За кулисами войны. Донецкий театр начинается не с вешалки, а с людей

Летом 2018 когда, когда я работала над серией статей «Двенадцать причин приехать в современный Донецк», я обещала читателям вернуться и рассказать о тех явлениях, о которых нельзя говорить ни вскользь, ни в череде прочих. Я обещала рассказать о том, что стоит особняком и просто обязано занимать место на просторах всемирной сети, как единственно возможная правда о ежедневном подвиге дончан. Донецкая драма, разворачивающаяся вот уже пятый год на территории ДНР, — это не только война, это ещё и уникальные подмостки, рождающие новые смыслы, придающие новое звучание классическим текстам. Информационный повод представился в конце января 2019 года, когда Донецк с творческим визитом посетил московский сценарист и драматург Алексей Зензинов. Именно его свежий незамутнённый взгляд стал вдохновением для этой статьи. Именно его почти детский восторг стал теми крыльями, которые позволили мне в один из вечеров нанизать строку за строкой, чтобы в конечном итоге донести до читателя впечатление, производимое донецким драматическим театром на любого даже самого искушённого зрителя, если зритель, конечно, успеет приобрести билет. Для многих дончан попытка купить билеты в театр стала разновидностью спорта. Билеты разлетаются с космической скоростью, некоторые особенно невезучие не устают возмущаться, что месяцами не могут купить билеты на тот или иной популярный спектакль, не помогают ни онлайн-бронирование, ни караул рядом с кассой в день начала продаж. Все дороги ведут Современное здание, в котором располагается Донецкий государственный академический музыкально-драматический театр имени М.М. Бровуна, было построено в 1961 году. Театр за исключением сценической его части выполнен в виде древнегреческого храма и находится в самой высокой точке поперечной оси площади Ленина. На этом месте изначально планировали построить Дом Советов, но потом, к нашему счастью, передумали. Современный дончанин уже и не представляет себе лицо Донецка без театра на главной площади города. Донецкий государственный академический музыкально-драматический театр имени М.М. Бровуна Здание театра отлично видно издалека. Если встать на мосту через реку Кальмиус и посмотреть в направлении площади Ленина, то откроется невероятное по своей лаконичной красоте зрелище: широкий проспект Ильича, закованный в брусчатку, словно в броню, берёт своё начало у подножия храма музы трагедии Мельпомены. Во весь свой рост стоит величественное здание с колоннами и приглашает горожан и гостей окунуться в недра мира, где правят бал не маски, а реальные чувства, не просто заученные роли, а истинные человеческие переживания. Театр начинается… Афоризм «Театр начинается с вешалки» приписывают одному из основателей Московского Художественного театра Константину Станиславскому, но нигде в его сочинениях эта фраза не встречается, близкое по смыслу выражение было в письме к цеху гардеробщиков МХАТа от 23 января 1933 года: «Наш Художественный театр отличается от многих других театров тем, что в нём спектакль начинается с момента входа в здание театра». В донецком театре спектакль тоже берёт своё начало с момента входа в здание, но начинается он всё же не с вешалки, а с тремпеля, если быть максимально точными и следовать законам правильного донецкого говорения. Но тремпель этот висит не в зрительском гардеробе театра, а с противоположной стороны, в гардеробе служебного входа. Того самого служебного входа, через который проникают на место своей работы и жизни работники донецкого драматического театра. Если вам когда-нибудь доведётся побывать в недрах донецкой драмы, вы непременно изумитесь приветливости каждого встреченного человека. Здесь все со всеми здороваются и все спешат друг другу на помощь. Я заявляю это ответственно, как человек, дважды поставивший на малой сцене театра спектакли. Это было в 2013 и 2015 годах. В 2013 году, под новый 2014 год на малой сцене состоялась премьера спектакля по моей поэме «Зубная фея» (режиссёр Наталья Волчек, продюсер Андрей Будяк), а в 2015 году на той же малой сцене случился спектакль «Dominus», в котором я была не только драматургом, но и актрисой. Моим партнёром по второму спектаклю был блистательный, недавно отметивший своё 80-летие Василий Гладнев, заслуженный артист Украины, который востребован и сегодня, каждое его появление на сцене сопровождается аплодисментами. И это удивительное чувство из закулисья — его ни за что не забыть. Я помню, как ко мне подходили совершенно незнакомые люди и спрашивали, всё ли у нас хорошо, предлагали свою помощь, как самоотверженно трудились декораторы, собирая то один, то другой вариант декораций, чтобы мы могли выбрать. Помню, как пришла на одну из репетиций, а мне Наталья Волчек сказала, что не перестаёт удивляться участию театральных работников, тому, как корректно они дают такие важные для нас советы, как искренне хотят помочь. Большинство статей, которые к сегодняшнему моменту написаны о донецкой драме, это словообильные панегирики. Кажется, этот материал не исключение. Не за что ругать наш театр, кроме перманентного отсутствия билетов в кассе. Как ни сбивай пафос, а по всему выходит, что театр имени М.М. Бровуна под руководством Натальи Волковой — театр высокого уровня. Большинство статей повествуют о самих спектаклях, о том, как точно и тонко подобран репертуар, об актёрском мастерстве, а мне хочется сказать не о видимой стороне театральной жизни, а о невидимой. Что происходит, когда зритель уходит домой. Какой труд стоит за каждым спектаклем, ведь выверенное действие, которое длится на сцене около двух часов, имеет свою изнанку — это шлейф из большого количества изнурительных репетиций, когда шлифуются интонации и оттачиваются жесты. Донецкий государственный академический музыкально-драматический театр имени М.М. Бровуна Изнанка В конце 2016 года в Донецк приехал нынешний художественный руководитель МХАТа имени Горького Эдуард Бояков. Он приехал ради того, чтобы поставить спектакль по сборнику под редакцией Захара Прилепина «Я — израненная земля». В спектакле играла российская актриса театра и кино Лариса Бравицкая. Каждый раз, когда мы видимся с Ларисой, она вспоминает донецкий драматический театр самыми тёплыми словами. Лариса Бравицкая любит и знает театр, знает театральную жизнь с изнанки, за годы актёрства она работала не только на московских сценах, исколесила с гастролями и всю Россию, и ближнее зарубежье, и дальнее. И то, как устроены театральные закулисья в разных уголках России и за границей, она знает не понаслышке, но никогда и нигде она не встречала такой слаженной, чёткой, практически филигранной работы монтировщиков, осветителей, звуковиков, гримёров, помощников режиссёра, как в Донецком музыкально-драматическом театре. «Судите сами, — вспоминает Лариса Бравицкая, — мы приехали в Донецк накануне спектакля «Слёзы молний» по поэтическому сборнику «Я — израненная земля», куда вошли замечательные, пронзительные стихи поэтов Донбасса. Собственно говоря, спектакля как такового не было. Был поэтический сборник, собранный Захаром Прилепиным, и было огромное желание прочесть эти стихи жителям Донецка — героям этой величайшей поэзии. И всё! Люди, хоть как-то связанные с театром, понимают, что спектакль — это коллективное творчество, где задействовано большое количество людей, это репетиции, время, нервы, это… Да что там говорить! Это очень большая, серьезная, длительная работа!» Режиссёр спектакля Эдуард Бояков приехал на два дня раньше актёров, чтобы здесь, в Донецке, в эпицентре событий, сочинить будущий спектакль. «И вот я в прекрасном и архитектурно-стильном Донецком музыкально-драматическом театре, аккуратном, вежливом, доброжелательном и невероятно уютном, — делится воспоминаниями актриса, — конечно, Эдуард Бояков совершил тогда чудо, за два дня придумав и собрав целый спектакль, с декорациями, музыкой и мультимедиа. Я со всей ответственностью заявляю, что наш спектакль никогда бы не получился за столь короткий срок да ещё на незнакомой сцене, если бы не потрясающая работа всех сотрудников театра. Из-за комендантского часа все службы, задействованные в подготовке к спектаклю, ночевали в театре, причём по собственному желанию, не денег ради. В Донецком театре, впрочем, как и в самом Донецке, зарплаты маленькие. За идею работали. И работали на полную катушку!» У Эдуарда Боякова не было времени, чтобы ввести работников театра в задумку и разработку спектакля. Люди работали на износ, не понимая, что будет и как получится в результате. «Какой удивительный образец смирения, — восхищённо говорит Лариса Бравицкая, — работоспособности и величайшего мастерства! Ни в одном из московских театров, ни в каком другом я не встречала такого высочайшего уровня профессионализма работников сцены и отдачи делу, как в донецкой драме. В спектакле нашем были заняты и два донецких актера. И вот что я вам скажу, мои сытые и забуревшие столичные собратья-артисты, развращённые сериальными и рекламными гонорарами и давно растерявшие суть профессии: я мечтаю привезти донецких актёров в Москву, чтобы вы, мои высокомерные, взяли у них уроки не только актёрского мастерства, но и достоинства, бескорыстности, бескомпромиссности, совести и величайшей любви к зрителю и родине». А что зрители? Донецкий зритель — самый благодарный зритель на всём белом свете. Всегда, поздравляя учителей, мы желаем им благодарных учеников, поздравляя врачей — благодарных пациентов, поздравляя актёров и работников театра — желаем благодарных зрителей. Самое важное в любой из этих профессий — это реакция и отдача в ответ на твою самоотдачу. Основная характеристика донецкого зрителя состоит не в том, что билетная касса опустошается в считаные часы, а во взгляде. Я очень хорошо помню, как зритель ходил на первые военные спектакли. Сейчас эффект немного другой, потому что жизнь изменилась, страх отступил, а тогда, в 2015 году, люди шли на спектакль нарядные и очень красивые. Нет, женщины и сейчас переобуваются в туфли и носят коктейльные платья, но тогда, на фоне постоянно обострённых военных действий, женская красота и демонстрация нарядов выглядели, с одной стороны, странно, а с другой — были одним из способов противостояния. Вокруг всё грохочет, а театр полон, рыжий занавес шуршит, актёры произносят свои речи, зритель почти не дышит. В театр шли как в последний раз, хотелось кучковаться, быть со всеми, чувствовать локоть соседа, быть толпой, быть самим городом. Актёры играли как в последний раз, на разрыв, словно это их лучшие роли. И сейчас играют потрясающе, но тогда, в самом начале войны, все монологи имели подложку, к которой звуковик не приложил пульта, — звон в ушах. Всё было обострено, казалось, ты слышишь саму огромную люстру, сами стены, сам бархат кресел. Стояние Денег не было катастрофически, это чувствовалось. На билет ещё хоть как-то наскребали, а вот на цветы уже не хватало. А какое же окончание спектакля без цветов? Стыдное. И вот она, последняя точка спектакля, актёры выходят на поклон, зрители встают и рукоплещут. Минута, две, пять, десять! В глазах и у тех, и у других слёзы. Эти слёзы были словами: «Будем жить!» Аплодисментов громовые раскаты на фоне канонады. Зрители бьют в ладоши, актёры стоят на сцене, какая огромная неловкость, нет цветов, ни одного цветочка. И такой стыд разливается внутри, стыдно поднять глаза и посмотреть в глаза тем, кого надо чествовать цветами, которых нет. И все всё понимают, и зрители, и актёры. Зрители не отпускают труппу, кричат: «Браво-браво-браво!» И ты стоишь в этой толпе и тоже кричишь, и плачешь, и хочешь подарить цветы за игру на грани жизни и смерти, но вместо этого лупишь в ладоши так, что они потом ещё несколько часов горят огнём. Юнона, но никакого «на авось» Мы вышли после спектакля «Юнона и Авось», я и Алексей Зензинов, я — заплаканная, он — почти плачущий. Я спросила очень робко о впечатлении, которое произвёл на гостя спектакль и театр. «Удивительное чувство, — ответил Алексей, — в Донецке услышать со сцены «Под российским Андреевским флагом и девизом «Авось», от этого мурашки по коже идут. Это совершенно новое прочтение, как ни странно это прозвучит после классической постановки в Ленкоме, это раз, после трагической смерти Николая Караченцова, два. Мне казалось, что соразмерной постановки «Юноны и Авось» быть не может. Ты так думаешь, когда идёшь. Когда ты выходишь после этого спектакля, то думаешь совершенно иначе. Потому что здесь всё сошлось! Сошлось то, что предсказывал Андрей Вознесенский, то, что мы вроде как умом воспринимали, но сердцем не чувствовали. Помните эти строчки: «Российская империя — тюрьма, но за границей та же кутерьма». Мы всё никак не могли поверить, что за границей та же кутерьма, и даже ещё хуже!» «Юнона и Авось» — это потрясающе дерзкий и мощный спектакль, заражающий зрителя любовью, когда зал в конце несколько минут вместе со всеми актёрами на сцене поет «Аллилуйя любви». В одном порыве! Это бесценные минуты. «Я, честно говоря, от театра, даже от хорошего московского театра, начал немножко уставать в последние годы, — поделился Алексей Зензинов, — и ходить стал реже. Возможно, это потому, что моё чувствилище, как говорил в своё время Михаил Угаров, подзаросло и стало маловосприимчивым к театральным эмоциям, но тут это было очень мощно и глубоко. Публика потрясающая! Полный зал, нет свободного места. Огромный зал классического советского театра, которых много строили в ту пору в расчёте на то, что советский человек буде приобщаться к прекрасному. Он действительно приобщался. Это потом, в годы застоя, стали меньше ходить в театр, так как репертуар стал слишком однолинейным. В Москве можно найти залы, которые заполнены на две трети или на четыре пятых, и даже почти что на 100 процентов, есть такие спектакли. Но московская публика, на мой взгляд, да простят меня коренные москвичи, она холодновата, она больше умственна. Она ищет затей для интеллекта, а вот здесь, в Донецке, публика очень открытая и светлая душой. Это чувствуется!»