Как журналисту выжить на войне

Всем корреспондентам прошлых, настоящих и будущих войн, моим коллегам, пропавшим без вести, павшим, выжившим и тем, кому ещё предстоит погибнуть посвящается… Работают ли юридические законы на войне? Представьте, что тёмной-тёмной ночью на глухой окраине незнакомого города к вам подходят несколько вооружённых и очень решительных парней. Цель у грабителей проста – отобрать у вас всё, что есть ценного, и спокойно уйти. Замечу, бить, либо убивать они вас не только не собираются, но и в мыслях даже не держат. И, вот, вы, одинокий и безоружный, понимая, что сейчас расстанетесь с такими милыми сердцу часами, кошельком с наличностью, рюкзаком с ноутбуком, внезапно бросаетесь в словесную атаку. — Товарищи, друзья, братья, — убеждённо говорите вы, — грабить нехорошо, грабить — это очень плохо. Конституция, основной закон нашей страны, стоит на страже основных прав и свобод гражданина, Конституция защищает собственность и здоровье граждан. Более того, «Всеобщая декларация прав человека», которая была принята Генеральной Ассамблеей ООН в далёком 1948 году в своей первой статье утверждает, что все люди наделены разумом, совестью и должны поступать в отношении друг друга в духе братства. Братья, я взываю к вашему разуму и совести. Друзья, Уголовный Кодекс РФ подразумевает законное преследование и наказание, тем более совершённое организованной группой по предварительному сговору. Товарищи гопники, наши чрезвычайно бдительные и доблестные правоохранительные органы, безусловно, найдут вас и арестуют, а самый справедливый суд на земле, конечно же, отмерит каждому из вашей преступной организации за содеянное. Поэтому, дорогие товарищи, братья по разуму, идите, пожалуйста, куда шли, а не то я сейчас полицию позову, и вам будет несдобровать, вас арестуют и в тюрьму посадят. Полагаю, что после таких проникновенных, абсолютно глупых в данной ситуации слов, вас не просто побьют, а основательно покалечат, исходя из того, что если ты такой грамотный и умный, то мы сделаем всё, чтобы ты ещё долго-долго говорить не смог, тем более, вспомнить-описать наши приметы. Будучи искалеченным, считайте, что ещё легко отделались, а то и убить ненароком могли разозлившиеся бандиты. И что? Спасли вас Конституция, Уголовный Кодекс и «Всеобщая декларация прав человека»? Оградили от бандитов? Прикрыли щитом? Вы думаете, что на войне в схожей ситуации будет по-другому? Скорее всего, будет ещё хуже, за исключением того, что долго мучать вас не будут, а просто сразу пристрелят. Представим, что вам повезло, вас не убьют и даже не покалечат, а просто заберут деньги, вещи и спокойно уйдут. Кому вы жаловаться будете? Местному полевому командиру? А тот тут же скажет, что это определённо были не его люди, а какие-то неизвестные злые бандиты, хотя, замечу, этот самый командир прекрасно знает, кто это был, тем более, что эти люди из его вооружённого отряда. В Гаагу напишете? В Международный Красный Крест? В Организацию Объединённых наций? И что вы им скажете в своих письмах-жалобах? Свидетелей нет, имён-фамилий не знаете, лица не рассмотрели, откуда злодеи, где живут – тем более вам неизвестно. Более того, если вы попытаетесь затеять скандал, обвинив разнузданного полевого командира, который держит всех, всё и вся под неусыпным контролем, так он, возмущённый, тут же приведёт сотню свидетелей, которые расскажут, что видели они, как вы сами тайком свои вещи продавали неизвестным им людям, чтобы, значит, на редакционном имуществе нажиться, да обвинить в бандитизме честных борцов за нашу и вашу свободу. Единственный выход на войне – это стараться не оказаться в такой ситуации, просчитывать все варианты своего поведения и маршрутов. Теперь, собственно, о войне. Отставляя в сторону определения признанных классиков, в том числе и военных, дам своё простое объяснение этого явления, как его понимаю собственно я. Война – это крайняя исключительная мера, где враждующие стороны, преследуя прямо противоположные цели, отринув все приличия и законы, начинают выяснять отношения исключительно с помощью силы, используя в своей борьбе самые подлые и грязные приёмы, так как на войне, где ставка исключительно жизнь, все методы подходят, как считают воюющие. Война знает только один закон – закон силы. Кто сильнее, тот и прав. А в нашем случае – у кого в руках автомат, тот, безусловно, прав трижды, даже если он не прав сто тысяч раз и прекрасно об этом знает. Оружие – это не просто сила, но и постоянное ощущение превосходства вооружённого человека над безоружными, возможность повелевать и управлять ими. Мародёрство, грабежи, насилие, а то и беспричинные убийства абсолютно ни в чём не повинных людей, – атрибуты любой войны. Так было, так есть и так будет. Не тешьте себя иллюзиями, что журналисты избранные, либо особые, либо обыкновенные сторонние наблюдатели и война вас никоим образом не касается. Корреспонденты на войне – это обычные рядовые гражданские люди, жизнь которых там ровным счётом ничего не стоит, как и жизни иных присутствующих. Более того, если вы оказываетесь на стороне одной военной группировки, то её противники немедленно ассоциируют вас именно с ней – со своими врагами, тут же записывая вас в таких же врагов с соответствующим к вам отношением. Логика по их разумению проста — если бы ты, журналист, был хоть мало-мальски честным человеком, совесть до конца не потерял, то, безусловно, приехал бы именно к нам и только к нам, так как правда исключительно у нас. Ну, а если ты не нашей стороне, то ты — гад, сволочь и такая же скотина, как и они, враг, одним словом, которого, как и тех, тоже надо уничтожить. Под ложью, как вы догадываетесь, эти вооружённые люди понимают всё то, что не совпадает с их виденьем и разумением, так как они свято убеждены, что правда исключительно на их стороне. Замечу, что противоположная сторона думает точно так же и относится к журналистам с другой стороны аналогично. Более того, когда журналисты, особенно телевизионные, попадают на передовую, то принимающая сторона очень быстро, заметно и достаточно активно начинает поигрывать мускулами, демонстрируя приехавшим, насколько они сильны и несгибаемы. Как это происходит? Да очень просто – начинают стрелять во врага чаще обычного, а то и вылазки боевые устраивать, чтобы, значит, продемонстрировать журналистам, а в их лице всему прогрессивному миру свою несгибаемость, стойкость и мужество. Журналисты, безусловно, рады это снимать. Более того – это именно то, что надо журналисту на войне. Согласитесь, что человек, стреляющий в кадре в реального врага, гораздо интереснее, заметнее, более запоминающийся, нежели простой статист, чистящий автомат в землянке, либо уминающий консервы в окопе. Кого вы консервами или автоматом Калашникова удивите? Ну, а если ещё снять разрывы на вражеской стороне и летящие во все стороны обломки домов? И пожары снять? И дым, клубами уходящий в небо? Вообще красота. Загляденье, а не картинка получится: мужественные бойцы отчаянно сражаются за правду с правительственными войсками, террористами, боевиками, запрещённой вооружённой группировкой, регулярными частями (нужное подчеркнуть). А теперь перенесёмся на ту сторону, вражескую, в которую стреляют из автоматического оружия, бьют из миномётов, по которой сосредоточенно работает артиллерия. Сидели, значит, себе в окопах-блиндажах тихо-мирно ребята, а тут обстрел начинается. Кто-то – не доспал, кто-то не доел, кого-то ранило, ну а двоих – вообще насмерть, в клочки. Как? Что? Почему? С чего это противник так взбеленился? Ведь мы не лезем никуда, врага не трогаем, сидим себе тихо-мирно, кашу на костре варим, чаёк варганим, да исключительно с окопной болезнью — диареей — сражаемся. А потом, естественно, рано или поздно, парни узнают, что всё это было затеяно исключительно ради телешоу, ради каких-нибудь двух минут видеоряда. И как после этого они будут относиться к журналистам? Если мягко сказать, то очень плохо они будут к ним относиться, только проклятых журналюг, продажных вражеских информационных наймитов, и будут во всём винить. И, знаете, во многом они будут правы. Ведь журналисты в данной ситуации действительно выступили катализатором боевых действий, ускоряющим и ожесточающим войну на отдельном участке фронта в определённый период времени, где недовольными, в итоге, остались все. Вы действительно думаете, что, в итоге, принимающая сторона останется довольна приезжавшими журналистами? Как бы не так. Претензий, когда они увидят работу – сюжет, репортаж – на экране или заметку в газете, тоже будет более чем предостаточно, ибо именно на войне очень критично относятся к работе журналистов, препарируют буквально каждое слово и любой кадр, обязательно сделав вывод-приговор – показали мало, да и сняли кривовато, слова наши порезали, не тем смыслом всё наполнили, а меня вообще не показали подлые сволочи, статья – наглая ложь. Проще говоря, эти залётные журналюги – гады, которым верить ни за что нельзя: обещали одно, а показали (написали, сфотографировали) совершенно другое. Вот же шакалы пера, ротационных машин и телеобъективов… Справедливости ради надо отметить, что сами журналисты обо всём этом и не подозревают: ни о том, что думают о них на той – пострадавшей стороне; как клянут на этой, ни, тем более, о том, что все эти перестрелки были затеяны принимающей стороной исключительно в собственных корыстных пропагандистских целях. А теперь представьте, что бы сделали с телевизионщиками, если бы их, в итоге, отловили, люди, попавшие под обстрел? Однажды, в газете, где я работал, опубликовали очень экспрессивную фотографию с места боевых действий: взрыв и во все стороны военные бегут. Фотографу, который не пострадал, безусловно, повезло и потом я спрашивал у него, погиб ли там кто-нибудь, на что он ответил, что никто не погиб и даже ранен не был. Проходит время, я оказываюсь в Чечне, в расположении российских войск, и со мной знакомится один из офицеров, узнает, откуда я, из какой газеты, принимает охотничью стойку и вкрадчиво так спрашивает, мол, а такой-то фотограф приехал, называя его имя и фамилию? — Не приехал, — отвечаю. — Жаль, — говорит майор, — я бы с ним определённо потолковал. — О чём? — Да о фотографии, — отвечает, — где взрыв изображён. — Прекрасная фотография, — говорю, — сразу видно, что не постановочная, что люди во все стороны разбегаются… И тут офицера, который последовательно прошёл Афганистан, Таджикистан, Чечню прорвало. — Самый первый на фотографии — это я, и не бегу я никуда, меня взрывной волной откидывает, а ваш урод изобразил всё так, что я будто убегаю, испугался. Если буквально, то лица офицера на фотографии и видно то не было, так как оно смазанным оказалось. И если бы майор не сказал мне об этом, то я никогда бы и ни за что не догадался, что военный со смазанным лицом – это он и есть. И смотрите, что получается. Раздался взрыв, фотограф среагировал и начал тут же работать. В кадр попадает наклонившаяся фигура со смазанным лицом. Никто в мире не знает и не узнает, что этот военный и есть тот самый майор. Но офицер об этом знает, считая, что фотограф нарочно подстроил так фотографию, чтобы он на ней выглядел трусом и «бегунком». Майор оскорблён до глубины души. Проходит полгода, фотограф после этого сделал сотни фотографий и думать не думает о той – давней фотографии, а майор не просто думает, но и мечту имеет – с «лживым фотографом» потолковать. Вы думаете, что разговор происходил бы изысканно и светски? Сомневаюсь, исходя из того, что в тот же вечер, слегка поддав, в одной из армейских палаток майор прилюдно набил морду другому майору – военному контрразведчику, обвинив последнего в интриганстве и карьеризме. Ну, если отчаянный майор своего «контрика» из ФСБ не побоялся измордовать, то можете себе представить, что он сделал бы со штатским фотографом, прилети тот в Чечню. Пару лещей уж точно бы зарядил возмущённый и злопамятный майор. И это – простая фотография с неразличимым лицом. Что, в таком случае, говорить о статьях, сюжетах, репортажах? Вы даже не представляете, сколько людей этим оказываются недовольны. Рецепт против этого скрытого, либо явного возмущения один – писать, либо снимать правду, правду и только правду, исключительно то, что вы видите, осязаете лично. В противном случае вы можете нарваться на очень большие неприятности, которые могут вас догнать через год, два, три, не говоря уже о подмоченной репутации. Повторю ещё раз – ваша жизнь на войне не стоит даже ломаного гроша. И чем быстрее вы это для себя уясните, чем быстрее поймёте, что ваш журналистский статус на войне ровным счётом ничего не значит, не охраняет вас, а, зачастую, очень даже вам вредит, обращается против вас, вашей жизни, тем больше шансов, что вы вернётся с войны живым. В 1988 году часть моей военной службы проходила в «серо-зелёном треугольнике» - Баграм, Чарикар, Джабаль-ус-Сарадж: чарикарская «зелёнка», подъём на Саланг, вход в Панджшерское ущелье. И, вот, приходят местные афганские ребята и говорят, что, мол, к такому-то полевому командиру из Пакистана тайными тропами приехали два саудита с телекамерами. А тот полевой командир был ещё тот отморозок, бандит из бандитов, который в первую очередь грабил и колотил своих, но и про нас (советские войска), при случае не забывал, покусывал время от времени, но делал это редко и осторожно. Как это обычно водится в жизни и на войне, бандюга был не просто бандитом в кубе, но и уважаемым партийцем – членом печально известной Исламской партии Афганистана (ИПА), её законным и полновластным представителем в нашей зоне ответственности. Проще говоря, он был «смотрящим» от ИПА, через него шли из Пакистана деньги, оружие, продовольствие, медикаменты, большую часть из которых он привычно присваивал, воровал, а меньшую, буквально крохи – раскидывал по подвластным кишлакам. И абсолютно было понятно, что лидер Исламской партии Афганистана – Гульбеддин Хекматияр, отсиживающийся в Пешаваре, в Пакистане, направил телевизионщиков к нашему отморозку исключительно с одной целью – снять то, как ИПА мужественно и безостановочно сражается с советскими оккупантами. А всё это требовалось пронырливому и искушённому в политических восточных интригах Хекматияру не для борьбы с нами, советскими, так как решение о выводе войск было уже принято и наши колонны постепенно начали уходить на север, в Союз, а исключительно для сражений за власть в Афганистане против иных вооружённых политических партий, в первую очередь - Исламского общества Афганистана (ИОА), которое возглавлял Бурхануддин Раббани, также окопавшийся в Пешаваре. К слову, афганские ребята, которые сообщили столь неприятную новость о «понаехавших» саудитах, были из ИОА, из группировки Ахмад Шах Масуда, что они, кстати, при встречах никогда и не скрывали. Если вы думаете, что сообщили они нам эту новость из-за трепетного и нежного отношения к советским войскам, то глубоко ошибаетесь. Просто ребята не хотели пострадать от нас из-за проделок своих «заклятых друзей» из ИПА. И, вот, представьте наши чувства. Мы знаем, что бандюга в последнее время нас не дёргает, на армейские колонны не нападает, диверсиями не занимается, предпочитает грабить и давить исключительно афганцев, постепенно расширяя, в том числе и с помощью силы, контроль над кишлаками, а тут – такой поворот: телевизионщики. Вы думаете это всё, на что был способен хитрый Хекматияр? Как бы не так. Вместе с телевизионщиками пришла в наш район группа диверсантов человек в пятнадцать, прошедших основательное обучение в Пакистане у знающих и много чего умеющих пакистанских и западных инструкторов. А знаете, кто эту группу афганцев возглавлял? Бывший советский старший лейтенант, осетин, который ранее, года за два до этого, осознанно сбежал к духам, так как выбор у него был невелик: либо военный трибунал, суд, тюрьма, либо – духи. Старлей выбрал духов. Кроме старлея, был в этой группе бывший советский солдат, русский, которого годом ранее духи выкрали, наши пытались его выкупить, но бандюган заломил, в итоге, такую цену, что проще парня было списать на боевые, изобразить дезертиром, нежели такие деньги собрать. Хотя, если честно, то и такие деньги собрать было можно, но для этого необходимо было согласие именно кабульских «стратегов», от чего они дружно открестились, мол, это ваши проблемы, вы и решайте. Теперь вы представляете режиссёрский замысел искушённого интригана Гульбетдина: несгибаемое ИПА; мужественный Хекматияр; старлей-дезертир, а ныне — диверсант и просветлённый мусульманин; бывший русский солдат, отчаянно жгущий советскую технику из гранатомёта, ну, и тому подобное. Знаете, кто в тот момент вызывал самую большую ненависть и неприятие? Исключительно ребята-телевизионщики из Саудовской Аравии. Яснее ясного, что не будь их, то и всей намечающейся катавасии не было бы, не намечались бы смерти наших солдат и офицеров. Теперь понимаете, кого в той ситуации следовало уничтожить в первую очередь? Именно, телевизионщиков. Причём, в то время не было Интернета, мгновенной передачи информации в Сеть, огромной аудитории и, следовательно, значимого пропагандистского эффекта. Но и тогда был понятен простой принцип – не будет картинки, следовательно, не будет внезапных нападений, засад, скоротечных боёв, жертв, так как нет смысла огород городить, рискуя, в принципе, зазря жизни лишиться при условии, что советские и так уходят. Чтобы подвести черту под всей этой историей, скажу только, что телевизионщики-саудиты, без всяких нападений и засад, в итоге, из нашей долины ушли, а куда – это уже неведомо. Ахмад Шах Масуд был убит в Афганистане смертниками-саудитами, которые проникли к нему под видом журналистов-телевизионщиков, в сентябре 2001 года. Вот ведь гримаса судьбы, если вспомнить, что за 14 лет до этого именно люди Масуда предупреждали нас об угрозе, исходящей от саудитов-телевизионщиков, проникших в Афганистан. А ещё через десять лет после гибели Ахмад Шаха точно так же, используя террориста-смертника, в сентябре 2011 года в Кабуле был убит Бурхануддин Раббани. Диверсанты, которые пришли вместе с саудитами-телевизионщиками в провинцию Парван в 1988 году, остались в провинции, но они занимались исключительно разведкой, особенно бывший прыткий старлей, который однажды умудрился даже на территорию мотострелковой дивизии в Баграме заскочить, будучи, естественно, в потрёпанной советской офицерской форме. Так что для журналиста на войне, о приезде которого моментально узнают все, кому надо, хуже нет ложных страховок и неоправданной уверенности в защите законов. Подобное расслабляет наивного неопытного журналиста (опытный и так знает, что законы эти ни от чего не оберегают), заставляет его думать, что какие-то там далёкие Декларации и неосязаемые международные Конвенции непременно его спасут на войне, оградят от неприятностей, опасностей, что собеседники с автоматами в руках тут же проникнутся смыслом и содержанием Женевской конвенции, Дополнительного протокола, Римского статуса, и начнут вести себя соответственно. Не пребывайте в иллюзиях. На войне – вы никто и ничто. А самая большая ваша глупость будет именно та, когда вы о законах-конвенциях вооружённым и очень нервным людям начнёте говорить, отстаивая какие-то свои призрачные права, которые на любой войне просто-напросто не работают. На войне у вас есть только одно безоговорочное право – быть убитым здесь и сейчас, так как вы находитесь именно на войне, где, представьте себе, только и делают, что убивают людей круглосуточно без выходных и праздников. Единственный человек, который может вас сберечь на войне – это вы сами, ваше правильное поведение, ваше верное общение с незнакомыми вам вооружёнными людьми, ваше понимание, куда можно идти, а куда – не стоит, с кем стоит говорить, а кого следует обойти десятой дорогой. Однажды очень и очень известный московский журналист решил выехать в район разгорающегося, но ещё не перешедшего в стадию затяжной кровавой войны, конфликта, как говорится, отметиться на фоне «новой поляны», которая ранее была ему совсем неизвестна, так как в местах межнациональных конфликтов он никогда не был и там не работал. Неприятные неожиданности для мэтра, от одного имени которого приветственно распахивались любые начальственные кабинеты в Москве, начались на первом же импровизированном блокпосте, который охраняли вооружённые бородатые парни. Оказалось, что никто из автоматчиков маститого журналиста просто-напросто не знает, и по телевизору в общественно-политических программах его тоже никто никогда также не видел. И это было абсолютной правдой, так как если и смотрели бородачи российские каналы, то исключительно новости и только для того, чтобы уличить очередного «продажного кремлёвского журналюгу» во лжи. А ложью, чтобы вы понимали, было всё то, что не совпадало с мнением бородачей. А не совпадало с их мнением фактически всё увиденное. Безусловно, мэтр показывал журналистское удостоверение, пытался назвать какие-то звонкие фамилии, взывать к совести-чести-разуму, упирал на статус журналиста, раздражая боевиков всё больше и больше, заводя и злобя их. Всё закончилось тем, что светило вынуждено было развернуться и, не солоно хлебавши, улететь в Москву, поняв, что все звания-регалии-награды, Конвенции, Протоколы, Пакты, Резолюции, Кремль, Белый Дом, ООН и тому подобное здесь, на этой не слишком оживлённой дороге, перегороженной самодельным шлагбаумом на веревочке с узелками, не играют абсолютно никакой роли. Запомните, на войне, в конечном итоге, будет именно так, как скажет вам человек с автоматом в руках. А, вот, сделать так, чтобы он сказал вам именно то, что вы желаете слышать – это исключительно ваша забота и о том, как это сделать, речь пойдёт в следующих главах.