«Многие понятия не имеют, как должен быть устроен горнолыжный курорт»

Александр Марамчин совершил немало экстремальных восхождений в спорте и в бизнесе, попадал в критические ситуации и учился преодолевать самого главного противника — самого себя. В интервью «К» он поделился личным опытом и теми знаниями, которые может открыть только суровый мир аутдор-треккинга. Бездна начинает дышать в тебя — Александр Витальевич, что на самом деле чувствуешь, когда покоряешь вершину? — Покоренных вершин не бывает, есть понятие «взойти», потому что горы — это огромные каменные глыбы (и не только каменные). Покоряешь ты свои слабости — усталость, лень, страх, неуверенность, холод, привычку к комфорту. У каждой вершины свой кайф. Символ Алтая Белуха, например, уходит в одну сторону практически вертикальной стеной — обрыв 700 м, а на вершине снежный карниз, надув, так как в горах преобладающий ветер формирует из снега такие элементы рельефа, как карнизы, переметая снег в одну сторону. Штука сама по себе опасная, потому что может обрушиться под весом человека либо самопроизвольно, если накопилась критическая масса. И на Белухе были прецеденты, когда люди улетали с этого карниза и погибали. Страхуя друг друга, альпинисты выходят туда по очереди. Ты ложишься, буквально свешиваешься вниз — пустота под тобою начинает в тебя дышать. Ты ощущаешь ее физически, и по телу бегут мурашки. — И вы смотрели в бездну? — Была пара событий на грани. Одно связано как раз с Белухой, другое произошло на Камчатке, в районе Виноградовки, когда мы с другом Алексеем Исаевым проходили несколько скальных маршрутов в «двойке» — готовились к серьезному восхождению. Вышли на небольшое плато, организовали там станцию, и Алексей полез дальше, а я «выдавал», то есть все время вытравливал ему «веревку», чтобы был небольшой запас. Сам стоял на самостраховке — это тоже такая веревка, которая может выдержать большую нагрузку, но не длинная, примерно 3–3,5 метра, достаточных для перемещения по станции. Стою, значит, на длинном усе метра три, «выдаю» и вдруг слышу крик: «Камень!», но товарищ мой кричит не как обычно, когда камень пошел, и тебе нужно прижаться к стене, чтобы он в тебя не попал (вверх в таком случае смотреть нельзя, нужно реагировать мгновенно). Крик истошный: я поднимаю голову и вижу, что на меня падает не камень, а вся стена — массив был достаточно сильно разрушен, его не чистили, так как он не пользовался популярностью среди скалолазов. Отпрыгиваю в сторону, благо «правильная» страховка позволяла. Веревка держит меня, а эта стена тем временем с грохотом летит прямо на нашу станцию и лавиной уходит вниз. Буквально в метре. Я стою целый и невредимый. А сверху голос: «Ты живой?» «Только ты сам можешь оказаться слабым звеном» — Сейчас популярно движение руферов, некоторые рискуют жизнью и ради селфи. Как вы оцениваете таких «героев»? — Они используют не естественный рельеф, а готовые построенные конструкции, так что в этом плане все более надежно. Ступенька не отвалится, бордюр не улетит вниз. Только ты сам можешь оказаться слабым звеном — пальцы разжались, равновесие потерял. Я ни в коем случае не призываю никого заниматься такими вещами, это очень опасно. — Скалолазы рискуют, обходятся без страховки? — Бывает. Есть популярное место на бухте Тихой, называется «Диван». Там когда-то был скалодром, он эксплуатировался очень активно. А когда проходишь, пусть даже сложный, маршрут сотни раз (на сленге это называется «насосать» маршрут), то уже знаешь, куда класть руку, как нагружать ее, куда ногу ставить. То есть тебе уже все известно, и ты позволяешь себе не использовать страховку. Мы ходили в основном «на трении», используя маленькие зацепки. И однажды я сорвался с высоты 18 м. Совершив подъем, спускался, как всегда, по трещинам, не с помощью самых удобных «зацепов», а специально усложняя себе задачу. И в какой-то момент у меня поплыли ноги. А если ноги начинают плыть, нужно найти хотя бы небольшой зацепчик, за который можно взяться, чтобы отклониться от скалы и увеличить силу трения в ногах — тогда останавливаешься сразу. Я ищу, вижу хорошую выемку, протягиваю руку, попадаю, но чуть ниже, чем надо. Рука соскальзывает, понимаю, что сейчас буду падать. Подкладываю ладонь под спину и на собственной руке начинаю просто ехать вниз. Причем ногами нельзя особо тормозить, потому что тебя может перевернуть, и ты уже покатишься вниз головой по этой скале — тогда точно хана. А так ты просто скользишь как на санках по очень крутому склону. Когда приближался к низу, оттолкнулся, перенес нагрузку на ноги, побежал, потом упал, перекувырнулся. И в итоге, проскользив 18 метров, из повреждений получил только полностью содранную ладонь — кожи на ней не было вообще. Заживало долго. Горная Светланская — Можно ли сказать, что горный треккинг сегодня в моде? — Этот тренд стал очень мощным. В горы ходят, чтобы просто приобщиться к модному веянию, запостить фотки в «Инстаграм», а кто-то реально нашел себя в этом. Понятно, что самое популярное место для горного треккинга в Приморье — Пидан. Два года назад я повел туда группу своих гостей, которые категорически отказались от маршрутов, на мой взгляд, более интересных. И когда мы вышли на гребень, увидели просто нескончаемую реку народа… это была «горная Светланская», сотни людей поднимались наверх, сотни спускались вниз. Потом ребята, которые занимаются этим бизнесом, рассказали, что в сентябре — начале ноября такая картина наблюдается каждые выходные, когда Пидан проходит от 1,5 до 2,5 тыс. человек. — Что самое приятное в аутдор-треккинге? — Не могу остановиться на чем-то одном. Мне, например, очень нравятся спуски с вершины, потому что они дают ощущение полета: ты плывешь в этом снегу, это свое наслаждение. Но и подъем дает особый кайф. В некоторые маршруты я ходил с лыжами, в горнолыжных ботинках, — поднимаешься на гору как альпинист, а спускаешься как лыжник. Чем больше человек погружается в этот мир, тем больше у него разных моментов, о которых потом можно писать книгу. — Есть гора, о которой вы мечтаете? — Есть, но это не Эверест. Это гора посложнее — Чогори, и находится она в Пакистане. Само восхождение занимает больше месяца, только сначала туда надо добраться — пешим ходом либо прилететь на вертолете. Вертолет обойдется нереально дорого, так что остается первый вариант — сложный. «Пермит» на эту гору будет стоить тысяч десять долларов — только право на восхождение. Его надо совершать либо с командой единомышленников, а тогда должна быть очень серьезная финансовая подпитка, либо в составе коммерческой группы, какие уже давно восходят на Эверест. Но я не слышал, чтобы их водили на Чогори. Слишком она сложная, слишком непредсказуемая. Честно говоря, не знаю никого, кто бы туда поднимался. — А на Эверест — знаете? — На Эверест и на другие подобные вершины — знаю. И знал, потому что не все остались живы. Бывает, падают. Вообще любые восхождения на высоты более 6 тыс. метров — повышенный риск. У меня на этот счет своя теория. Вкратце: она связана с тем, что у каждого человека внутри есть некая батарейка, и ваше время пребывания на высоте более 6 тыс. метров зависит от ресурсов этой батарейки, которая начинает постепенно разряжаться, причем ты не знаешь, насколько она у тебя емкая. Был, допустим, такой очень известный альпинист Владимир Балыбердин, которому врачи запрещали ходить в горы. Он стал первым из наших, кто совершил бескислородное восхождение на Эверест. Есть момент трансформации: как только мы переходим высоту 1,5–2 тыс. метров, начинаем заряжаться, и заряжаемся, пока не достигнем зоны смерти 6 тыс. метров. Я чувствую это по себе. Чем чаще вы практикуете такие дозированные нагрузки в горах, тем здоровее и моложе становитесь. Приморский экстрим — Не в горах ли к вам пришло решение организовать Владивостокский клуб экстремальных видов спорта? — На маунтинбайке. (Улыбается). Я плотно к этому пришел, когда уже оставил работу в МЧС. Сначала мы открыли магазин «ЭКИП» — цель была наполнить рынок дефицитным в то время аутдор-продуктом. А через два года заявил о себе Владивостокский клуб экстремальных видов спорта: он в принципе создавался, чтобы развивать направление маунтинбайк, в которое я с огромным удовольствием погрузился в 96-м. Но горы не бросал. Прошел школу инструкторов по альпинизму, периодически работал в горах и старался ежегодно совершать хотя бы одну экспедицию. Так продолжалось до тех пор, пока моя семья не начала увеличиваться. — Что такого в маунтинбайке? — С детства катаюсь на велосипеде, а в 94-м впервые сел на маунтинбайк и просто влюбился в этот тип транспорта: при наличии определенных навыков он позволяет перемещаться по любому виду рельефа и не требует никаких затрат — хранить его можно дома. Я включился. В 99-м у нас стартовал проект — Кубок Приморья, первая любительская серия в России по маунтинбайку. В разные годы проводили до десяти этапов за сезон. Сначала в двух дисциплинах: кросс-кантри и скоростной спуск — даунхилл. Потом добавились еще две: дуал-слалом и триал. Я занимался всем. Был организатором и крутил педали на соревнованиях. Не каждый год, потому что очень сложно совмещать организаторские моменты и участие в гонке. До 2012 г. Кубок шел просто на ура. — Из хобби вы решили сделать любимое дело, но, что называется, прогорели. Почему? — Когда начали развивать маунтинбайк, поняли, что в городе нет ни велосипедов, ни комплектующих к ним, ни аксессуаров — ничего, и начали просто возить сами для себя и своих друзей велосипеды, потом — чтобы обслуживать их, покупать какие-то комплектующие. Так в 2001 году родился магазин «Велосалон». Мы перешли к оптовым продажам, стали закупать велосипеды в больших количествах, однако кризисный 2008-й был переломным. Причем сам кризис, наверное, прошли бы нормально, но к тому моменту компания начала серьезно развиваться, прирастала филиалами в Уссурийске и Находке. Пришлось привлекать кредитные средства, и в какой-то момент мы оказались в минусе. Скажу честно: поскольку у меня не было никакого финансового образования, предпринимательского опыта, я пошел по неправильному пути, думал, что справлюсь. В итоге кризис плюс кредитные обязательства. Я понял: надо приостанавливать ретейл, чтобы закрыть долги. Для этого пришлось продать большую часть товара — оборудование и велосипеды, естественно, по сниженной цене, иногда ниже себестоимости. Надо было действовать быстро — времени банк особо не давал. Когда погасили кредит, активов осталось очень мало, а денег, соответственно, вообще не было — начинать снова этот бизнес в тот момент было для меня невозможно. — Горнолыжная инфраструктура в Приморье, по некоторым оценкам, развита очень слабо. Бытует мнение, что за настоящим удовольствием лыжнику надо ехать в Сердеж или за границу. Вы как считаете? — Если мы рассматриваем лыжи как спорт, то здесь он никогда не был серьезно развит. Сезон, во-первых, короткий. Во-вторых, больших гор, разработанных именно под горнолыжное катание, у нас нет. И третье: нужен ведь еще человеческий ресурс: тренеры высокого уровня, и не только тренеры, но и люди с организаторским талантом, которые могли бы создать что-то более-менее серьезное. Есть одна арсеньевская горнолыжная ДЮСШ, где очень остро стоит вопрос кадров. Поэтому выходцев из Приморья среди известных горнолыжников крайне мало, я, по крайней мере, знаю только одного — Семен Денщиков, достаточно поздний спортсмен, член сборной страны по ски-кроссу. Если же мы рассматриваем лыжи как вид активности, то она постоянно растет, развивается, горнолыжных центров становится больше, и качество удовлетворительное. Наши горнолыжные базы обеспечивают достаточное предложение, хотя везде свои недостатки. «Комета», например, самая развитая из всех, но и там есть отрицательные моменты — короткие склоны и правила, которые запрещают проводить самостоятельное обучение, обучать вас могут только сотрудники «Кометы», иначе ваш ски-пасс будет заблокирован. Это значит, вы даже со своим ребенком не сможете там тренироваться полноценно. Вообще для начала обучения человеку нужно подобрать максимально комфортный склон. Важно, чтобы он был пологий, чем больше и шире, тем легче новичку. Лучшими склонами в этом смысле у нас являются «Штыковские пруды» и «Лесная поляна». В «Лесной поляне», правда, нет подходящего подъемника, поэтому там комфортно только первые шаги делать, когда подъемник еще не нужен. — Владельцы горнолыжек часто жалуются, что бизнес это убыточный. Издержки зашкаливают, а прибыль ничтожна. Как вообще выживают столь нерентабельные предприятия? — Нужно рассматривать каждый случай индивидуально. Вот вы приедете на одну такую базу и увидите, что рассчитываются там только наличными, безнал вообще не принят, и, поскольку база работает в серую, никто не может сказать, сколько приносит гора. Явление, к счастью, нечастое, потому что в основном все везде прозрачно. Другая проблема — нет хозяина, или хозяин понятия не имеет, как должен быть устроен горнолыжный курорт, или ему это не надо, или возможности отсутствуют. В Приморье есть потенциально очень перспективные места. Арсеньевская гора, например, с большим потенциалом, хорошим перепадом высот и возможностью делать отличные склоны, но по ряду причин она не развивается. В «Лесной поляне» шикарный склон, казалось бы, идеально подходящий для обучения, но нет короткого подъемника на пологом склоне, который мог бы поднимать людей на удобную высоту. Основной кресельный сразу увозит тебя наверх, а сверху склон крутой и узкий. Поэтому начинающий вынужден ходить пешком или искать другое место для катания. Появись на «Лесной поляне» короткий подъемник на пологом склоне — людей прибавилось бы в разы. Бесконечный ски-пасс — На ваш взгляд, в плане экстремальных видов спорта Приморье — регион достаточно развитый? — Экстремальные виды спорта — понятие очень широкое, и я не берусь говорить за все, потому что на самом деле их много. Локально есть очень сильные люди из Приморского края в том же серфинге, виндсерфинге, кайтсерфинге. И подрастают потенциальные спортсмены, которые стремятся в этом чего-то добиться. Многие родители хотят, чтобы их дети росли спортивными, занимались лыжами или сноубордом, хотя такие виды спорта очень затратны, и не все способны потянуть расходы. — Насколько дорого воспитать будущего чемпиона? — Мы о лыжах говорим? Только тысяч 30 обойдутся новые спортивные ботинки, и лыжи минимум 50, на вторичном рынке можно взять дешевле. Это туристу хватит лыж с креплением за 15 тыс. рублей, спорт диктует другие цены. Но снаряжение — только верхушка айсберга, добавьте сюда само обучение, ски-пассы, переезды на соревнования, проживание и питание в условиях горнолыжных курортов. Даже один выезд за границу осенью или в начале лета, когда еще продолжаются тренировки, обойдется минимум 80–90 тыс., а нормальный летний снег вы найдете только за границей или в Приэльбрусье. Так что вырастить спортсмена-горнолыжника дорогого стоит. И подумайте, надо ли вообще задаваться такой целью. — Детей сегодня ставят на лыжи уже с трехлетнего возраста. Вы как считаете: чем раньше, тем лучше? — Первого своего ребенка я поставил на лыжи в 2,5 года, второго — в шесть лет. Сейчас учу дочку — ей семь. По собственному опыту могу сказать: не надо торопиться, если вы хотите, чтобы ребенок просто получал удовольствие от катания, оптимальный возраст — 5–6 лет. — Нет у вас желания снова заняться бизнесом? — Мысли о бизнесе есть, на досуге, бывает, что-то записываю, планирую, но я реалист и прекрасно понимаю, что без партнера, у которого будут серьезные финансы и возможности, это нереально. Точнее, можно открыть свое дело, но местечковое, не то, какое в моем понимании действительно стоит свеч. Сейчас мне гораздо интереснее работать с людьми, занимаясь любимым делом. Так что пока экстрим только в спорте.