"Мать Тереза" на "Газели". Как блокадница делает добро в Петербурге
Sobesednik.ru провел целый день с блокадницей, которая колесит по Петербургу на «Газели» и помогает всем нуждающимся. 27 января 1944-го кольцо сомкнувшихся вокруг Ленинграда фашистских войск было не только прорвано Красной армией, но и уничтожено. Все 872 дня (с 8 сентября 1941-го) в осажденном городе жители боролись за жизнь. В начале блокады там оставалось больше 2,5 млн жителей, в том числе 400 тысяч детей. Сегодня это уже весьма пожилые люди. Они скупо делятся детскими воспоминаниями и крепко держатся друг за дружку. Такое вот блокадное братство... «Газель» «Доброты» Каждый день с утра до позднего вечера колесит по Петербургу белая «Газель» с крупными надписями: «Благотворительный фонд "Доброта"», «Улыбнитесь», «Жизнь дается один раз – спешите делать добро»… На борту – так же крупным шрифтом – телефоны, они для тех, кому нужна помощь. За рулем «Газели» – пожилая улыбчивая женщина с кокетливой прической, одетая в шоферскую кожанку, теплые штаны и галоши. Это Галина Ивановна Яковлева, которую в Питере уже давно зовут «наша мать Тереза». фото: Сергей Ермохин Галина Ивановна – это и есть весь благотворительный фонд «Доброта». Она без устали помогает одиноким старикам (и таким же, как сама, блокадникам, и тем, кому просто плохо), инвалидам, сиротам, многодетным семьям… Только не деньгами, а вещами и продуктами. Это ее главная установка. – Я умею с людьми общаться, – рассказывает Галина Ивановна. – Звоню на предприятие и спрашиваю: «Вы занимаетесь благотворительностью?» Как правило, всегда находятся те, кому небезразлична судьба других людей. Ей удается получать свежие лаваши, торты, молочку, фарш, сыры, посуду, моющие средства и даже рулоны туалетной бумаги, обувь, одежду, игрушки… Ей удается договориться о бесплатных экскурсиях на катере для стариков, о билетах в театр… Так что, по сути, она вовсе не одна. Рядом – все те, кто готов и давно уже оказывает бескорыстную помощь. В ее небольшой «Газели» – полно коробок. Это и понятно: «подопечных» (так она называет тех, кто нуждается в помощи) у Яковлевой порядка 500 – и стариков, и детей, и даже молодых (инвалидов). Всех помнит, каждому старается что-то привезти, чтобы облегчить жизнь. фото: Сергей Ермохин Юбилейные хлопоты Мы встречаемся с Галиной Ивановной рано утром. В Петербурге противно порошит мелкий снег. Еще очень темно, дороги занесены, а она уже собирается в дорогу. А между тем, накануне ей было так плохо, что пришлось вызывать «скорую» (подскочило давление) и ночевать у подруги Любови Семеновны Травкиной (боялась оставаться дома одна – а вдруг новый приступ?). Погода и пробки никак не способствуют дальним поездкам. На следующий день, 18 января, у нее юбилей – 80 лет. Его будут отмечать с размахом – в небольшом грузинском ресторанчике, который давно помогает «подопечным» Яковлевой, а в этот знаменательный день открывает свои двери и для ее 30 гостей. Торт, который я вручаю Галине Ивановне, отправляется в холодильник Травкиной: пригодится на завтрашний стол. Тоже пережившая в детстве блокаду подруга (она еще и целительница, поэтому-то Галина Ивановна вместо больницы накануне приехала ночью к ней) приготовила сладкое поздравление, которое и водрузят на наш торт. Получится торжественно. Травкина беспокоится за Яковлеву: – Куда тебе сегодня за руль! Отдохни. Но таких слов в лексиконе Яковлевой нет, и она меня ведет к заснеженной «Газели». фото: Сергей Ермохин Первым делом едем в ресторан, где будет торжество. Яковлева не привыкла получать подарки: она сама намерена одаривать гостей – всем припасены памятные кружки, флакончики геля для душа и жидкое мыло. Все – из пожертвований разных предпринимателей. За рулем она преображается: больше 67 ей не дашь. Уверенно ведет свой фургончик по неочищенным заснеженным дорогам, все замечает, умудряется одновременно и рассказывать о своей жизни, и отвечать на бесконечные звонки. А что вы хотите? Она 57 лет за рулем. Работала водителем и «скорой помощи», и троллейбуса, а на целине управляла комбайном и трактором… – За рулем я отдыхаю, да и живу, в общем-то, – говорит она. И я ей верю. Нам еще надо успеть забрать коробки с переданными добрыми людьми вещами, навестить 94-летнюю Нину Феоктистовну, тоже блокадницу, чей юбилей наступит буквально через несколько дней, 31 января. А еще Галина Яковлевна должна успеть к подруге – та намерена подарить Яковлевой платье для предстоящего торжества, но нужна примерка. В общем, дел невпроворот. фото: Сергей Ермохин Наряд, в котором Яковлева будет отмечать юбилей, – тема особого беспокойства. И не потому, что надеть нечего. Есть у нее наряды для торжества. Просто Галине Ивановне хочется надеть что-то, в чем ее еще не видели. А подруги просят заодно принести и наряды из «Модного приговора», в котором она участвовала в декабре прошлого года и которые, если честно, ей не слишком нравятся: – Мне кажется, это не мой стиль, – сомневается она. «Бомбы мне не досталось» Про блокаду Галина Ивановна вспоминать не любит. Как, впрочем, и все блокадники, с которыми мы встретились в этот день. Да, было страшно и очень трудно. Но жизнь ушла дальше, и вот про нее им рассказывать интересней. К Нине Феоктистовне Савельевой мы приехали не совсем вовремя – племянник ей привез крупную плазму, и радостные хлопоты по подключению нового телевизора были в разгаре. Нине Феоктистовне тоже не дашь ее без малого 95. Только вот ходит с трудом. Говорит, что у них с прорывом блокады – один юбилей. – Как же так? Ведь блокаду прорвали 27-го января, а день рождения у вас – 31-го? – спрашиваю ее. – А у меня именины 27-го, – отвечает. Галина Ивановна (в черной куртке) с подопечной // Фото автора Пожилые женщины по моей просьбе вспомнили те дни. Галине Ивановне не было и трех лет, когда началась блокада. А когда она закончилась, уже исполнилось пять. – Моя мама работала на кожевенном предприятии. Отец ушел на фронт и не вернулся, – рассказывает она. – Еще был брат, но он умер еще до моего рождения. Мама рассказывает, что мы жили в общежитии, а в него попала бомба. Ее предприятие закрыли, и мы переселились к дяде. Потом он завещал маме эту квартиру. В детстве я была немой. Меня водили в детский садик, и как-то началась воздушная тревога. Мы, маленькие дети, спрятались в большую трубу, а в другой ее конец попал снаряд. От гула многие стали глухонемыми, а некоторые немыми. Первых вылечить не удалось, а нас, онемевших, все-таки удалось «разговорить». Но это случилось уже потом, когда я училась где-то в пятом или шестом классе школы. Я все понимала, могла писать (так «разговаривала» со своей подружкой), а вот сказать толком ничего не могла – заикалась страшно. Надо мной одноклассники смеялись. Потом одна учительница дала совет: «Ты больше пой, даже внутри себя». Так я и заговорила. – А мне к началу блокады было 17 лет, – вспоминает Нина Феоктистовна. – Отец был уже достаточно старым, его на войну не взяли. Нам всем давали иждивенческие карточки, выживать на них было очень тяжело. Как только мне исполнилось 18 лет, в январе 1942-го, я оформилась на завод «Большевик», это уже была рабочая карточка. Меня должны были взять ученицей по ремонту пушек. Но научить ничему не успели – пришла разнарядка: отправить на Пискаревское кладбище помогать хоронить умерших. Первая зима блокады была самой холодной и голодной, много людей умирало прямо на улицах. Машины подбирали их и привозили хоронить. Еще на кладбище привозили тех, кто умер дома, в госпиталях… Хорошо, что стояли морозы: трупы были словно стеклянные. По ночам солдаты взрывали рвы для траншей, днем мы укладывали туда трупы. Кто-то должен был стоять внизу, ловить трупы и аккуратно их складывать. И вот каждый день надо было выбирать, на какую работу идти – собирать умерших на улицах, стоять в траншее, или разгружать машины… Так я и проработала два месяца – в феврале и марте 1942-го. А потом приятельница матери устроила меня на проходную в Ленэнерго. Но и там я проработала недолго – снова пришла разнарядка: на рытье окопов. Фашисты подошли близко и мы должны были рыть окопы в районе деревни Колтуши. Дело было поздней осенью, мы там два месяца жили в палатках. Ну а потом меня отправили на работу в госпиталь, где я проработала санитаркой до конца войны. Мы еще входили в так называемый оборонительный отряд, ночами дежурили на крышах. Мне, к счастью, бомбы не досталось… Нина Феоктистовна потом вышла замуж за военного, выучилась на учителя, преподавала физику. Зашел разговор про самый голодный год блокады. – Я сама видела такой случай, – рассказывает Савельева. – Иду я куда-то, а на дороге лежит умерший человек. Пока я искала, кому об этом сообщить, возвращаюсь, а у него уже две ноги отрезаны. – Да, были случаи, когда людей ели, – подтверждает Яковлева. – Мне мама рассказывала, что она тоже пошла искать дворника, чтобы рассказать об умершем, а когда они пришли, трупа уже не было. Вызвали милицию, начали искать, и нашли – в том же доме, в подвале жила семья, так они уже труп разделали и студень варили. А в нашей квартире жильцы съели свою собаку... – А вот про то, что я в блокаду хоронила трупы, никому не рассказывала, вам первой, – на прощанье сказала мне Савельева. «Все время хотелось есть» Едем за продукцией – забрать надо непременно сегодня, до определенного времени. Надо прорваться в центр города сквозь 7-балльные пробки и не опоздать. Звонок. Это Любовь Семеновна Травкина, та самая целительница, которая спасала Галину Ивановну, интересуется, все ли в порядке: все-таки давление накануне «вскипело» нешуточно. – Да все нормально. Вот лучше с Еленой поговори, – передает мне трубку Яковлева. Ее рассказ о блокаде (Травкиной было тогда семь лет) поначалу предельно краток: – Все время хотелось есть. Но я настаиваю. – Мы тогда жили у Таврического сада, на Фурштатской, – сдается она, – в доме 43, в трехкомнатной квартире. Моя бабушка всегда говорила, что умирать надо в своей кровати. И хотя бомбоубежище было в нашем доме, мы туда никогда не спускались. Но вот в дом 41 попадает бомба. Попросили, чтобы мы подселили к себе старушку из разрушенного дома. Мы согласились. Проходит немного времени, и бомба попадает в дом 45. К нам подселили женщину, Лизу, которая работала в штабе. Так наша квартира и стала коммунальной. Отец погиб в 1943-м под Ленинградом. После войны мама снова вышла замуж, а потом и я, родились дети... Так мы и жили в одной комнате, пока уже в наше время не помог Дмитрий Медведев (мы к нему уже обращались). Любовь Семеновна // фото: Сергей Ермохин Впрочем, Любовь Семеновна не склонна долго говорить о грустном. Она очень занятой человек – организовывает поездки блокадников в разные страны. Благо у них есть льготы на билеты: – В мае 2018-го летали в Самарканд, сейчас в Баку собираемся. Иногда набирается группа человек по 100, – гордится она мобильностью стариков. – Раньше, когда был «Трансаэро», мы смогли увидеть мир. Нам давали много бесплатных поездок. С «Аэрофлотом» не так просто (дают билеты только с 3 по 12 мая, причем только в пределах России и бывших республик). …Поздно вечером мы возвращаемся на юго-запад города. По иронии судьбы блокадники, которых «опекает» Галина Ивановна (да и она сама), живут именно там, где 75 лет назад шли бои и была прорвана блокада немцев. А у нее в машине снова звонит телефон. На проводе незнакомая женщина, ей нужна помощь. – Вы в Калининском районе? – переспрашивает Яковлева. – Это далековато, но у меня там есть подопечные. Поговорим завтра. Словно «завтра» у нее и не юбилей, а обычный рабочий день. фото: Сергей Ермохин Прогноз погоды Одними из первых о начале войны узнали метеорологи. Ведь чтобы сделать полноценные метеорологические сводки, надо нанести на карту массу показателей, которыми синоптики разных стран делятся друг с другом. И вдруг в середине июня 1941-го, как рассказывал главный синоптик Санк-Петербурга Александр Колесов, пошли искажения с немецкой территории, какая-то абракадабра, которую невозможно нанести на карту. А с 22 июня прекратила поступать вся информация с западной части СССР, оттуда, где были немцы. Хорошо, что советские синоптики еще до войны проходили курсы по работе с «обрезанной картой» (это было принято еще со времен Первой мировой войны, когда такое «обрезание» данных тоже происходило, и тоже со стороны немцев). Ведь без прогноза погоды не начиналось ни одно фронтовое совещание. И от того, насколько правильно «домыслили» синоптики недостающие данные, фактически зависели жизни многих людей. Вот и в январе 1944-го от точности их расчетов зависела жизнь советских солдат, прорывавших блокаду немцев. Синоптикам это удалось: как раз 10-18 января прогноз о замерзании болот оправдался, и наши войска перешли по замерзшим болотам и ударили по немцам. Этапы блокады * Осень-зима 1941-1942 гг. – самое страшное время блокады. Стояли аномальные холода, рекорд которых до сих пор не превзойден. От дистрофии и холода люди умирали тысячами. В Ленинграде съели всех домашних животных. В городе не осталось ни одной кошки. Это вызвало небывалый рост численности крыс в осажденном городе. Они переносили опасные инфекционные заболевания, очень опасные для ослабленных голодом людей. Мало того, крысы могли уничтожить и без того скудные запасы продовольствия Ленинграда. Как только в январе 1943-го блокада впервые была прорвана, в блокадный город завезли четыре вагона дымчатых кошек (самых лучших охотников на мышей и крыс) из Ярославской области. Крысам был дан смертельный бой. А в 1945-м полку кошек прибыло – в Ленинград привезли еще 5000 животных из Омска, Тюмени, Иркутска и из других городов СССР. В Ленинграде есть даже памятник кошке. * 18 января 1943 г. блокада была прорвана на участке по южному берегу Ладожского озера. Образовался коридор 8-11 км, на котором за 18 дней было построено 36 км железной дороги. По ней доставляли еду в город и вывозили людей. С февраля по декабрь 1943-го по этой колее прошли 3104 поезда. Эту магистраль назвали «Дорогой победы», но был на ней один опасный участок, который получил прозвище «Коридор смерти»: на отдельных участках железнодорожное полотно проходило так близко к немецким позициям, что гитлеровцы часто обстреливали поезда.
