Не только про деньги. Истории о том, как решать социальные проблемы инструментами бизнеса

Принято считать, что предпринимательство и социалка несовместимы, как хищники и травоядные. Между тем в мире все больше таких компаний, которые зарабатывают на том, что решают социальные проблемы, причем порой делают это лучше, чем государство. Предлагаем три наглядных примера того, как это происходит в России, где таких компаний уже тысячи. Маргарита Кузнецова и Ксения Гришанова, Архангельск "Отношение к нашей продукции клиенты могут выразить только писком" Кто такие: Бывшие офисные клерки, основатели своего бизнеса — компании "Листик". Что делают: Производят и продают уникальные модели одежды для недоношенных детей. О чем мечтают: О своем маленьком заводике, который позволит сделать такую одежду еще дешевле. Еще пять лет назад подруги Маргарита и Ксения, как бурлаки на известной картине Репина, тянули лямку в фирме недвижимости — маркетологом и бухгалтером. И думали, как хорошо было бы заняться чем-то таким, что было бы интересно самим и полезно другим. Ну и чтобы прибыль приносило, конечно, хотя этот пункт в списке стоял последним. С выбором помог определиться случай — у подруги Маргариты в Санкт-Петербурге родился малыш весом всего 800 граммов. "Подруга мне рассказала, что в Питере есть всего один магазин с одеждой для недоношенных детей. А потом посоветовала: "Посмотри, что у вас с этим в Архангельске", — вспоминает Маргарита. — Мы с Ксенией стали, что называется, "изучать рынок" и обнаружили, что ситуация плачевная. Выяснилось, что в России ежегодно рождается недоношенными 110 тысяч детей. Одевать этих детей в Архангельске просто не во что: "Хоть в листик заворачивай", — шутили родители. У нас в городе даже подгузников для таких малышей не было, родители просто разрезали самые маленькие, которые были в продаже, пополам и надевали на новорожденных, склеивая скотчем. Когда мы все это узнали, у нас в головах все срослось: мы поняли, чем хотим заниматься". Первая проблема была очевидной — размерный ряд. В самом маленьком, 56-м размере, который продавали для младенцев в магазинах, клиенты "Листика" просто тонули. Как ни кутай — все равно неудобно. С другой стороны, малыши чаще всего первое время находились в кювезах, а значит, подгузники и одежду нужно кроить таким образом, чтобы был доступ подключаемым к телу медицинским аппаратам. Да и строение тела у недоношенных немножко другое — они очень худенькие и у них мало жировой прослойки. Нужна ткань, которая хорошо сохраняет тепло. При этом — никаких искусственных волокон! Для таких детей — только сертифицированные качественные мягкие хлопковые ткани. Идеи моделей рождались во время консультаций с врачами-неонатологами. Вы когда-нибудь слышали про гнездо для новорожденного? Это такой тканевой овал с бортиками. Когда в него помещают недоношенного ребенка, он сворачивается внутри и чувствует себя, как в утробе матери. Ему комфортно со всех сторон. "Иногда говорят: "Почему так дорого, ведь ткани нужно совсем мало?" Но затраты на ткань — это лишь часть расходов, а все остальные затраты такие же, как для обычной детской одежды, — объясняет Ксения. — Поначалу мы привозили в Архангельск товары других производителей, но получалось совсем дорого. Тогда решили шить сами". Свою первую продукцию, "пробники", раздавали в местных роддомах, знакомились с врачами, выслушивали их замечания. Вскоре медики стали узнавать "листиков" в лицо и начали рекомендовать их мамочкам. Начала компания работать с самого простого и востребованного — с распашонок. Пожелания клиентов сразу включались в производство. Например, многие мамочки говорили, что у заводских распашонок грубые швы, они натирают кожу младенца. Пришлось ввести специальную обработку по краю, делать швы тоньше. "Самые маленькие клиенты, которым мы шили — это 600-граммовые двойняшки, мальчик и девочка, — рассказывает Маргарита. — Такие ситуации бывают часто, сейчас же ЭКО очень распространено, оно стало бесплатным по показаниям. Их родители сначала берут у нас просто соски, потом идут за памперсами, заказывают очень маленькие распашонки, шапочки. Мы их не дергаем, не торопим — у них дети находятся между жизнью и смертью. Это такие родители в стадии ожидания, врачи сами говорят: пока малыш не начнет сам дышать и есть, шансов выжить у него мало. Бывают случаи, что за сосками и памперсами приходят для двоих, а через некоторое время возвращаются и покупают распашонки и "царапки" для одного". Это отдельный вопрос — психология клиента. Покупатели — обычные люди, попавшие в ситуацию, оказаться в которой может каждый родитель, но никто и никогда к ней не готов. И они находятся в таком состоянии стресса, что даже своим родным иногда не рассказывают о рождении недоношенного ребенка. Но раскрываются, приходя в "Листик". "И мы отчасти работаем психологами в этой ситуации, — рассказывает Маргарита. — Они звонят и плачут: "У меня родился самый маленький ребенок на свете, что мне делать, шансов никаких нет!" Мы потихоньку начинаем выяснять, какой размер ребенка, какой рост, что говорят врачи: "Не надо плакать, у нас и меньше дети были". Спрашиваем, у каких вы врачей, в какой больнице. Так как мы их всех знаем, можем как-то проконсультировать. И ни в коем случае не навязываем лишний товар. За это они нас ценят". Сегодня в компании "Листик" работает пять человек. В цеху трудятся две швеи, но при большой загрузке за швейную машинку садятся и матери-основательницы. И — непременное условие электронной эпохи — специалист по SMM, который занимается развитием группы в интернете и продвижением продукции на рынок. Сегодня "Листик" уже вышел за пределы региона — рассылает свою продукцию почтой по всей России. "О чем вы мечтаете?" — спрашиваю девушек. "Конечно, о том, чтобы было меньше таких детей. А те, что есть, — чтобы росли здоровыми. Ведь у них очень много проблем возникает из-за того, что они родились раньше срока, — даже в более взрослом возрасте. А еще есть желание расти, открыть свой мини-заводик". Девушки хорошо помнят своего первого клиента — 800-граммового новорожденного, на которого шили распашонки четыре года назад. Помнят еще и потому, что на пятилетие компании пришли его родители, привели здорового мальчишку. И сказали спасибо. Алексей Маврин, Санкт-Петербург "Лет через 20 наши дома престарелых займут целые этажи фешенебельных небоскребов" Кто такой: Основатель и гендиректор сети пансионатов "Опека" для пожилых людей, нуждающихся в уходе. Что сделал: Открыл в трех регионах — Санкт-Петербург, Ленинградская область, Москва — девять таких пансионатов. Доказал, что дома престарелых с человеческим лицом — это не просто возможно, но еще и выгодно для государства. О чем мечтает: Чтобы в России изменилось отношение к старости. Чтобы после 60 наступал не "возраст дожития", а новый этап жизни. Десять лет назад, когда Маврин только начинал строить свою "Опеку", в Петербурге и области было два государственных дома престарелых. Алексей побывал в обоих и понял, каким будет его собственный. В нем все должно быть не так, как здесь. Равнодушные сиделки, хамство, жестокость, скудный рацион, несчастные изможденные старики, от одного вида которых разрывается сердце, — вместо всего этого пусть будет нечто среднее между гостиницей, больницей и домом отдыха. Но Маврин решил переломить не просто стандарты качества, а социальную установку. Сам поступок — поместить своего отца или мать в пансионат для престарелых — больше не должен быть синонимом предательства. Наоборот — признаком ответственного поведения и готовности детей заботиться о своих родителях до конца. Ведь даже лучшие из нас не всегда способны создать им такое же качество жизни в домашних условиях. Молодые сегодня много работают, кто-то уехал в длительную командировку — как минимум, старики дома обречены на одиночество. Казалось бы, таким сложным бизнесом с весьма неочевидной судьбой мог заняться лишь человек, за плечами которого либо медицина, либо социальные службы, либо какой-то непростой лично-семейный опыт. Но Маврин оказался в "стариковской" теме совершенно случайно. Выпускник знаменитой питерской "Корабелки", он только после окончания вуза понял, что не хочет строить корабли. Работал программистом, потом начал потихоньку смещаться в сторону предпринимательства. В 2006 году Алексей открыл свое первое дело — сертификацию товаров. Этот бизнес жив до сих пор и приносит Маврину доход. А в 2008 году к нему пришла его знакомая с идеей поставлять в больницы сиделок — пациентам, которые могут себе это позволить. Решили рискнуть. Но дела шли без особых успехов: в медучреждениях пришлых сотрудниц не жаловали. "Мы тогда устроили акцию: раздобыли адреса стариков, которым нужна была помощь, созвали волонтеров, журналистов и пошли по квартирам готовить еду, окна мыть, давление мерить, — вспоминает Маврин. — Я оказался в квартире у одной бабушки. Мы пили с ней чай, и тут я, чтобы поддержать разговор, спросил, о чем эта старушка мечтает. От ее ответа у нас челюсти поотвисали: бабушка сказала, что заветное ее желание — лечь в больницу. Дома скучно, дети и внуки навещают редко, а в больнице жизнь, сверстники, движуха — прямо как в детстве в пионерлагере. Призналась, что даже себе иногда болезни выдумывает — лишь бы на какое-то время туда попасть. Ну, тут меня и осенило". Инвестиции в новый проект составили миллион рублей. Он ушел на аренду первого этажа в обычной гостинице, установку необходимых поручней, переустройство кухни, покупку инвентаря, а также на зарплату для сиделок. 400 тысяч вложил Алексей, 200 тысяч — та самая знакомая, придумавшая "сиделочный" бизнес. Еще 400 тысяч рублей дал давний приятель Маврина. Соответственно распределили и доли в бизнесе. Но "на троих" дело не пошло — через год оба партнера вышли из проекта. "Старики к нам не шли, вернее, родственники не везли их, — объясняет Алексей. — Слишком высокими мы сделали цены, и еще сильны были стереотипы о домах престарелых как о гетто, куда могут сдать человека только бессердечные люди. Первую проблему я решил легко — снизил стоимость. А вот со второй оказалось сложнее. И реклама практически не помогала. Заполнить этаж удалось только через год, хотя речь шла всего-навсего о 14 пациентах. Мы, конечно, на старте понимали, что это "длинные" деньги, но мои компаньоны, видимо, не ожидали такой длины". В итоге Маврин поднатужился, выкупил их доли и пустился уже в одиночное плавание. А потом, наконец, случилось то, чего он робко ожидал с самого начала. Информация об "Опеке" начала потихоньку расходиться по сарафанному радио. Второй этаж удалось заполнить гораздо быстрее. Прибыль росла, и ее уже не надо было делить на троих. Росло и число клиентов, заполнился третий этаж гостиницы. Маврин понял, что можно смело открывать новый пансионат. "Мне тогда казалось, сейчас один за другим начнем их штамповать, — говорит владелец "Опеки". — Но открыли второй, а заполнялся он опять медленно. Уже потом я понял, что это проблема каждого нового места: если есть выбор, люди селятся в уже обжитом пансионате. Но пока это выяснилось, я успел и понервничать, и позлиться. Это сейчас мы уже точно знаем, что новый пансионат будет заполнен первое время на 60−65%. Спустя примерно полгода это число достигнет 75%, через год — 85%, а через полтора — 94%. В сезонные пики (они совпадают с туристическими, когда люди уезжают отдохнуть и хотят оставить у нас родственников) — на все 100%". В этой бизнес-истории не было каких-то резких взлетов и падений. Год за годом, шаг за шагом, десять лет — девять пансионатов. Плюс собственный медицинский центр с упором на уход за больными и послеоперационное восстановление. Два пансионата в последние три года заработали в Москве. Маврин сейчас активно поглядывает на Московскую область, и, по всей видимости, в ближайшем будущем география "Опеки" пополнится новым регионом. А в прошедшем 2018-м выручка "Опеки" составила рекордные для Маврина 500 миллионов рублей. Всю прибыль сети Алексей реинвестирует в новые учреждения. Когда-то у Маврина не было никаких контактов с госорганами, помогать "Опеке" чиновники наотрез отказывались. Но в 2015 году вступил в силу 442-й федеральный закон "Об основах социального обслуживания граждан в РФ", и государство озаботилось привлечением бизнеса в социальную сферу. Это и правда гораздо выгодней: зачем самим строить дома престарелых и содержать их, если можно закупать у социальных предпринимателей конкретный объем услуг высокого качества. Старики теперь сами могут выбрать, в каком доме престарелых они хотят находиться, государственном или частном. И если решат жить в частном, государство возмещает "Опеке" до 75% стоимости проживания. "Алексей, скажите честно: вы сами стали бы жить в одном из ваших пансионатов?" "Странный вопрос, — недоумевает Маврин. — Естественно. Я делаю все так, чтобы самому было комфортно там жить. Иначе все это не имеет смысла. Но тут надо понимать, что наши пансионаты — для людей эпохи социализма, для конкретного поколения. Когда станем старыми мы, дома престарелых будут уже другими. Потому что нашему поколению тех услуг, которые есть сейчас, будет недостаточно. Какими будут эти пансионаты? Мне представляется что-то вроде этажа в "Москва Сити" с доступной инфраструктурой — салонами красоты, магазинами, кинотеатром. Ведь в старости еще ничего не заканчивается, а просто наступает новый жизненный этап — возможно, самый интересный". Сергей Николаенко, Красноярск "Каждый человек имеет право на нос" Кто такой: Профессор медицины, стоматолог, специалист по эпитетике. Что сделал: Научился у немцев протезировать носы, уши, глаза и подбородки. Перенес эту технологию в Россию, сделав ее в три раза дешевле, чем в Германии. О чем мечтает: Чтобы носы, уши, глаза и подбородки можно было делать не из силикона, а выращивать из живых тканей. Кем должен был стать Сергей Николаенко, если в детстве любимыми его игрушками были зубоврачебные инструменты из дедовского чемодана? Правильно, стоматологом. Но остальные вопросы можно не задавать — все равно ошибетесь. Потому что Николаенко без всяких сомнений, самый странный стоматолог Красноярска, а возможно — и всей России. Тысячи его коллег живут спокойной жизнью, сверлят зубы, вживляют импланты и уверенно смотрят в будущее. А Сергей на вопрос, каким в будущем он видит свой бизнес, улыбаясь, отвечает: "Ну, вообще-то, в идеале было бы хорошо, чтобы этот бизнес умер". Скоро вы поймете, почему он так говорит. Николаенко всегда знал, что пойдет по стопам деда. Тот в годы Великой Отечественной войны был санинструктором, попал в немецкий плен и в лагере постоянно лечил других заключенных. После освобождения продолжил это занятие в другом лагере, уже советском. Когда освободили и оттуда, дед сделал два железных вывода. Первый: врач никогда и нигде не пропадет. Ну а второй вытекал из первого: все младшие члены семьи должны быть медиками. Николаенко-внук окончил Красноярский мединститут, а потом его отправили как стипендиата туда, где когда-то бы пленен его дед — в Германию. Теперь эта страна "пленила" уже внука — Сергею очень понравилось в Баварии. Он отучился, отпрактиковался, защитил кандидатскую и докторскую. Это был 2007 год, у Николаенко уже были жена и двое маленьких детей. Немцы предлагали работу, выгодный контракт. Сергей покивал головой и вернулся с семьей в Красноярск. Жизнь в Германии показалась ему слишком предсказуемой. "Но в то же время мне очень нравилась немецкая система университетской клиники, где и лечили, и учили, и занимались наукой. И у меня в голове поселилась идея-фикс: открыть при своей красноярской альма-матер такую же клинику". Сначала все шло неплохо: молодому и перспективному ученому дали кафедру терапевтической стоматологии и полный карт-бланш. Но вскоре стало ясно, что это не просто "смелый эксперимент", а альтернативная система — угроза действующей. Начались подковерные игры, интриги. В конце концов Сергею "придумали" прогул и уволили по статье. Вслед за ним ушли несколько сотрудников, с которыми он и начал собственный бизнес. Ну, не сложилось с университетом — чем плох шанс зажить респектабельной жизнью дантиста, спокойно лечить кариесы и пульпиты? Дела пошли в гору, на услуги клиники подписались несколько крупных предприятий. Но однажды к Николаенко пришел пациент, у которого не было не только зубов, но и… носа. Часть его лица "съела" онкология, которую вовремя удалили. В поисках нового носа больной объехал всю Сибирь, но оказалось, что люди с его проблемой могут рассчитывать в России разве что на услуги театральных гримеров. Большинство вынуждены доживать свой век взаперти на положении призраков. Человек без носа — зрелище не для слабонервных, но Николаенко, во-первых, врач, а во-вторых, ему действительно довелось видеть в Германии, как пациентам протезируют уши, носы, глаза и даже челюсти. Сергей позвонил старым знакомым в Нюрнберг, и вскоре в Красноярске появился российско-германский центр эпитетики (лицевого протезировния). "Сначала немцы вживляли протезы, а мы смотрели на них, раскрыв рот, — вспоминает Николаенко. — А потом мы закрыли рот и потихоньку стали сами делать лица "под ключ", и даже изготавливать эпитезы из силикона собственными руками. Немцы при этом выступали лишь в роли консультантов". Точной статистики, скольким людям требуются услуги лицевого протезирования, не существует. Есть приблизительное число: 39 человек на сотню тысяч. Как правило, это онкологические больные, которым опухоли затронули лицо. Или жертвы бытовых травм (например, один пациент Николаенко получил сильный удар током, упал без чувств на обогреватель и спалил себе ухо). Протезирование делается по следующей схеме: на черепной кости с помощью микрошурупов закрепляется титановая решетка, на нее магнитами крепится ухо, глаз или нос. За первых пациентов Николаенко не получал ни копейки. На доктора с удивлением смотрели все: домашние, друзья, коллеги и даже сами больные. На вопрос, благотворительность ли это, Николаенко отвечал: "На бесплатных пациентах мы набираемся опыта, а вообще в убыток работать не собираемся, не волнуйтесь". Так и вышло. Во многих случаях расходы полностью возмещает Фонд социального страхования РФ. Иногда Николаенко собирает средства через возглавляемую им же некоммерческую организацию "Подари улыбку". Или помогают частные благотворительные фонды. Стоимость лицевого протезирования вместе с изготовлением эпитеза колеблется от 300 до 700 тысяч рублей. Много это или мало? "В Германии все это стоит раза в три дороже, — отвечает Николаенко. — Мы много работали в этом "импортозаместительном" направлении. Наша клиника купила в Германии авторские права на саму систему медицинской помощи, полностью усовершенствовала и локализовала производство необходимых компонентов на местном радиозаводе. Магнитные крепления делаем самостоятельно". "А государство достаточно делает для оказания помощи таким пациентам?" "Недостаточно. Проблема в том, что сама операция и дальнейшее протезирование бюрократически никак друг с другом не связаны. Человека выписывают из больницы в никуда. Чтобы претендовать на бесплатный эпитез, ему нужно оформить инвалидность, встать в очередь в собес — все это время он ходит с дырой в лице, вокруг него люди в обморок падают. Я считаю, что этот "переходный период" нужно убрать — и о протезировании думать уже на стадии удаления опухолей". С 2014 года, когда к Николаенко пришел пациент без носа, помощь в его клинике получили около 100 человек. Только треть из них — жители Красноярского края. Операций год от года становится все больше, а число пациентов из других регионов России неуклонно увеличивается. Выступления Николаенко, публикации в СМИ и сарафанное радио сделали свое дело: теперь своим безухим и безносым пациентам советуют ехать в Красноярск врачи и с Дальнего Востока, и с Урала. Приезжают и медики — перенимать опыт. Мечта Николаенко сбывается: он все-таки сумел создать место, где учатся, исследуют и лечат. А еще в этом году в Красноярске была проведена первая в России операция по воссозданию нижней челюсти. "После онкологии он был в плохом состоянии: в нижней части лица фактически дырка, язык наружу, питание через трубку, — рассказывает Николаенко. — Мы позвали врачей из Германии, где, кстати, такие операции тоже делают нечасто. Дома они распечатали на 3D-принтере нижнюю челюсть, а здесь мы ее собрали. Чтобы ее зафиксировать, пришлось взять малую берцовую кость мужчины, распилить ее и прямо с мышцами и сосудами прикрутить к суставным отросткам. Так что работали сразу две группы: одна с ногой, другая с лицом". "А ходить он теперь может?" "Конечно! В ноге же две берцовые кости, и без малой можно спокойно передвигаться, главное — правильно ее извлечь. А с челюстью у него все в порядке, она приросла, функционирует, мужчина теперь самостоятельно принимает пищу. Недавно приезжал к нам — привез в подарок грибы и мед, у него пасека в деревне". "Так, а что же ваш бизнес? Почему он должен умереть?" "Он должен умереть в глобальном смысле. В идеале. Его убьет более широкое применение сосудистой хирургии, клеточный и тканевый инжиниринг. Все будем выращивать заново — и носы, и уши, и подбородки! — на лице Николаенко появляется мечтательное выражение. — Конечно, это произойдет не завтра и не послезавтра. Так что на мой век пациентов хватит". Артем Костюковский, Бертольд Корк