Беженцы любой ценой. Как живут за границей россияне, вынужденные покинуть родину

Беженцы бывают не только там, где идет гражданская война, нечего есть или негде укрыться от государственных переворотов и революций. Иногда жители развитых стран вынуждены покинуть родину, — например, когда им кажется, что их преследуют, или если это действительно так. Инфо24 поговорил с россиянами, которые вынуждены были покинуть страну в разное время и по разным причинам. В России я участвовал в анархическом движении, различных акциях протеста, организовывал борьбу против мошенников, квартирных рейдеров, недобросовестных работодателей и прочих бандитов. В марте прошлого года, накануне президентских выборов, рано утром ко мне в квартиру ворвался вооруженный спецназ. Формально меня обвинили в погроме офиса «Единой России», однако даже в версии следствия я в этом погроме не участвовал и вообще непонятно, какое отношение к нему имел. При задержании мне объяснили, что считают меня организатором акций и кампаний анархистов в различных городах страны и лидером каких-то анархистских движений. Как я понял, мой арест был связан с общей зачисткой протестного поля перед выборами. После задержания меня подвергли пыткам, требуя, чтобы я сознался в организации движения «Народная самооборона» и различных акций протеста. Также из меня пытались выбить имена других анархистов, которые могли бы быть причастны к этим акциям и движению. После пыток и допросов меня поместили в ИВС, откуда, впрочем, я вышел уже через два дня. Одновременно с этими событиями по всей стране проходили репрессии против анархистов, также сопровождающиеся пытками и обвинениями по экстремистским и террористическим статьям. В том числе, активно интересовались «Народной самообороной» и пытались создать из нее экстремистское сообщество. Я понимал, что меня не оставят в покое, снова подвергнут пыткам и предъявят новые обвинения. Во время пыток мне было прямо сказано, что меня считают организатором, и что будут работать в этом направлении. Никаких возможностей для того, чтобы продолжать какую-либо деятельность в таких условиях у меня уже не было, и ждали меня впереди только новые пытки и статьи с большими сроками, так что я принял решение покинуть страну. Силовикам это не слишком понравилось, и еще в ноябре я получал угрозы похищения и доставки меня в Россию со стороны ФСБ. Сейчас я нахожусь во Франции. Получаю здесь политическое убежище, учу язык и изучаю новый для себя мир. Беженцам предоставляют социальные гарантии — медицинскую страховку, дешевый проездной, небольшое пособие. Жилья не предоставляют, пособия не хватит даже на съем комнаты, да и правила съема жилья здесь таковы, что человеку ниоткуда снять его очень трудно. Так что насущные вопросы беженца во Франции — поиск жилья и решение проблем с французской бюрократией. Забюрократизированность многих процессов во Франции даст фору даже постсоветским странам. Ранее я никогда не был в Европе, не учил иностранные языки, а потому когда я оказался во Франции это было сродни попаданию в какой-то совершенно чужой и неизвестный мир, где люди говорят на другом языке, думают и ведут себя совершенно иначе. И если языковой барьер можно попытаться преодолеть изучением языков, то культурные отличия пугают гораздо сильнее. Вообще сама ситуация, когда ты теряешь все, что составляло твою жизнь, что было для тебя важным, и оказываешься в такой чуждой тебе среде — это довольно тяжело психологически, особенно если в это же время ты должен решать множество проблем, вроде того, как не остаться жить на улице, и бонусом тебе еще пишет ФСБ, угрожая похищением и пытками. Наверное, так несложно сойти с ума, впасть в депрессию и получить целый букет психических расстройств. При этом, как мне кажется, многие русские, оказавшись в таких условиях, действительно испытывают сложности с адаптацией в обществе. Можно встретить русских, живущих здесь годами, но они будут говорить на французском хуже тебя, только прибывшего во Францию. Мне кажется, очень многие такие не нашедшие себя в Европе мигранты находятся в очень подавленном состоянии. Но с другой стороны в этом есть и свои преимущества — ты попадаешь в совершенно непривычные для себя условия и решаешь множество проблем, преодолеваешь трудности, заново учишься вообще всему, даже говорить. Это интересно и, наверное, полезно. Интересно и просто изучать новую для себя страну, язык и культуру. Полезно посмотреть на Европу иным взглядом, не через призму кремлевской или либеральной пропаганды, и сравнить с тем, что происходит в России. Иногда можно быть просто шокированным от того, насколько реальность отличается от стереотипов о Европе. Конечно, мне хотелось бы вернуться в Россию. Там осталась вся моя жизнь, там все знакомо, естественно и инстинктивно понятно. Но сейчас возвращаться мне просто некуда, разве что в объятия центра «Э» и ФСБ, к тюрьме и пыткам. В будущем, когда ситуация в стране изменилась бы, я, конечно, вернулся бы. Но не думаю что это произойдёт в скором времени. Я уже полтора года как уехал из России. Там на меня завели уголовное дело за скандирование на публичном мероприятии лозунга «Украина — Майдан, Россия — Манежка! Баррикады, покрышки, огонь» по ст. 280.1 УК (призывы к экстремистской деятельности). До этого на меня как на спикера организации «Новая оппозиция» (союз либералов и националистов), составили семь административных протоколов за организацию несанкционированных массовых мероприятий. Я сейчас оспариваю эти протоколы в ЕСПЧ. Про уголовное дело я узнал так: приехал на суд к Дмитрию Демушкину, а после заседания на крыльце меня меня встретили сотрудники ФСБ с ОМОНом и задержали. Отвезли на допрос на Лубянку, там следователь сказал, что это только первый эпизод, который собираются мне вменить. Я понял, что будет дело аналогичное Александру Поткину (Белову) (В 2015 году в отношении Поткина завели одно уголовное дело за призывы к экстремистской деятельности). Я провел на Петровке двое суток, потом меня посадили под домашний арест. Это было в июле 2017 года. Если помните, тогда был скандал с главой ФСИН и махинациями с браслетами слежения. Так вот, недокомплект этот остро ощущался, как оказалось. Для меня не нашлось браслета, сказали, что в понедельник наденут браслет, а в выходные и без него дома посижу. Так получилось, что во время обысков, мой паспорт был в машине, которая записана на жену и из-за этого правоохранители его не забрали. У меня на руках был паспорт и два дня без браслета, я решил воспользоваться ситуацией и уехать из России. В литовской Паланге у меня дом, туда я и отправился. Через месяц подал документы на получение политического убежища. Политической деятельностью отсюда заниматься сложно, это маленький городок в 300 км от Вильнюса. Но я купил там домик не как возможное место для побега, а как дачу — это просто дешевле, чем в Подмосковье. Если бы предполагал, что придется бежать, то готовил бы пути отхода в Германию. Сейчас Литва мне не предоставила политическое убежище, я сужусь с государством, а когда разберусь со своим статусом — собираюсь собирать партию новых правых и попытаться избраться в парламент Евросоюза. Я хочу вернуться в Россию — это генетическое. Но место из которого я уехал называть Россией не хочу. Это не Россия — это Путинленд. Когда путинизм себя исчерпает. Когда не будет Путина и путинистов, я вернусь. Я не хочу натурализовываться в ЕС, я хочу жить в России. Постепенно приходило понимание (что придется уехать из России — ред.) У истории же всегда есть предыстория. Вот к 2017 году камчатский ветер принес слухи, что «где надо» порешили меня закрыть по совокупности нарисованного, ищут формальный повод. То есть Левиафан разинул пасть, но эту картинку не смог проглотить. По первой реакции прессы следователи поняли, чем все пахнет, и постарались тихо вынести отказ в возбуждении дела. Я успокоился, мы всей семьей выдохнули и поехали в декабре 2017 в отпуск на Филиппины. Возвратились — а тут кто-то донес Невменяше (депутату Госдумы Наталье Поклонской- ред.), и включилось бешенство на государственном уровне. Тут я и спросил совета у карикатуристов, что лучше делать в такой ситуации. Приехал во Францию в марте 2018 по приглашению правозащитных организаций. Сначала веселые коллеги, потом серьезные западные люди изучили ситуацию и рекомендовали покинуть страну. Почему Франция? Здесь есть организация, узконаправленно занимающаяся помощью карикатуристам по всему миру, их мнение важно. Они же посоветовали уже здесь выбрать политическое убежище, а не замену визы на долгосрочную. Это предопределило весь ход дела с самого начала и особое участие, сопровождение, заботливое отношение во многих деталях. Благодаря персональной помощи отъезд был намного менее болезненным для семьи, сравнительно с тем, что приходится пережить бедолагам, убегающим самостоятельно в никуда. Бывает, люди ждут решения по своему делу месяцы и более года после интервью с иммиграционным офицером, нам же прислали позитив буквально сразу, т. к. решение принималось заранее. В целом здесь более комфортные, человечные условия во всех сферах. При каких обстоятельствах я был бы готов вернуться? Поживем-увидим, мир полон сюрпризов. Например, революция, смена режима, независимость Камчатки от Московии, вскрытие архивов и легалайз короткоствола — прекрасные обстоятельства, почему нет? Хотя вероятность их не очень высокая. Но и не стоит отчаиваться, перемены возможны. Нестор Иванович Махно в 1916 году отсиживал свое пожизненное в имперской тюрьме и никак не мог предположить, что через 3 года у него будут два аэроплана, гвардия пулеметчиков и армия, воюющая на четыре фронта. И что через много лет в Париже он будет зарабатывать на жизнь шитьем домашних тапочек. А ведь мог бы остаться дома, не ходить с анархистами, и как все нормальные люди умереть в Голодомор. Я живу с ощущением, что мой отъезд был запланирован свыше. Долгое время не удавалось организовать гастроли в Америку. Появлялись люди которые хотели что-то организовать, но все это как-то дальше разговоров никуда не шло. В ноябре 2017 года появилось предложение от фестиваля Jetlag. И они как-то серьезно взялись, начали оформлять всем нам рабочие визы. В это время над «Свидетелями Иеговы» сгущались тучи, а в апреле 2018 был процесс в Верховном суде. Это было очень громкое дело. Можно сказать, что перед лицом всей мировой общественности. На глазах у всего мира. Я до конца надеялся, что на таком высоком уровне восторжествует, если не справедливость, то хотя бы здравомыслие. Я вместе с музыкантами долго ждал одобрения виз. Даже были мысли, что может еще и не поедем никуда. Однако в апреле, наконец, пришло одобрение. 20 апреля (забавно, что в день рождение Гитлера) Верховный суд РФ принял решение о запрете «СИ» и признании их экстремистской организацией. Я помню сидел у экрана и смотрел трансляцию из зала суда. Я был в шоке. Я называю такое решение не правовым, а силовым. То есть вопреки чему угодно, вопреки наличию аргументов защиты, вопреки отсутствию аргументов обвинения. Те, кто следил за этим процессом, поймут, о чем я. Когда я все это увидел, у меня словно пелена с глаз спала, и я сказал про себя: «Вот как здесь все это делается! Значит в этой стране делать больше нечего». И в июле 2017-го я не вернулся из тура по Америке. Первый год в Америке был очень трудным. Трудным психологически, потому что другая система, где многое не так. И жизнь надо строить почти с нуля. Вспоминал эмигрантские песни Вилли Токарева, которые помню еще с юности: «Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой, то мне страшно, то мне грустно, то теряю свой покой». Сейчас жизнь несколько наладилась. Есть жилье, есть рабочее место. Есть хорошие проекты. Познакомился с местными музыкантами. Живу на берегу океана, как на курорте. Здесь довольно безопасно. Много плюсов. Но надо много работать. Я пристально наблюдаю за новостями из России. Рассматриваю ли я возвращение? Рассматриваю. У меня есть много причин для этого. Но все это станет возможным, если курс, взятый властями, серьезно изменится. Жить в страхе и бесправии я не хочу. Я был одним из лидеров русских националистов. Участвовал в организации националистической кампании и русского марша 2011 года. Это была осень 2011 года. Тогда как раз поднималась протестная волна. Затем последовали выборы и первая протестная акция «За честные выборы» 5 декабря 2011 года, в которой я принял участие. После акции и прорыва оцепления люди разбрелись группами по разным направлениям. В одной из этих групп был я. Меня и нескольких других участников акции задержали на Тверской и отправили в ОВД. Ночью меня вывели из камеры и представили какому-то человеку, похожему на сотрудника спецслужб. Он не представился мне, лишь махнув перед лицом своей ксивой. Я успел разглядеть только одно — крупную надпись «Главное управление по борьбе с экстремизмом МВД России». Видимо это было удостоверение сотрудника центра «Э». Он предложил мне стать их информатором. И грозил неприятностями, если я откажусь. Про мою деятельность он сказал так: «Это заканчивается тюрьмой или смертью». И добавил, что для них не составляет труда сфабриковать уголовное дело против неугодного человека. Я отказался от сотрудничества, на что он еще раз повторил свои угрозы и ушел. 1 марта 2012 года, спустя несколько месяцев, я узнал от своего знакомого, что его пригласили в Центр «Э» и сказали, что меня подозревают в убийстве. Я не придал этому большого значения, поскольку был невиновен и слабо верил в возможность привлечения к уголовной ответственности заведомо невиновного человека. Проще говоря, я недооценил возможности спецслужб. Из-за этого я не уехал из страны и не стал скрываться, продолжая свой привычный образ жизни: работа, семья, спорт, участие в протестных акциях. Спустя почти месяц, 22 марта 2012 года я был задержан и доставлен в отдел полиции, где следователь СК и оперативники организовали липовое «опознание» меня в качестве убийцы незнакомого мне человека. «Свидетель», которого притащили оперативники, был похож на наркомана и вообще плохо понимал, что происходит. Например, он не мог вспомнить дату события, свидетелем которого якобы стал. Следователь и опера тоже не стали заморачиваться такой мелочью, и в этот день я так и не узнал дату преступления, которое мне инкриминировали. Я узнал ее на следующий день, на судебном заседании по избрании меры пресечения. Узнал из материалов дела. Узнал и понял, что это день рождения моей мамы — 3 декабря. Я прекрасно помнил весь этот день в подробностях: где я был, что я делал, ресторан, в котором мы праздновали, гостей, которые были. У меня было полное и абсолютное алиби. Меня отправили в СИЗО и даже после заявления подробного и обстоятельного алиби, со свидетелями и доказательствами, меня не отпустили. Не отпустили даже тогда, когда все свидетели алиби дали показания, хотя они даже проверку на полиграфе прошли. Я провел в СИЗО 2 года и 7 месяцев. Все это время шли следственные действия и суды. Первый суд шел полгода и закончился ничем. Судья Тюркина не решилась вынести мне обвинительный приговор, а оправдательных у нас не почти не бывает. В итоге она вернула дело на доследование — исправлять недостатки. После доследования был второй суд, который закончился очень странно. В день вынесения приговора судья вышла из совещательной комнаты и заявила, что моя виновность в убийстве не доказана, зато доказано хулиганство. Меня осудили по 213 статье УК РФ, дали мне три года и тут же амнистировали, освободив от наказания. Я был свободен. Однако моя радость продлилась недолго. Буквально на следующий день мне поставили ультиматум (кто это сделал и в какой форме я сказать не могу — связан словом). Я должен был покинуть Россию в течение недели. Через два дня я с женой улетел в Таиланд. У меня не было ни европейской, ни американской визы, поэтому я выбрал безвизовую страну, причем такую, где тепло и есть море. После тюремных застенков мне хотелось отдохнуть и поправить здоровье. В Таиланде мы прожили два месяца. Там хорошо, но я не чувствовал себя в безопасности. За нами периодически следили, и я решил перебраться в более безопасное место. Друзья свели меня с правозащитниками, которые помогли перебраться в Грузию, а оттуда, получив визу, в Литву. В Литве я подал прошение об убежище и получил статус беженца. Когда я сидел в тюрьме, меня избрали в Координационный совет оппозиции, поэтому по прибытии в Литву, я был уже достаточно известен. Получить убежище в таких обстоятельствах было не так уж и сложно. В Литве я решил продолжить заниматься общественно-политической деятельностью. Вместе с несколькими товарищами мы создали «Русское европейское движение» — организацию беженцев и политэмигрантов, которую я возглавил. Кроме того, я стал постоянным участником «Форумов свободной России», которые проходят каждые полгода. Весной я был избран в управляющий орган «Форума» — Постоянный комитет, где возглавил правозащитное направление. Я знаю, что пока не могу вернуться в Россию. Для Кремля и спецслужб я по-прежнему враг, так что вряд ли меня оставят в покое. Вернуться я могу только только тогда, когда в России начнутся какие-то изменения. Для этого должно еще пройти какое-то время. Как стать беженцем Инфо24 поговорил с координатором международной правозащитной организации Human Corpus Дженни Курпен о том, как люди становятся политэмигрантами и как вообще устроен сам процесс вынужденного отъезда в другую страну. А заодно составил «памятку беженца». * * * Дженни Курпен, политэмигрант, правозащитница Алгоритм в принципе простой. Во-первых, для получения убежища нужна принадлежность к группе риска. Нужно иметь доказуемый факт преследования. Если вас преследуют по религиозным мотивам, например, как Свидетеля Иеговы, то лучше ехать в Германию или Испанию. Если вы представитель ЛГБТ, то лучше обращаться в специализированные организации, такие как «ЛГБТ-сеть» или «Выход». Чтобы получить убежище по политическим мотивам, административных дел и штрафов будет недостаточно. Нужны более серьезные обстоятельства: уголовное дело или зафиксированные нападения. Во-вторых, важны фактическая ситуация и доказательства преследования. С собой нужно собрать абсолютно все, что есть: повестки, протоколы задержаний и обысков, постановления суда, жалобы, квитанции об уплате штрафов, медицинские документы о побоях и так далее. В-третьих, важным подспорьем будут упоминания о преследованиях в СМИ. На это обращают внимание. В-четвертых, нужен загранпаспорт и виза именно той страны, в которой вы планируете получить убежище. Если у вас есть сбережения, то их лучше хранить на банковских картах, а наличные светить не надо. С начала 2010-х годов число россиян, уехавших в традиционно привлекательные для эмигрантов США, увеличилось с 1241 до 1437 человек, в Германию — с 3236 до 3956 человек. В 3–4 раза выросло количество россиян, переехавших на постоянное жительство в соседние Латвию, Литву и Эстонию, а также в Финляндию. Чаще россияне вынуждены покидать родину не по своей воле. Например, жительница Барнаула Мария Мотузная, которую обвиняли в экстремизме за мемы «ВКонтакте», бежала на Украину, а теперь живет в Литве, хотя дело против нее уже прекращено. В Литве же живут несколько активистов «Открытой России», которые покинули страну из-за опасения, что против них возбудят дела по экстремистским статьям. В их числе Дмитрий Семенов из Чувашии и Илья Новиков из Татарстана, которые живут в Вильнюсе уже два года. «Если на меня все же заведут уголовное дело, то оно будет показательным, с посадкой», — заявлял летом 2018 года журналистам Семенов. После обысков из России уехала руководитель правозащитной организации «Русь сидящая» Ольга Романова, но она всегда уточняет, что эмигранткой не является, а просто опасается за свою свободу в России. И еще один интересный факт. По данным Генпрокуратуры, ежегодно Россия отправляет порядка 400 запросов об экстрадиции россиян на родину. Выдают же власти иностранных государств всего порядка 50 человек в год.