ЛЮДМИЛА РЮМИНА о непростой жизни и великом творчестве

Народная артистка России, знаменитая исполнительница русских народных песен и романсов, режиссер-постановщик, художник по костюмам, руководитель самого современного Московского фольклорного культурного центра, обладательница многочисленных наград за вклад в духовное и культурное развитие своей страны… Перечислять можно долго. И это все — о Людмиле Георгиевне Рюминой. Непостижимо, откуда черпает космическую по силе и количеству энергию эта удивительная русская женщина. Мои родители были из одной деревни — Язовое Долгоруковской области Липецкого района, — рассказывает Людмила Рюмина. — Когда отец, чудом выживший, вернулся с войны, он не узнал маму — высокая, статная, коса ниже пояса в руку толщиной, глаза синие, боевая. Год отец за ней ухаживал, а потом мама вышла за него замуж, и они вместе уехали в Воронеж. Он там подыскал себе работу, был слесарем-мотористом. Мама пошла работать в аптеку фасовщицей, а потом поступила учиться заочно, окончила в Томске фармацевтическое училище и работала уже заведующей аптекой в психиатрической больнице. Все лекарства она знала лучше, чем врачи, и очень любила своих больных. Когда те выздоравливали, выходили из депрессии, первую, кого они начинали узнавать, — маму, потому что она была очень добрая. Вы родились в Воронеже? Да. Жили мы тяжело, в бараке — во время войны Воронеж был почти весь разрушен. Но мама говорила, что мы еще хорошо живем, у нас комната большая, 18 метров. В бараке жили 22 семьи. Около каждой двери в коридоре стоял керогаз или керосинка. Так вот и жили, готовили, всем миром собирались на праздники. Около барака стоял большой стол. Все приносили у кого чего было к празднику, пели, плясали. У нас был гармонист без ноги и певец без руки — мужики такие интересные, с юмором. Хоть и вернулись с фронта калеками, но сколько в них было жизнерадостности! Удивительное поколение. Я росла в этом бараке так же, как другие. Как в коммунальной квартире, только у нас туалет был на другой улице, а колонка с водой на третьей. Но мама говорила, что в войну было тяжелее. У нее мать умерла в 1942 году, она поднимала своих братьев и сестер, по-этому ей было трудно. Старшие — кто на фронте, кто в шахтах работал, а она с детьми — полтора года, 3, 5, 7, и ей 13. Отец ее, Митрофан Сергеевич, и все ее сестры очень хорошо пели. У дедушки был очень красивый бас. Его брат и сестра пели в церковном хоре. Когда церковь сломали, они ходили по домам, пели в праздники, на днях рождения, отпевали покойников. Дедушка говорил, что они пели в храме по крюкам. А его отец Сергей был регентом церковного хора, поэтому голос у меня по маминой линии. Хотели ли вы в детстве стать артисткой? Только артисткой! В три года я посмотрела фильм «Без вины виноватые» с Аллой Тарасовой. Сюжета я, конечно, не понимала, но какое красивое платье было у героини, как она великолепно двигалась! И я решила, что тоже буду артисткой. В соседнем бараке был небольшой телевизор на высокой подставке, и все туда ходили смотреть. Детей не пускали, а меня пускали — артистка! Еще я хорошо рисовала. Мама меня записала в художественный кружок, и я ходила три года заниматься. Мне очень хорошо давалась графика. Черным цветом я могла передать любой материал — фарфор, металл, ткань, это редко кто может. Вот в красках мне было сложнее, наезжало одно на другое. А в графике я была сильна. Когда у нас открылась школа с художественным уклоном, я туда поступила, выдержав большой конкурс. Каким вы были ребенком? Очень непоседливым. Во мне бушевала энергия. Волосы у меня были белые, льняные, глаза голубые, рот большой, шейка тоненькая, ножки длинные, в общем, меня звали лягушонком. Если меня кто-то толкнул или дернул за косичку, я обязательно давала сдачи. Мама меня отправляла в школу, делала банты из марли, крахмалила, я уходила в белом переднике и с белыми бантами. Прихожу — одного банта нет, воротник оторван, волосы в чернилах. Мама говорит: «Ты посмотри! Я тебя отправила как человека. На кого ты похожа?» Каждый год покупали новый портфель, и уже в первый день он у меня висел на одной петле. К концу года портфель превращался в тряпку. Я на нем и с горок ездила, и дралась им. Мама говорила: «На тебя поглядеть, так ангел небесный, а рога пристроить — так это же черт!» Школа находилась рядом с военным городком, учились дети военных, все такие воспитанные, дисциплинированные, мамы сидят дома, за ними смотрят. А я на улице — бегала, прыгала, родители с утра до вечера работали. Очень сложно было собрать мое внимание. Учительница и сама измучилась, и меня измучила — не зная, что со мной делать, постоянно била меня линейкой или указкой, у меня на голове не проходили синяки. Возмущенная мама пришла в школу, и учительница ей сказала вшить в дневник тетрадку, чтобы записывать, сколько мне было сделано замечаний. Я как-то нашла эту тетрадку — так за год в четвертом классе только семь дней мне не делали замечаний. Но, может быть, вот эта неуемная энергия и необходима артистке. А сейчас я не просто артистка, певица, я еще и руководитель, у меня в подчинении 150 человек. Без энергии и без харизмы артистическая деятельность невозможна. Вы окончили художественную школу. И что было дальше? Пошла работать художником-оформителем. У меня хорошо получалась аппликация. По ней я и специализировалась, что теперь мне дает возможность создавать потрясающие костюмы. Я сама являюсь художником по костюмам и наших детских спектаклей, и наших программ, отталкиваясь от традиций и все-таки перерабатывая в более современный стиль, чтобы смотрелось сценично. И вот однажды пришли к нам в Гороформление из ансамбля «Воронежские девчата» заказывать кокошники. Заказ попал ко мне. А наше руководство говорит: «У нас Людмила хорошо поет». И меня взяли вместо девочки, ушедшей в декрет, и я пела в своих кокошниках. В «Воронежских девчатах» я прошла школу жизни. Там все были из ПТУ, красивые, голосистые, но жестокие такие девки. А я жила с родителями и была для них не своя. Выпивали и покуривали, меня все уговаривали закурить, а я ни в какую! Зачем мне эта вонючая сигарета? Я к ней и прикасаться-то не хочу, не то что закурить. Я лучше этюдник возьму, куда-нибудь сяду и рисую. Потом перешла на вязание. Из привезенного из зарубежных гастролей мохера вязала шапочки, шарфики и сестре, и маме, и родственникам. В общем, белая ворона. Девчонки надо мной издевались, подкалывали — Рюмина, она с чудинкой, быть ей знаменитой. Вот и накаркали. Насколько мне известно, у вас два высших образования? Как-то между гастролями с «Воронежскими девчатами» мы были проездом в Москве, и я попала на прослушивание в Музыкальное училище имени Ипполитова-Иванова к заслуженной артистке России Валентине Ефремовне Клодниной, потомственной солистке хора Пятницкого, жене композитора Захарова. Она обещала взять меня к себе в класс, если я сдам остальные экзамены. Я приехала, сдала и стала учиться у нее. Одно время, когда не было общежития, жила у Валентины Ефремовны, помогала ей по хозяйству. Она меня очень любила, помнила Пятницкого и рассказывала, как ходила к нему мыть полы, а он ей давал рубль, тогда это были большие деньги. Училище я окончила экстерном за три года. Когда я показала маме свою зачетку (а у меня сплошь пятерки были, только одна четверка по фортепиано), ее реакция была неожиданной. Я-то думала, что ее порадую, все-таки повышенная стипендия, 35 рублей, а она с серьезным лицом мне говорит: «Дочка, да зачем же ты так упираешься? Ведь у нас на учете в дурдоме все отличники стоят. Ты смотри, а то так и мозги съедут». Потом я окончила с красным дипломом Академию им. Гнесиных, где училась у Народной артистки СССР Нины Константиновны Мешко, и режиссерский факультет ГИТИСа. Мне посчастливилось учиться у Народного артиста России Вячеслава Шалевича. Курс был потрясающий — Валерий Гаркалин, Клара Новикова, Юрий Григорьев, Александр Подболотов, Андрей Васильев, конферансье у Льва Лещенко был, он уже умер, необычайно талантливый был, Игорь Бобрин, Мария Кодряну… На каком-то этапе мне захотелось раздвинуть рамки моего вокального исполнения, лучше владеть голосом, и я решила пойти заниматься к педагогу-академисту. Мне посоветовали Елену Николаевну Носкову, которая тогда преподавала в ГИТИСе. Среди ее учеников — Татьяна Шмыга, Лев Лещенко. Она выстраивала голос, как инструмент. Когда я пришла к ней, она мне сказала: «Я не знаю, что такое народный голос, я знаю, что такое красивый голос». Оказалось, что у меня голос моего женского естества — драматическое сопрано очень хорошего качества. Как получилось, что вы никому не отдали руку и сердце? Я была очень увлечена своей работой и своим делом. Первый раз я влюбилась в 26 лет. Парень из университета, психолог, владел гипнозом, необычайно красивый. Он был младше меня, ему было всего 20, но у него уже были печатные работы по психологии. Мне хотелось сделать свою карьеру, а он — давай жениться. Я говорю: «Ты пойми меня, я не могу, мне нужно за Москву зацепиться, не хочется в Воронеж возвращаться». Уговаривала его подождать. А он решил, что я все рассчитываю и не люблю его. Он не созрел до понимания того, что мне нужно было раскрыться в своем творчестве, и для меня эта цель была важнее, чем любовь к мужчине. А если он меня не понял, значит, что-то в нем не для меня. Поэтому мы расстались. А потом вы с кем-то встречались? Встречалась. Были у меня интересные мужчины, но дело в том, что я постоянно ездила на гастроли. Начинаешь встречаться, уезжаешь на три месяца за границу. Возвращаюсь, побуду дней 10-15 и опять поехала по стране. А он уже чужой, по-другому на тебя смотрит, и ты на него смотришь по-другому. Я в поездках встречаюсь с интересными людьми, у меня прибавляется жизненный опыт, а он как остановился в своей скорлупе, так в ней и пребывает, все такое приземленное, такоенеинтересное, серость такая. И посвятить ему жизнь? Да ни за что! И так все время. А если это был интересный человек, приезжаешь — у него уже другая женщина. Мужчины не могут так долго ждать. Если не он, так его найдут. Состоялась какая-то связь, может быть, он уже и женился. Я понимала и не обижалась. Моя профессия требует жертв личной жизни. Моя личная жизнь — на сцене. У меня не так много было мужчин, может быть, за мои долгие годы, человек пять. С некоторыми я вообще встречалась всего месяц. Чувствую, не мой человек, что-то в нем напрягает. То, что касается голоса, это очень серьезно, ты же разговариваешь с Богом. Я вот иной раз могу спросить, как мне поступить. И если я зевну, значит, мысль эта точно попала, так должно быть. Я так и поступаю. Когда у женщины большой потенциал, она духовно развивается, двигается вперед, что-то новое осваивает в своем творчестве, то в этом случае мужчина — как якорь. И меня это уже тянет за душу, пока я этот якорь не сброшу с себя. Я свободная птица, у меня новый репертуар, новая программа, я от этого получаю такую радость! Вы счастливы, что выбрали творчество? Конечно. Вот я была в Иерусалиме и разговаривала с игуменьей монастыря, молодой женщиной. Я ее спрашиваю: «Вот ты служишь Богу. А как женщина?» «А я не знаю, — отвечает она. — Я так наполнена Господом, что мне не надо ничего другого. Мне так хорошо, у меня такая благодать в общении с Богом, что от мужчины, который будет меня приземлять, я не получу той радости. Это мое место, это моя жизнь — служить Господу». А у меня другое. Служить моему народу, моей России, чтобы не забывали люди, что мы живем в самой прекрасной стране с необычайно великой и древней русской культурой, гармоничной, многообразной. Наш народ очень талантлив. Когда говорят плохо о русском народе, я воспринимаю это как личное оскорбление. Я всегда поддерживала свое государство, свою страну. Побывала с концертами во всех горячих точках, чтобы поддержать наших солдат, рисковала жизнью, когда другие отказывались. Вот говорят: правительство неправильно делает. Да живи ты по Божьему закону, люби свою землю родную, близких своих, людей вообще, делай добро. Само все придет, если ты будешь честно трудиться на своем месте и будешь порядочным человеком, ты уже вклад в общество внесешь. Да, нас за рубежом сопровождало КГБ, но у меня никогда не было конфликтов. Я не выпивала. Вела себя достойно. На приемах самого высокого уровня знали: Рюмина — она и споет достойно, и все будет, как надо. Карьеру я сделала не только за счет своего таланта, творчества, профессионализма, а еще и за счет своей гражданской позиции. Человеку нужна опора для души, а народная песня и есть та самая опора, поэтому я и посвятила ей всю мою жизнь. Как вы пережили ситуацию, что вы из-за полученных травм и сложных операций не могли иметь детей? Когда мне сказали об этом, а мне было 36 лет, это был удар, но, с другой стороны, это Божий промысел, так Господь распорядился. Иначе, может быть, я бы не построила театр, не достигла бы в творчестве таких успехов. Восемь лет жизни я отдала строительству, чтобы из руин создать красоту. В 50 лет я создала Фольклорный центр, меня поддержало правительство Москвы, и это большое доверие и следующий этап моей жизни не только как певицы, но и как руководителя, человека, который может передать свой опыт, свои знания и умения следующим поколениям, большому коллективу. Если разобраться, мало у кого есть свой центр или театр его имени при жизни? А у меня есть, и это мое детище. Сейчас в студии моего театра занимаются более 200 детей от 3 лет и до 14. И поют, и танцуют. Педагоги мои — артисты, почти все с высшим образованием. И у нас детки занимают первые места на конкурсах и фестивалях. Мы получили грант от Правительства РФ на проведение Всероссийского конкурса талантливых детей-народников «Россия — Родина моя». Что бы вы могли посоветовать женщинам, которые по каким-то причинам не могут иметь детей? Уныние и отчаяние — большой грех. Надо найти себе применение. Если ты любишь детей, иди работать в детский сад. Возьми ребенка из детского дома. Радуйся детишкам, не важно, что они чужие. Они такие же твои, если ты будешь вкладывать в них душу. Дело не в том, кого ты родила или не родила, а в том, что ты сделала хорошего в этом мире, в который ты пришла. А если ты рюмочку выпила и лежишь, и переживаешь, что у тебя депрессия... Какая депрессия? Учись чему-то, освой компьютер. Научись шить, красивые наряды себе создавать, подруг одевать за три копейки. Укрась свой дом. Что-то сделай в этой жизни, чтобы тебя радовало. Радуйся всему. Какая красота звездное небо! Луна полная висит! Я вышла в сад, разговариваю с ней. Вдруг кто-то мне прыгнул на ногу. Смотрю — ежик. Я с ним поговорила, и он побежал, скрылся в розах. Вот она — радость. Господь все дает бесплатно. Эти озера чистые, видно, как рыбы плывут, все дно видно. Сходи в храм, помолись. Просветли душу и сердце. И все будет хорошо. Вот оно счастье!