о смене эпохи подростковых девяностых

«У нас не было ничего. Телевизор, чёрный балахон с Китом Флинтом и два диска The Prodigy — этим часто исчерпывался значимый материальный мир. И тем интереснее было смотреть на бесконечное разнообразие мира Диллана. Никто не верил, что когда-нибудь станет таким же. Об этом и мечтать было невозможно. Спасибо, что дали посмотреть и послушать. Именно поэтому концерт The Prodigy в 1997 году на Манежной площади стал событием, сопоставимым с выходом в космос. Только в космос вышло целое поколение». Двадцать с небольшим лет назад получить на московской улице кулаком в лицо было очень просто. Достаточно было неправильно ответить на один вопрос: — Пацан, чё слушаешь? Так выяснялась субкультурная принадлежность того, кого хотели ударить или кинуть на небольшую сумму денег. Потому что большой у обычного подростка в 1990-е с собой быть не могло. «Чё слушаешь?» — это был универсальный повод докопаться. Чуваки в широких полуспущенных штанах докапывались до патлатых и прыщавых металлистов в косухах, а чуваки в банданах и рваных джинсах докапывались до парней в майках с изображением Тупака или логотипом группы Onyx. Ещё могло прилететь от фанатов Nirvana, если сам ты носил футболку с Фредди Меркьюри. Люди в 13—15 лет часто совсем беззащитны, поэтому любят друг друга бить. Правильный ответ на вопрос «Чё слушаешь?» был один: — Ну, там... разное. The Prodigy, например. За The Prodigy не били. The Prodigy были элементом подросткового консенсуса. С одной стороны, это достаточно серьёзно: понятно, что не просто отговорка, а некоторое свидетельство погружения в тему музыки. С другой стороны, The Prodigy не относились ни к одному лагерю, но при этом нравились всем. Слушать The Prodigy было круто — в этом был вызов, но в этом не было опасности. Потому что кто же не уважает старика Флинта? Кит Флинт был воплощением того, что сама молодёжь хотела считать своей культурой — что-то чрезвычайно эпатажное, омерзительное для старшего поколения, громкое, быстрое. Что-то совершенно непонятное непричастным — взрослым. Кит Флинт и жил как подросток — вечно неприкаянный. Родился в бедной семье, страдал от жестокости отца, не смог закончить школу — дислексия не позволила. Он по самой своей сути был изгоем — так и вёл себя, этот образ и сделал для себя основным. Девяностые для него — это наркотики, алкоголь, угар и ор. А нулевые — здоровый образ жизни, велосипед, безглютеновые кексы. И тому и другому он посвящал себя без остатка, потому что всю жизнь остро нуждался в основной истинной своей идентичности. Но маски не приросли к лицу. Эта неприкаянность очень точно ощущалась русскими подростками девяностых — поколением, навсегда застрявшим в транзите между роскошью и нищетой, гордостью и стыдом. Чёрные балахоны с кривляющимся лицом стали объединяющей меткой, которая не свидетельствовала об общности вкусов, но сообщала общность душевных состояний. Он такой же, как мы, — противный и всем чужой. Потому свой для нас. И вот Кит Флинт умер — покончил с собой, потому что не прижился и не мог бы прижиться. Как умерли те подростки из девяностых: даже если они физически живы, как явления их нет. Да и сами девяностые растворились, став нелепой легендой, — для кого деструктивные, для кого благословенные. Одно слово — легенда, потому что никакой правды тут быть не может. И надо же как совпало: в один день с Флинтом умер другой герой моего поколения, другой парень, сопровождавший наше взросление. Люк Перри — исполнитель роли Диллана в сериале «Беверли-Хиллз, 90210». Диллан и Флинт похожи больше, чем может показаться, именно поэтому оба они были так важны для нас в своё время. Именно поэтому вместе с ними ушла эпоха. Но не временной отрезок, а время взросления тех самых любимых и исчезнувших подростков. Диллан был самым сложным персонажем простого, как молочный коктейль из забегаловки, сериала. Он тоже был совершенно неприкаянным: у него были проблемы с отцом, с женщинами, с друзьями и с наркотиками. Он был значительно взрослее остальных. Соблазнил сестру лучшего друга и девушку лучшего же друга. Дрался, катался на сёрфе и давал в долг крупные суммы. Он ездил на Porsche. Может ли быть пример для подросткового подражания более фактурным и идеальным? Диллан был образом желанного и недоступного мира — там подросток может быть самостоятельным, красивым, богатым и серьёзным. Там можно ездить по Калифорнии на собственном автомобиле и ставить грустную музыку в забегаловке, где друзья после школы пьют те самые молочные коктейли или даже работают. У нас не было ничего. Телевизор, чёрный балахон с Китом Флинтом и два диска The Prodigy — этим часто исчерпывался значимый материальный мир. И тем интереснее было смотреть на бесконечное разнообразие мира Диллана. Никто не верил, что когда-нибудь станет таким же. Об этом и мечтать было невозможно. Спасибо, что дали посмотреть и послушать. Именно поэтому концерт The Prodigy в 1997 году на Манежной площади стал событием, сопоставимым с выходом в космос. Только в космос вышло целое поколение. Как это представить себе сейчас? Соревнования по сноуборду, спонсируемые брендом шотландского виски, проходящие на главной площади страны. Это кусок безумия, которое полностью соответствовало не только времени, но в большей степени ожиданиям людей. Год до дефолта, $150 — приличная зарплата, грязь, плохое освещение, разваленная сфера коммунального хозяйства, толпы бомжей и подростков с клеем в пакетах, стаи бродячих собак в центре города. И тут же — сноуборды, виски, концерт The Prodigy, на который пришло четверть миллиона человек. А по телевизору — «Беверли-Хиллз» и Люк Перри. Такие метаморфозы, такое нелепое соседство, такие дикие сочетания возможны только в подростковом возрасте — жестоком, яростном и стремительном. Именно этот возраст тогда и переживала наша страна. И мы вместе с ней. Кит Флинт и Люк Перри умерли. Так для меня закончились подростковые девяностые. Мы оплакиваем не покойников и не время. Мы оплакиваем себя. Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.