Александр Ионов – об окончании работы с Гречкой, скандале вокруг трансгендерной девушки в «Ионотеке» и 15 годах жизни в США
Создатель андеграундного клуба «Ионотека», фестиваля «Ионосфера», лейбла Ionoff Music и первый продюсер певицы Гречки после расставания с ней продолжает растить новые музыкальные силы – группы «Ритуальные услуги» и «Бенгальские подонки». На фестивале «Стереолето» 6-7 июля в пространстве «Севкабель Порт» будет открыта отдельная зона для его подопечных – там выступят 24 артиста. «Собака.ru» поговорила с Александром Ионовым об его отношении ко второму альбому «Гречки», обвинении в гомофобии и о «русской идее», ради которой он вернулся на родину после 15 лет жизни в США. Конечно же, всех интересует, как вы познакомились с Гречкой и почему перестали работать вместе? Гречка выглядела как самая обычная девочка с гитарой, она пела у нас, я увидел, что ей подпевает куча народа, и тогда подумал, что надо ее записать. Меня зацепил голос, в смысл текстов я не вдавался, но потом прислушался: «О боже, это же про наркотики!» Я не рассчитывал на хайп, просто боялся, что она пропадет, влюбится, выйдет замуж и забросит музыку, мне хотелось записать ее альбом для истории. А это неожиданно выстрелило. В конце 2018 года мы приняли решение, что она будет работать без меня. Я чувствовал, что мне становится тяжело – нужно было постоянно обслуживать артистку уровня какой-нибудь Земфиры. Она говорила: «Мне нужен такой менеджер, чтобы я, написав новую песню в три утра, в четыре ночи ему позвонила, а в семь у меня уже стартовала запись в студии с музыкантами». Это нормальные требования, это ее песни, это ее талант, я это уважаю. Просто заниматься этим я не хочу, для меня интереснее креативный процесс, чем логистика. Было приятно оказаться на таком уровне, посидеть в гримерке Урганта. Мы приехали на «Кинотавр», там были Собчак, Бондарчук, Кобзон. Насте было весело и интересно, вокруг звезды, которых наверное ее мама любит, а мне – некомфортно. Ну что я, подойду к Собчак и скажу, что у меня группа «Несогласие» сингл выпустила? Я не заточен для всего этого, я простой человек и остаюсь в андеграунде. Я рад, что навсегда останусь тем самым чуваком, который первым записал Гречку. Но сожалений по поводу того, что мы разошлись, у меня нет. Остался мой клуб и лейбл, на который подписано много отличных музыкантов. Они могут в какой-то момент стать новыми Гречками. Вам понравился ее второй альбом? Это хорошие песни, но, я считаю, можно было сделать что-то более креативное. Получился добротный акустический рок, но мне в этой музыке не хватает изюминки. Даже когда мы записывали первую пластинку, то пытались добавить необычные биты, а тут все очень прямолинейно. Я думаю, этот альбом – очередная ступень в ее жизни. Она записала его одна, без продюсера, потом она соберет команду и выпустит что-то более интересное. У нее много шансов, много потенциала. Я за нее совершенно не волнуюсь. Она может выйти у Московского вокзала, начать играть, и соберется вся страна. Она одна может все. Какими группами вы сейчас занимаетесь? «Несогласие», «Бенгальские подонки», «Ритуальные услуги» – классный проект с драм-машиной, флейтой, интересным вокалом. Я всегда за эксперименты в музыке. Мне постоянно присылают демо-записи, я рад протягивать руку неизвестным музыкантам, потому что мне в свое время никто не помогал. Я не хочу работать с серьезными забронзовелыми артистами – они требуют и требуют. Я хочу общаться с чистыми душами, которые искренне радуются, что ты записываешь их песни. Как девушка 17 лет говорит «Я люблю тебя» и именно это имеет в виду. А в 25 женщина говорит «Я люблю тебя» и думает «А квартиру ты мне купишь?» Я, может, утрирую. Но я за искренность чувств. В «Ионотеку» не пустили трансгендерную девушку – разразился большой скандал. Вы можете объяснить эту историю? Она ужасно раздута. У девушки проверили паспорт, спросили, почему у нее в паспорте одно, а в жизни другое, она начала скандалить. Со словами «Сейчас я тебе докажу, что я Максим», она начала задирать юбку. Это в любой стране мира расценивается как отвратительное поведение. Я жил в Сан-Франциско, это гей-столица США, гомосексуалистами были мой учитель, сосед, работодатель, коллега, я со всеми ними прекрасно общался. Девушке на жалобу я ответил, используя слово «дорогуша» – я думал, что общаюсь на ее языке, а она решила, что это я издеваюсь. Значит, она вообще не из этой тусовки. Я сказал: «Дорогуша, чего ты хотела? Ты живешь в России, тебя ждет жизнь, полная унижений». Я сказал правду, для России смена пола – это жесть, и человек пошел на это осознанно. Может быть, я был не достаточно чуток. Короче не нужно мне в девять утра писать с претензиями. Мои сообщения сразу заскриншотили и началось: «Нас обижают». Меня начали выставлять гомофобом, но это просто смешно. Да, мою фразу можно было сгладить, в выборе излишне резкой формулировки я, возможно, виноват. Но мне кажется, Россия не готова к каминг-аутам, еще не воспитано толерантное население, и ЛГБТ разыгрывают опасную карту. Изменения нужно проводить мягко, у нас очень консервативная страна. Людей нужно образовывать, а это занимает время. Россия не готова к каминг-аутам, еще не воспитано толерантное население Вы родились в Ленинграде? Да, в Московском районе, прямо напротив дома, где родился и вырос Борис Гребенщиков, мои отец и мать учились с ним в одной школе. Отец фотограф, в последнее время работал в БДТ, мама – домохозяйка, но воспитывала меня в основном бабушка, заслуженная учительница СССР, тяга к культуре у меня от нее. В детстве я уйму времени проводил в ее библиотеке, чтение мне было интереснее, чем общение со сверстниками. В 14 я поступил в медицинское училище при Балтийском пароходстве – там готовили мед работников среднего звена, которые потом служили на кораблях дальнего плавания. Это мне мама посоветовала, сказала, может, попутешествуешь. А мне было все равно, больше всего я хотел уйти из школы, потому что там работала моя бабушка и дети на меня смотрели с подозрением. Как вы попали в Штаты? Мама решила переехать и выдернула меня из привычной среды, это была своего рода травма. В США я нашел работу и после первой же зарплаты съехал от нее. Мать меня напрягала: «Почему ты всю зарплату тратишь на музыку и диски?», я ответил: «Все, я сваливаю». Через три месяца на работе меня сократили, и я жил на пособие по безработице, это было очень тяжело. В России я мог учиться бесплатно, а в Штатах один семестр стоил 50 000 долларов. Я стоял в очереди за талонами на питание среди бездомных афроамериканцев и думал: «Неужели в 18 лет я все это заслужил?» Вернуться в Россию я не мог – не было денег на билет, и боялся, что меня сразу заберут в армию. Я перепробовал множество работ: был охранником, водителем, грузчиком, мед братом самого низкого уровня. Потом изучал тестирование программного обеспечения, ушел в IT и устроился в большой банк в Калифорнии – занимался внедрением первых онлайн-банк систем в США. Почему вы спустя 15 лет все-таки решили вернуться в Россию? Мое возвращение началось изнутри, когда я, прожив в США больше 10 лет, увлекся русской культурой. В моей семейной жизни да и в голове тогда было много проблем, я обратился к психологу. Тот долго со мной бился, а потом опустил руки: «Александр, психиатрия и антидепрессанты тут не помогут, вам нужно найти духовную практику». Я остановился на православии, начал изучать историю, христианскую философию, читал Соловьева, Леонтьева, Розанова. У меня были романтизированные взгляды на Россию, мне казалось, что тут еще верят в институт семьи, и это меня привлекало. В Америке верят только в деньги, это очень прагматичная нация. Конечно, сейчас я не настолько наивен, понимаю что в России куча проблем. Я работаю с подростками и регулярно слышу от них про ужасы творящиеся в среднестатистической российской семье. Но я ни разу не пожалел о возвращении. Когда вы вернулись, вы сразу ушли в музыкальную индустрию? Нет, я человек аккуратный – иначе я бы ничего не добился. Я продолжал работать в IT и параллельно играл в независимых группах, знакомился с музыкантами, организовывал фестивали. В итоге на мои вечеринки стало приходить так много людей, что мне предложили открыть клуб специально под меня. «Ионотеку» я задумывал как место свободы – не вседозволенности, а эстетического простора. Я никогда не беру с музыкантов деньги за право играть. Сейчас это культурные феномен, о нем знают по всей России. Я редко бываю в других заведениях, но недавно меня позвали на день рождения, и я почувствовал разницу. У нас атмосфера более яростная, живая, буйная что ли. Текст: Морозова Ксения Фото: Данил Ярощук
