогда был с участниками восстания в лесу), людей начали выводить из домов. Всех собрали на ближайшей площади, а затем отправили поездом в пересылочный лагерь "Прушков". "Оттуда нас погрузили в товарные вагоны, закрыли, и поезд отправился в неизвестном направлении. Нам никто ничего не объяснял, относились, как к скоту", — вспоминает он. В лагере Спустя сутки поезд с ничего не понимающими, напуганными людьми прибыл на станцию в Биркенау. "Этим поездом привезли более пяти тысяч жителей Варшавы, среди которых было более 500 детей — от малышей до подростков 14 лет. Сразу же на железнодорожной рампе мужчин отделили от женщин, матерей от детей", — говорит Бартниковский, на всю жизнь запомнивший эту картину. Многие из разлученных тогда уже больше никогда не увидели друг друга. Богдан с другими мальчиками попал в мужской барак №5, где в то время находились молодые евреи из Венгрии. "Еще в Варшаве мы слышали о том, что это очень суровый лагерь, где многие умирают, — вспоминает он. — Оказавшись там, мы узнали страшную правду". "Крематории работали день и ночь, из труб на высоту нескольких метров вырывались языки пламени. Крематориев не хватало, и убитых узников сжигали во рвах. В воздухе стоял запах, который не давал дышать, — рассказывает он. — Мы, дети, все время спрашивали, почему мы здесь оказались и когда нас выпустят, а старые заключенные с горечью отвечали, что выход отсюда только один — через печи крематориев". Выживание Дети в лагере получали питание наравне со взрослыми: 200 грамм хлеба в день, пол-литра травяного чая и пол-литра супа, в котором можно было найти лишь несколько кусочков капусты и крупу. "Мы постоянно были голодны. На территории лагеря летом нельзя было найти ни одной травинки. Все было съедено. Воду никто не фильтровал. Распространялся тиф", — вспоминает Бартниковский. По его словам, дети в Освенциме не работали, но иногда им поручали перевезти с одного места на другое какие-то вещи. "Нас запрягали вместо коней в телеги, на которые грузились мешки с украденными у узников вещами. Их нужно было доставлять в разные места в лагере. Это очень тяжелая работа, так как перемещаться по территории можно было только бегом. Но мы стремились получить это задание, так как это было шансом попасть на женскую половину лагеря и увидеть маму", — говорит он. Женские бараки находились от мужских на расстоянии около 100 метров, за железной дорогой, но никакие контакты сыновей с их матерями не допускались. "Иногда мы видели, как наших матерей заставляют выполнять какие-то упражнения в наказание. Их выводили из бараков и заставляли подолгу стоять на коленях, держа высоко над головой по кирпичу", — рассказывает он. Только раз за все время в лагере 12-летнему Богдану удалось увидеть и обнять мать. Страх К детям несколько раз приходил с инспекцией врач-садист Йозеф Менгеле, проводивший опыты на узниках. Как рассказывает Бартниковский, часто можно было увидеть у узников царапину на руке или бедре, в которую вводились разные зараженные химикаты, чтобы наблюдать, как то или иное вещество влияет на ткани. Бартниковскому как ребенку не стали делать татуировку на руке с его лагерным номером, но эти несколько цифр он помнит до сих пор. "1922731…", — скороговоркой произносит он, вспоминая, как боялся услышать этот номер во время визитов Менгеле. Страх мучил детей и во время редких походов в душевую: "Мы уже знали из разговоров, что душевая выглядит так же, как газовая камера. Мы никогда не знали, что пойдет из кранов — вода или газ". Надежда В последние месяцы существования лагеря смерти происходящее в мире уже свободнее проникало за его заборы. По словам Бартниковского, некоторые "капо" — надзиратели из числа заключенных — тайком держали у себя радио. В конце 1944 года в лагере знали, что Красная армия уже близко, надеялись на спасение. "Старые узники приходили к нам после работы, подбадривали, говоря, что русские уже близко", — говорит он. Тепло он вспоминает и встречи с узниками-красноармейцами. "Их было видно издалека. Они ходили строем в своей форме, а не в полосатой лагерной робе. По вечерам мы бегали к их бараку слушать, как солдаты, сидя на земле у входа, поют красивые русские военные песни. От их пения на душе становилось теплее, — рассказывает Бартниковский. — Даже в этом страшном лагере, в тех условиях они оставались солдатами". Берлин "11 января мой номер и еще нескольких человек назвали и отвели в душевую, где уже были наши матери. Нас воссоединили", — вспоминает бывший узник. Поездом небольшую группу детей с матерями вывезли в Берлин, где направили на разбор завалов в разрушенном городе. Там они столкнулись с ежедневными бомбежками, необходимостью прятаться от бомб в подвалах, откапывать тех, кто оказался под завалами. "Мы по-прежнему были узниками, но это уже не был Освенцим, — говорит он. — Мы знали, что нас не отравят газом, но мы могли погибнуть от бомб". Освобождение Весной из газет узники узнали, что советская армия уже подходит к Берлину. "В апреле мы видели бегущих из города немцев, массово уводилась техника, а 22 апреля все затихло и в лагерь вошли красноармейцы. Мы были свободны", — вспоминает Бартниковский. Спустя десятилетия, когда бывший узник уже стал членом Союза польских писателей, во время одной из поездок в СССР в 1980-е он встретил бывшего солдата, который участвовал в его освобождении. "В Москве за разговором один из писателей, поэт Алексей Смольников рассказал о своем боевом пути в Берлине. Оказалось, что мы тогда были очень близко. Это была удивительная встреча", — говорит он. После освобождения первым желанием бывших узников было немедленно отправиться домой. И они просто пошли пешком на восток. И хотя они были измучены, помощь, которую им оказывали по дороге, помогла ее осилить. Бартниковский со слезами вспоминает, как получил кусок мяса от красноармейца, готовившего обед на полевой кухне. Позднее в одной из деревень на пути они встретили двух советских солдат, которые, узнав об их судьбе и состоянии, принесли мешок риса и тушу барана. Варшавы больше нет Еще по дороге ехавшие на фронт польские солдаты рассказали путникам, что Варшава полностью разрушена немцами. "Мы не хотели в это верить, надеялись, что найдем свой дом, где нас уже будет ждать вернувшийся с войны отец, — говорит Бартниковский. — Но мы увидели лишь руины и кресты, установленные повсюду на месте гибели участников восстания". Как оказалось, во время Варшавского восстания погиб и его отец. Крыши над головой не было, пропитание добывалось с трудом, но благодаря помощи родных и близких жизнь постепенно восстанавливалась. Уже в сентябре Бартниковский пошел в школу. "Так для меня закончилась война", — вспоминает он. Но еще долгие годы его охватывал страх, когда он слышал немецкую речь. История Касаясь распространяемой в последние годы польскими властями версии о том, что приход Красной армии в республику был не освобождением, а новой оккупацией, ставший после войны офицером Бартниковский указал, что для него события тех лет выглядят иначе. "Польша была частью Варшавского договора, — напоминает он. — Сейчас можно сказать, что Польша по собственному желанию имеет у себя на территории американские войска". По его словам, "точно так же кто-то может сказать, что мы оккупированы". "Тогда оккупации не было", — убежден Бартниковский. "У нас была своя власть, которая в некоторых политических вопросах находилась в зависимости, потому что был Варшавский договор. Так же и сейчас Польша должна подчиняться некоторым решениям НАТО", — поясняет Бартниковский. "История искажается в зависимости от политических взглядов", — считает он. Развернутую в Польше в последние годы кампанию по сносу памятников Красной армии Бартниковский назвал позором. "Ведь их [красноармейцев] здесь в Польше погибло 600 тысяч". "Политика — одно, а отношения между людьми — совсем другое", — говорит он. Прошлое и будущее Сейчас Бартниковский часто ездит в Германию, где встречается с молодежью и рассказывает им историю своего детства. Ненависти к немцам он уже не испытывает и давно перестал вздрагивать при звуках немецкой речи. "Самое плохое человеческое чувство — ненависть, враждебное отношение к людям и целым народам за то, что когда-то происходило в истории", — считает он. "Важно жить в мире и дружбе, чтобы никакие войны уже не происходили", — уверен Бартниковский. Вместе с тем, по его словам, война уже не кажется ему самым страшным, с чем может столкнуться человечество. "Если почитать о том, что происходит с климатом, становится ясно, что мы сами доведем до трагедии. Возможно, через какие-то 200 лет человечество само себя уничтожит", — говорит он. Ирина Полина