Ольга Богуславская: Дух Тома Сойера

Я не собиралась становиться журналистом — хотела стать танцовщицей. Из-за плохого зрения пришлось об этом забыть. Окончила филфак МГУ, работала в школе, потом в библиотеке. И однажды мой друг, Таня Шохина, «золотое перо» газеты, привела меня в «МК». Это было сорок лет назад. Тогда главным редактором «МК» был Лев Гущин. Я про него слышала, еще понятия не имея о том, куда приведет меня жизнь. Дело в том, что его жена была ученицей моей мамы, которая преподавала в школе химию. Мама запомнила, что она здорово играла на баяне. И вот Гущин уныло посмотрел на меня и сказал: в таком возрасте журналистами не становятся, но вы попробуйте, мало ли что… И взял меня «на гонорар», без зарплаты, потому что не смог отказать Шохиной — она пилила его целый месяц. В то время «МК» был главным нарушителем спокойствия, самым заслуженным Томом Сойером газетного сообщества. И подписаться на него было невозможно, и в газетных киосках его отрывали с руками, и работать в этой газете было все равно что попасть в отряд космонавтов. Первое время я то и дело разглядывала свое удостоверение. И куда бы я ни приходила, эффект от этой коричневой книжечки был как от ручной гранаты. Красота! И главное: каждая публикация заканчивалась грандиозным скандалом, нередко в пользу героя статьи, хотя случалось и наоборот. Потом у нас появился новый главный редактор, Павел Гусев. Между собой мы над ним потешались, потому что в газетном деле он поначалу ничего не понимал, а вид делал устрашающий. Но удар держал. Хорошо помню, как нас с ним вызвали, если память не изменяет, в горком партии — из-за моей публикации о самоубийстве директора школы в Икшанской колонии для малолетних правонарушителей, Степана Арсеновича Туманяна. Он повесился в своем кабинете и оставил мне письмо. Причем статью напечатали не в «МК», а в «Учительской газете». На нас там орали, Гусеву не давали сказать ни слова, но когда мы вышли и я спросила, как теперь быть, он ответил: как всегда, иди работай. Благодаря работе в «МК» мне удалось побывать в таких местах, куда другим людям вход закрыт. Я была первым российским журналистом, которого пустили в колонию для пожизненно заключенных на острове Огненный под Вологдой. Я увидела там чудовищных героев своих судебных очерков, увидела охрану, которая, по сути дела, отбывала срок вместе с этими существами — но люди говорили: кто-то должен делать эту работу, у нас ведь тоже есть дети, семьи. Когда мы с нашим фотокором Александром Астафьевым в последний раз вышли за ворота колонии, он сказал: Оль, давай посидим на травке, вернемся с того света. Я приехала домой и три дня лежала лицом к стенке. Чтобы написать очерк о выдающемся детском кардиохирурге Владимире Петровиче Подзолкове, я пошла к нему на операции. Одной девочке было лет десять, а другой — года три. Меня подвели к первому хирургическому столу, и я увидела пульсирующее детское сердце, из которого фонтаном била кровь. Ложкой с дырками, похожей на маленький дуршлаг, операционная сестра сыпала туда лед, а Владимир Петрович иглой зашивал отверстие в сердечной перегородке. Выйдя из операционной, я села на пол, потому что не могла пошевелиться. А потом я посмотрела в окно и увидела супермаркет, возле которого суетились люди с тележками, набитыми продуктами. Смешные муравьи, им было невдомек, что в нескольких сотнях метров от них только что произошло чудо. Запомнилось навек. Много раз я хотела уйти из газеты. Во-первых, писать трудно. Я корплю над каждым словом до полного изнеможения и потом ненавижу все, что написала. Я понимаю, что от моих слов зависит чья-то участь — не всегда, редко, но случается, — и сижу как на электрическом стуле. И во-вторых, появилось много больших и маленьких начальников, которые указывают, что стоит печатать, а что не стоит. И вот эти драки, которые нередко заканчиваются поражением, сводят с ума. Но я бесконечно дорожу возможностью помочь людям, попавшим в беду. И, как говорит один волшебный доктор, чем меньше таких возможностей, тем больше надо дорожить тем, что есть. А публикация в «МК» — это возможность. Несмотря ни на что, дух Тома Сойера дает о себе знать. Наслаждение, которое я испытываю в случае удачи, нельзя сравнить ни с чем. Я понимаю, что газета — это прежде всего источник информации. Но только не для меня. Для меня это бесценная возможность лечь поперек дороги и показать судьбе и всем, от кого зависит наша трудная жизнь, кукиш. Меня часто спрашивают: что зависит от главного редактора газеты? Вопрос с подвохом. Одна некогда бесконечно любимая газета кончилась, когда туда пришел главный редактор-приспособленец. Казалось бы, газета — это в первую очередь талантливые журналисты, звезды, потому что набором слов нынче никого не удивишь и не удержишь. Слов сейчас много, информацию можно найти повсюду, а талантов, как всегда, очень мало. И каждый — со своим небесным огнем и своими причудами. Попробуй удержи талант, если ему трет хомут. Так вот, задачей главного редактора является руководство этим безумным оркестром. И получается, что газета — это во многом персона главного редактора, который справился или не справился не только с обстоятельствами времени, но и со своими неуправляемыми гениями. …Говорят, скоро бумажные газеты уйдут в небытие. А я не верю. Попробуйте представить себе город без газетных киосков! Называется — кладбище. Да я за этот «Московский комсомолец», в котором из столетия я сорок лет лезу на стенку, — жить без него не могу, вот что.